Чио-Чио-сан

Красный бант в волосах!
Красный бант в волосах!
А мой друг дорогой —
Часовой на часах.

Он под ветром холодным,
Под холодной луной,
У палатки походной —
Что столб соляной.

Подкрадусь к нему тихо —
Зычно крикнет: — «Пароль!»
— Это я! — Проходи-ка,
Здесь спит мой Король!

— Это я, мое сердце,
Это — сердце твое!
— Здесь для шуток не место,
Я возьму под ружье.

— Не проспать бы обедни
Твоему Королю!
— В третий раз — и в последний:
Проходи, говорю!

Грянет выстрел. На вереск
Упаду — хоть бы звук.
Поглядит он на Север,
Поглядит он на Юг,

На Восток и на Запад.
— Не зевай на часах! —
Красный бант в волосах!
Красный бант в волосах!

МЦ

*
...Нам надо быть верными своим присягам. Это единственная и последняя возможность не спятить - а значит, и единственная возможность когда-нибудь договориться. Потому что как стали бы договариваться сумасшедшие?

Люди выходят из полоумных состояний психики - чтобы из них выйти, надо как можно хранить ту часть мозгов, которая ещё уцелела. Если эта часть мозгов заключается в присяге - надо хранить присягу. Люди или хотя бы какое-то их количество выйдут таким образом из ада, а выйдя, восстановят свои мозги.

Как остаться в здравом уме, если все окружающие тебя люди свернутся с мозгов? Как у Журавлёва, космос, а в нём неуправляемые остатки бывшего флота. Можно ли не спятить при таком пейзаже? Нам и теперь уже этого пейзажа хватает. Как у Бродского в "Осеннем крике ястреба", ястреб взлетел высоко

На воздушном потоке распластанный, одинок,
все, что он видит -- гряду покатых
холмов и серебро реки,
вьющейся точно живой клинок,
сталь в зазубринах перекатов,
схожие с бисером городки

Новой Англии. Упавшие до нуля
термометры -- словно лары в нише;
стынут, обуздывая пожар
листьев, шпили церквей. Но для
ястреба, это не церкви. Выше
лучших помыслов прихожан,

он парит в голубом океане, сомкнувши клюв,
с прижатою к животу плюсною
-- когти в кулак, точно пальцы рук --
чуя каждым пером поддув
снизу, сверкая в ответ глазною
ягодою, держа на Юг,

к Рио-Гранде, в дельту, в распаренную толпу
буков, прячущих в мощной пене
травы, чьи лезвия остры,
гнездо, разбитую скорлупу
в алую крапинку, запах, тени
брата или сестры.

И.Бродский

Ястреб взлетел слишком высоко, не смог вернуться на землю, там, куда поднялся, замёрз и рассыпался на хрустальные осколки.

И в кружеве этом, сродни звезде,
сверкая, скованная морозом,
инеем, в серебре,

опушившем перья, птица плывет в зенит,
в ультрамарин. Мы видим в бинокль отсюда
перл, сверкающую деталь.
Мы слышим: что-то вверху звенит,
как разбивающаяся посуда,
как фамильный хрусталь,

чьи осколки, однако, не ранят, но
тают в ладони. И на мгновенье
вновь различаешь кружки, глазки,
веер, радужное пятно,
многоточия, скобки, звенья,
колоски, волоски --

бывший привольный узор пера,
карту, ставшую горстью юрких
хлопьев, летящих на склон холма.
И, ловя их пальцами, детвора
выбегает на улицу в пестрых куртках
и кричит по-английски "Зима, зима!"

И.Бродский

*
Как горько мне предчувствовать разлуку!
Или с тобой остаться мне судьба?

И вместе свихнуться.

И, чтоб гончим не выдал
-- ни моим, ни твоим --
адрес мой храпоидол
или твой -- херувим,
на прощанье -- ни звука;
только хор Аонид.
Так посмертная мука
и при жизни саднит.

И.Бродский "Строфы"

*

Агата Кристи 4   01.07.2019 20:49   •   Заявить о нарушении