О Бесах Федора Михайловича Достоевского

Вчера ночью я дочитал роман «Бесы» Федора Михайловича Достоевского. Тут же жадно изучил о нюансах и возможных вариантах издания, а главное об особом положении последней, 9 главы «У Тихона». Забегая вперед, хочу сказать, что ни о какой оторванности от романа, и сомнениях относительно подлинности главного героя в ней, не может быть и речи.
После сводки я стал вникать в критику, написанную г-ном А. Есиным, и помещенную, как нельзя лучше в самом начале, перед романом. Как нельзя лучше, ибо даже у самого отчаянного ума не хватит догадливости начинать с нее чтение самого романа. Впрочем, за поздним временем предприятия, прочитал я только 9 страниц. Хотя сейчас, на момент написания очерка, имею полную картину, представленную Есиным.
Было бы наивным полагать, что я один вгляделся в роман, когда остальные видят как бы «не то». И даже, напротив, скорее всё наоборот: как раз один я чего-нибудь и не заметил, если не сказать, что не заметил многого.
Это я говорю не с тем, чтобы обнаружить невнимательность собственного чтения – как раз нет – многие места знаю чуть не наизусть, предложения и абзацы перечитывались мною по 2-3 раза до полного понимания, и просто для удовольствия.
Говорю я это с тем, чтобы ясно представлять великость этого произведения, и прежде всего – великость в первом значении, значении величины и грандиозности замыслов, идей, характеров, судеб. В романе присутствуют на первый беглый взгляд до 20 сложных, идейных, сюжетных повествований, которые параллельны друг другу и часто переплетаются, и из которых каждое можно разбирать сколь угодно долго и сколь угодно вглубь. В этом мне и видится заведомая ограниченность любого из очерков.
Вместе с тем роман невероятно прост по композиции, по замыслу и для понимания. Что же касается героев – это, наверное, самое прекрасное, живое и фантастическое (по реализму описания) произведение. Впрочем, об этом и так многое написано, однако, всё же, еще не всё.
Всё начинается с эпиграфа, которых два, но которые, как бы одно. И условно его можно разделить на 2 части: первую над горизонтальной чертой (отрывок Пушкина) и вторую – под горизонтальной чертой – Евангелие от Луки, глава VIII, стих 32-36.
Над чертой: вы вглядитесь в этот пейзаж. «Сбились мы, что делать нам?» И потом вдруг страшная догадка: «В поле бес нас водит» И уже другая, еще страшнее и уже не догадка: «видно» Пушкину приписывают употребление этого слова в прямом смысле (в качестве безличного глагольного предложения). «Да кружит по сторонам. Сколько их?» - вот каков вопрос. Да их тьма! И вся эта тьма закружилась в маленьком губернском городе. Это – как бы предчувствие тех детективных и приключенческих событий, перевернувших город (своею мерзостью). Под чертой – Евангелие, которое как бы показывает, что сделают с этими бесами, «куда их гонят», кружащих над городом и над Россией. А им позволят войти в свиней и свиньи обезумят и погибнут, бросившись с обрыва. Да в людей позволят им войти. Из всех тех шатаний, происходящих по России, выйдут и войдут в людей. Чтобы спасти народ.
Впрочем, интерпретация этого образа, хотя и верна, хотя и ясна во всем, даже в словах и мыслях Степана Трофимовича, глаголющего: «Как, и тут озеро?», но вместе с тем, она и неполна в силу характера интерпретируемого источника. И развивать ее можно долго.
Но все-таки, они войдут. И это случится. За что? Почему это?
Все эти бесы, весь этот вихрь начинался не так и не сейчас. А в 30х,40х гг. XIX века. И начиналось, как обычно в этих случаях бывает, невинно, как бы играя, понарошку. Стало вдруг модным не верить в Бога. Если Вы человек ученый, как Вы можете веровать в Бога? Мы – либералы, мы – граждане мира, люди науки, - нам ли в Бога веровать? Я вас умоляю?!. И ведь сами-то по себе они были людьми неплохими, преимущественно, незлобными, с нравственностью, иногда даже как-то верили. Поэтому в целом ведь – это невинные забавы, и большей частью от нечего делать. Но они не подозревали, на что они замахиваются, даже представить не могли – без Бога человека оставить! Да «это» – то же самое, что победить народ безо всякой войны. Войти в государство с парадом и всех сделать рабами и все скажут, что так и должно быть. Основ не будет, России не будет, народа не будет. Действительно: «Если Бога нет, то какой же я после того капитан?» И вот как раз «это» уже следующее поколение очень хорошо представило, и – ! – поставило своей целью. И напрасно Виргинский из старого кружка Степана Трофимовича причитает: «Это не то, нет, это совсем не то!» Это – как раз именно «то». Дух показал себя; со всей мерзостью и безобразностью. Кстати, одно из любимых слов Достоевского – без Образа, без Образа и Подобия Божия, без искры Божьей, Без Благодати, одним словом просто – бес.
А Подобие Божие и заключено в свободной воле человека, выбрать быть с Богом – или без Него. А что они написали на своих знаменах: «Свобода! Воля!» Зачем свобода, от чего свобода, для чего свобода – об этом написано. Но о конкретной страшной бесовской подмене понятий – вот о чем хочу написать. Отнять, потушить искру Божью, значит отнять свободу. Обратите внимание в этой точке моего очерка разом на весь роман. Роман то – о том, что не верят они, что Бога потеряли. Лиза опускается на колени перед образом, а шалуны смеются. Россия молится, а они смеются. А в конце и Лиза соблазняется, да и как им можно не соблазниться? Тут надо взглянуть на Ставрогина Николая Всеволодовича. Сколько сил в нем, безпредельны они, а воли нет – ни к чему не направлен. Да это же бес. Бес невероятно силен. Доли сил даже самого слабого беса хватит чтобы все человечество истребить, всю Землю уничтожить, а воли свободной – не имеет, Бога трепещет и ненавидит. Это признаки его – и все они – в Ставрогине. Но откуда в нем эта сила, безразличие, бесовщина (а он страдает) – а Вы вспомните житие его – вот откуда! Это путь – затащить человека в безверие, в греховную бездну, а самое, самое главное – в безразличие, где их уже полная воля. И она совершилась в конце романа. Безразличие - это когда нет разницы совершить самое хорошее и великое или самое низкое и мерзкое. «Не бойтесь обижающего, не бойтесь бьющего, бойтесь безразличного».
И многое, что я здесь описал становится понятным только из одной главы, последней исключительной 9 главы «У Тихона» (по всем правилам стоило бы написать исключенной, но я не сдержался). И вместе с тем эта глава неразрывно связана с повествованием. И так уж получилось, что на ней сошелся клином белый свет и обстоятельства сами поместили её на самое видное место. Если бы её не было, то о греховности жизни Ставрогина конечно можно было бы догадаться, но, разумеется, не в таких масштабах. А что до существа «разумного и злобного», который приходит по ночам и сидит рядом на кровати – так это вообще бы осталось тайной. Ну и потом – глава то – покаянная. Это тот самый шанс, который дается любому грешнику, вообще любому грешнику, даже до самой последней минуты.
Роман заканчивается логически и это естественный исход. Ставрогин был генератором всех идеологий – идеологии Шатова, Кириллова, Верховенского, при этом совершенно не имел собственной – об этом писал Есин, но этого нельзя не отметить.
А без верхушки идеи сами жить не будут. На свободе оказался лишь Петр Степанович Верховенский, но и он придет к своему логическому концу.
О чем роман – видно из названия. О бесах. О воплощении бесовской сущности. Идеи – это только форма, только подступ к сознанию людей, заражающихся ими. Они входят в человека и губят его. Только входят бесы, а не идеи.
И сейчас над Россией кружат бесы, уже облекаясь и наряжаясь в другие идеи, входя в умы людей под другими лозунгами, призывая опять к свободе, разрешая все, кроме Бога, хотя и Бога для разнообразия позволяют.

P. S. И ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но так как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст моих. Ибо ты говоришь: я богат, разбогател, и ни в чем не имею нужды, а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг». Это корень и причина всего. И над Степаном Трофимовичем это произносят и над Николаем Ставрогиным – это причина для обоих их: и людей и поколений. Поверхностное, легкое отношение к Богу - это самое страшное – корень безразличия.

8 марта 2008 года

Ниже привожу не вошедшее в очерк: Об этом выходе говорит Тихон (имя то какое): через веру, в послушание пойти, к Богу наконец прийти, гордость смирить, «посрамить беса». И потом, чтобы уже Николай Ставрогин смог сам себе простить (тут уже глубокий психологизм Достоевского встречается с уникальным христианским принципом – наверное самым гениальным – простить человеку то, что он сам себе простить не может, разрешить его, утешить его – Дух Божий – Дух Утешитель). К слову хочу сказать, что психологизм Достоевского и происходит из христианских принципов. И еще раз отсюда охватывая взором всё произведение и даже другие произведения – видно, что тема Федора Достоевского – путь человека к Господу, путь русского человека к родному Православию, который оказывается таким извилистым и неудобопроходимым и даже – фантастическим.