Он не был рабом - он был рыбой

       Он не был рабом - он был рыбой.
       ртом воздух хватал, выброшенный на сушу.
       Бездыханным валялся под дыбой,
       с суставами выдернутыми наружу...
       Его не прельщали подобные страсти...
       И он стал свободным от всех обязательств.
       От обязательств к нему свободными стали и власти.
       Осталась свободной от всех посягательств
       одна привилегия вечная - думы...
       Хмельные,разбойничьи Стенькины думы...
       Ах! Любо вам! Волга, Дон, Яик и Сечь!
       Поутру похмелья полынная горечь,
       кошачье дерьмо, а быть может и хуже...
       Да что уж и хуже, чем горечь на ужин,
       чем "слякоть" на завтрак,
       и голод на завтра!
       Его привилегия вечная: трюмы,
       колодки, трактиры, да пьяные стервы,
       и нечто углы его дома и стены.
       И нечто, что за полем, дымом, дорогой,
       что волей зовут, выходя из тюрьмы.
       Но все это здесь обернется тревогой,
       и все на корню огребут толстосумы,
       чтоб снова продать.Мы безумны...безумны...
       Мы - тати! Мы - нежити! Но не бездумны!...
       И как в помутнении точка рассвета,
       забрезжит далекое:"Здравствуйте, мама!"
       И станет легко и свободно от света!
       И дышится вольно!И смотрится прямо!
       Звезда моя - Детство...В лучах его грелось
       отрочество, юность, надсадная зрелость...
       Надрывная Старость - вот все,что осталось.
       Эх! Взять бы все это - всю стыдность и стадность,
       тоску и остуду, всю сирость и серость -
       Да оземь! Да трижды! Чтоб жить захотелось
       не волглою воблой, не бабочкой в гриле.
       Зажить человеком! В свободе и силе!
       Так нет же,дружище,
       с собой бы ужиться,
       собой бы остаться,
       да жить - не скитаться.
       Вот тем и богаты,
       о том и радеем.
       На шкуру - заплаты,
       на горе - елеем,
       а то, что у стойки -
       за все неустойки.