Баллада о прекрасной Елисавет

Умела казаться простушкой
прекрасная Елисавет,
кокеткой, танцоркой, болтушкой
являясь в завистливый свет;
пусть двор изведётся, гадая,
кто видится ей в зеркалах –
царевна поёт и порхает:
всё хиханьки, хаханьки... ах!

Охоты, балы и застолья,
катанья в санях и верхом,
то вздумает на богомолье
семь вёрст прогуляться пешком,
– её во дворце не застанешь
за пяльцами в тайных мечтах;
зачем ей на трон или замуж?
Всё хиханьки, хаханьки... ах!

Доносчики ищут улики
крамолы – да где ж их сыскать?
Петровна резва, милолика,
но в ней не отцовская стать:
ни властности, ни сумасбродства,
ни приступов гнева в сердцах;
обидят – она лишь смеётся,
всё хиханьки, хаханьки... ах!

Вдруг – пламень и гром! Цесаревну
гвардейцы сажают на трон.
Цари, синеокая дева!
Да сгинет в Сибири Бирон!
Суровое царствие Анны
да канет безвестно в веках...
Свирепости нам не желанны,
всё хиханьки, хаханьки... ах!

Царит без трудов и кручины
прекрасная Елисавет,
щебечет под звон клавесина,
танцует в балу менуэт,
– и тайно венчается с певчим,
что смладу ходил в пастухах...
Бог – видит, а каяться не в чем:
всё хиханьки, хаханьки... ах!

Вот так прожила, проплясала
до самых до старческих лет;
капризной, случалось, бывала,
жестокой и мстительной – нет;
любила дворцы и наряды,
а книг не держала в руках,
но щедро чины раздавала
и – хиханьки, хаханьки... ах!

И в час расставания с плотью
по-прежнему юной души
безмолвно взмолилась: «Господь мой!
Грехи мои все запиши
и взвесь: да, жила я беспечно,
погрязнув в мирских пустяках,
царила, не мысля о вечном –
всё хиханьки, хаханьки... ах!

Но я никого не карала
за шутки, стихи и слова,
и крови не проливала
и жизни ничьей не крала,
и помнила: императрицей
содеял не Случай, а Бог!
Пусть он и воздаст мне сторицей
за хиханьки, хаханьки... Ох!»..