Раздвояемость

Словно хор академический (скрипки, трубы и металл), век железный, век космический отгремел, отгрохотал. Оглянуться не успели мы, ан, - миллениум! И вот, фейерверковыми перьями расцветает небосвод. Мне досадны краски пестрые, потому что я тону на большом и грузном острове, что уходит в глубину. Исчезая в черной пропасти, он сползает за межу… В основном и главным образом я ему принадлежу. И железный он, и пламенный, и закутанный в леса. На его линялом знамени два распяленных икса. Шебутная да кипучая, да потраченная всласть, жизни бОльшая и лучшая там моя осталась часть.

Но стихия разверзается, бьет из жерла кипяток, новый остров нарождается, новой жизни лоскуток. У нее иная стоимость. Ветры новые метут. Но, являя раздвояемость, я живу и там, и тут. Вот стою, разинув варежку, без припасов, налегке. В новом веке я - по краешку, от мейнстрима вдалеке. Как меня ни тормошите, я не склоняюсь к кутежу, но в статистике «дожития», как смогу, помельтешу. Может, даже брошу хлопоты, заведу старинный блюз, и однажды выдам копоти да в кого-нибудь влюблюсь (но не физиологически, словно обухом под дых, - тихо-тихо, платонически, не травмируя родных).

А однажды чаю выдую, отдыхая на дому, и на остров атлантидовый позвоню себе тому. Но за стрекотом кузнечика я услышу сей момент голосок автоответчика: «Недоступен абонент!».