Во саду ли, в огороде

Я явился в свет не маясь,
когда рак вовсю свистел.
И принёс меня не аист,
а сорока на хвосте.
И при всём честном народе,
волю случая кляня,
мама с папой в огороде
обнаружили меня.

Почесался батя грустно,
сплюнув горестно при том,
и прикрыл меня капустным
с червоточинкой листом,
а потом без вдохновенья
притоптал ботву стопой,
осенил себя знаменьем
и отправился в запой.

Пил он плотно, без пробела,
натощак махру куря,
только мать меня жалела,
поливала втихаря;
и слезами орошала,
и от сглаза берегла, -
в общем, жила – не дышала,
как умела и могла.

И в ответ на ласку эту,
при раскладе, при таком,
я, как мог, тянулся к свету,
чтоб не вызреть сорняком.
Непреклонно и упорно
средь житейского жнивья,
в почву вталкивая корни,
наливался соком я.

Рос я не в оранжерее,
всем напастям вопреки,
но вокруг ещё быстрее
поднимались сорняки.
Всевозможные осоки,
внешне мирные вполне,
из земли тянули соки,
предназначенные мне.

Батя квасил без оглядки,
до горячки белой вплоть.
Мама плакала и грядки
было некому полоть.
И букашками изъеден
начал чахнуть я. И вот,
как-то вечером соседи
в наш проникли огород.

И давай они судачить,
и судача впали в раж, -
огород бесхозный, значит
он ничейный, то есть наш.
Нам не без году неделя,
мы ж того! Не без имён…
мы же всё на сходках делим
с незапамятных времён.

И припомнили невзгоды –
мытарство и батоги,
и родителей по ходу
записали во враги.
Неухожен, неугоден
наблюдал я молча, как
во саду ли, в огороде
во моём глумился враг.

Замеряли и топтали,
нарезая кренделя.
Люди нелюдями стали
горе горькое деля.
Ох, у них сорвало крышу!
Только к времени тому
из запоя батя вышел,
сам не зная почему.

Ша, - сказал папаша хмуро,
заряжая пистолет, -
я дурак, и пуля – дура,
и на нас управы нет.
Кто тут главный? Выйдет пусть-ка,
что за спинами роптать?
Вот он я, вот сын мой Кузька,
Кузька вам покажет мать.

От такой водонапорной
речи пламенной отца,
я воспрял, расправил корни
и посыпали с крыльца,
и враги, и подпевалы,
прочий пакостный народ,
в общем, всё что покрывало
без ухода огород.

С той злопамятной мороки
миновало много лет.
Наших недругов сороки
замели хвостами след.
Поостыли кровь и споры,
но соседи тут, как тут,
точат лясы за забором.
Зуб даю – запоя ждут.