Что снится в Амстердаме фонарям

1.
– Да вот, как-то жарил чебуреки, будь бы они неладны, а горячее растительное масло хотел слить в баночку, чтобы было на потом… А банка лопнула, и масло хлынуло прямо на большой палец левой руки. А я ведь левша. Вот и выплеснул этот чертов рассол вместе с болью прямо на стены…

2.
Прошлым летом чебуреки пахли утренней росой.
Продавали их абреки – кто рябой, а кто косой.
Таз над газовой горелкой – трепещи лихой спецназ –
полубомба, полугрелка чебурекам в самый раз!
Покупал, сочился жарко масложиром чебурек.
И поджарые пацанки вслед кричали мне: "Чучмек!"

3.
…Знавали его в Якутии и Карелии, а в Нарьян-Маре и вовсе чтили за легендарного живописца, поскольку с бодуна как-то расписал оленьи витражи-выворотки размашисто отменными российскими гранчаками. Естественно, маслом! И гранчаки эти на потревоженных ляповым сочным маслом запели прямо на выворотках, и повалили в кабак якуты и ненцы, а с ними представители и представительницы ещё сорока народов севера, в том числе северные немцы, эстонцы, литовцы и латыши из потомков высланных на Север эсесовцев, которым до седьмого колена было запрещено являться на территорию европейской части Союза…

4.
Беречь, как сливочное масло и боль, и голь родимых мест,
Пока сама душа согласна с родным отечеством в окрест.
Век будешь спутником слепого – заранее прижмурь глаза,
пока постигнешь суть земного – где есть печаль, там есть слеза.

Где есть любовь – лица стыдятся глаза, что видят в сердце боль.
Где много зла, там не боятся пустого мира карамболь.
Где дашь – получишь, жнешь – посеяв, из зерен выбрав плевела:
Не будь по жизни ротозеем, копи обилие зерна.

На скот худой не зарекайся, на сытом брюхе не ползи.
Ты человек! Себе признайся, что жизнь не сахар на мази.
В один сапог двух ног не всунешь, обувши голову в порты,
Своих друзей ты не осудишь, когда вокруг одни враги.

На слово «мед» слетятся мухи и до прорухи доведут –
До Смерти – каверзной старухи, и лоха к бабушке сошлют.

5.
Каждого из нас мог слопать туберкулез… Точно так же, как сейчас я уплетал горбушку макового калача с маслом и сахаром, приедая его не шибко сладким, но зело полезным яблоком сорта антоновка… Маслянистые пятна на простом тетрадном листе с косой насечкой для шестиклассницы Идочки делали невозможным использовать его полезно, и скомканный лист недавней булочной обертки я швырнул рядом с нетленно-размытыми стеклышками противогаза…

6.
Облепиховое масло, о****иловое сусло,
вышла полночь и погасла – перемкнуло Златоуста,
на поветрии печали, на безветрии судьбы
мы умчаться тщимся в дали, строим в полночь корабли…

Строим в полночь каравеллы без заимок под себя.
Правит ими старец Веле, тот, что в полночь без руля,
без копья и на полушку, но с мечтой, не без судьбы
цедит он за кружкой кружку пиво в полночь… Се ля ви.

Конопатим каравеллу без вопросов в Благовест,
потому что видит Веле человечество в окрест…
Он не Ной, не проходимец… Флот космический Аштар –
мимолетных снов гостинец не прервет земной кошмар.

Но пребудут на планете чудаки и простаки –
все равны, как крошка йети с пазлом крохотной руки.
На его простой ладошке предначертана судьба
на неведомой подложке, как у Веле, без руля.

Хоть в житейских арабесках невесомый лет оркестр
со стигматами гротеска снов роняет анапест.
Так что будь же всё что будет! Всяк отчаянно греши,
хоть и йетти нас осудят в трансведической глуши!

7.
…Я очень и впредь стану желать Вам невероятных издательских успехов, так как мы в Киеве все-таки настаиваем на создании международной писательской ассоциации русскоговорящих. Если в России – это иногда может показаться не совсем лепо, по типу масло масляное, то побывав у нас, Вы наверное смогли сами увидеть то явное убожество, в которое нынче ввергается "великий и могучий"... От этого становится иногда страшно. Отсюда и вызревающие время от времени планы что-нибудь предпринять хотя бы там, где это еще может быть возможным...

8.
ЧТО СНИТСЯ В АМСТЕРДАМЕ ФОНАРЯМ
Мозгно-черепные, трепанационные вдруг
оказались все мы – иными, чем те, кто жили вокруг,
в окрест –за Бухарестом здешних лет и зим, –
возможно, где-нибудь в дальнем Триесте или под сенью олив…

Или вот в Амстердаме, быть может, по праву выданных квот,
там, где с гусынями сыто и тесно живет маслобоен народ.
Не гусаки, но с гусынями… Право, это у них от того,
что и порядок великий в державе, и в будуарах светло.

Нет занавесок: по воле гротеска, и сервелаты их тел
смазаны, право же, чуть не до блеска – в каждом – истомы предел!
Их эпиляторы мерно щипали, лоск полируя, пока
волосы вдруг навсегда исчезали – с голеней, бёдер, лобка.

И вот теперь до утра буффонада: где вдоль домов не броди –
всюду обрядно электролампады в сумерках жгут бигуди.
Всюду наряды роняются на пол, чтобы просфорища тел
свет-прощелыга привычно облапал, и оттого потускнел.

Нет, не того он искал отраженья, и хоть, увы, не пиит,
свет ожидал откровенно томленья – мраморных тел неолит!
Мятые формы имеют матроны, восковый лоск и печаль.
Снятся им русские девки-мадонны и оренбургская шаль…