Холмики

- С пола пакетик с дубасом никуда не денется. – Вслух решил я и раскрыл по очереди шесть парашютов под подъездным небом и подъездной землёй, куда и была помещена моя уже порядком подыстощённая полочка.
- Хватит уже тут летать на своём стаде парашютов! – вежливо, но настойчиво молвил мусоропровод. Вообще-то он большую часть своей жизни молча и с достоинством хавал мусор, но, когда я выходил покурить, оживлялся и давал мне всякие жизненные советы. А когда я уходил, крикнул мне в след, - Не споткнись…
Как же мне от души хотелось обо что-нибудь споткнуться и ёбнуться… или ****уться? Игра алфавита. Неважно. Вообщем сломать нос, руку или потерять ухо – правое. Или оба. И чтоб отрасли, как у Чебурашки – большие-большие! – а потом постепенно превращаться в африканского слона.
Надо сказать, что слоны временами беззащитней даже Чебурашек. Потому что Чебурашка не боится мышек. И не хер ему, в самом деле, их бояться - сам не пойми кто.
Попеременно разные предметы интерьера рассказывают мне свои истории. Например, самая длинная история у моего девяносто пятилетнего пианино. Я так ни разу и не смог дослушать до конца. Помню только, как он рассказывал о своём детстве и юношестве, которые он провёл в богатой прусской семье. Потом пришли люди с оружием и забрали его себе трофеем. С тех пор у Niendorf’а грустные-грустные глаза, в которых ещё можно рассмотреть спокойное Балтийское море, на которое он смотрел через окно свои первые тридцать два года жизни.
Присел посрать в долине кактусов. В руке красивая китайская рюмка, в которой холодная русская водка. Сочетание.