Виктор повесть в стихах

 К ЧИТАТЕЛЮ


О Викторе здесь – только правда,
Он сам был ею одержим,
А если что придумал автор,
То лишь герою псевдоним.

И он средь нас еще покуда,
Его ты встретишь невзначай.
Из всех коллизий выжил чудом.
Об этом в повести читай.

А. Левин

       1 СЕМЬЯ
Ничем не знатен род героя.
Дворянских званий, герба нет,
Но Виктор жил своей судьбою
Сам выходил на верный след.

Как дед его, отец был тоже
Меламед честный и хасид,
Изгоем же в стране безбожья
Стал Торой занятый аид.

В года двадцатые работы
Никто не предлагал такой,
Чтоб иудей имел в субботу
Вполне законный выходной.

Решил он в грузчики податься.
Пошли болезни без конца...
Что стоит слабому сорваться?-
Остался Виктор без отца.

Запомнил он, как мать сказала:
“Ну, разве есть на свете Бог?
Такого цадика не стало!
Молитвы, честность – всё не впрок”

До смерти мужа мать хозяйкой
Всегда домашнею была
И девять деток, чудо-стайку,
С последним, Витей, родила.

Не сберегла, похоронила
Она малюток трёх из них
И тяжко боль переносила
Всю жизнь за деток дорогих.

Ещё кормильца тут утрата...
И стала делать на дому
Услуги разные богатым,
Чтоб прокормить свою семью.

Соседи маму уважали:
Умна была, добра душой,
И, чем могли, ей помогали,
Шли за советом к ней порой.

А Виктор, шустренький мальчонка,
В семь лет лишь в чижика играл,
Не зная игр других. книжонки
Он с детства русские читал.

Ученье стало ведь привычкой,
Поскольку видел, как зубрят
Уроки все его сестрички,
И русский учит старший брат.

И он никак не мог дождаться,
Когда ж его наступит час.
Но как иное может статься ? –
Пошёл мальчишка в первый класс!


II. ДЕРЕВЯННЫЕ КОЛОДКИ

Всего пять лет за школьной партой
Сидел прилежно наш герой,
Но не судьба: на самом старте
Свернул с дистанции прямой.

На шее матери-вдовицы
Детей повисло целых шесть
И то, что всем не прокормиться,
Пришлось невольно, но учесть.

Всё говорили людям: ждите,
Советам лишь тринадцать лет
(Как самому мальчишке Вите),
И манны с неба тоже нет.

И, чтоб без обуви и голым
Не стать бы Витеньке совсем,
Пошел в строительную школу,
Хотя б окончить классов семь...

Да с ремеслом быть, заработать
Себе на хлеб и на штаны.
И вот, ботинки - к стройке топать -
Ему из дерева даны.

И в деревянных этих “модных”
Два года топал наш герой
По Белоруссии голодной,
Пока настал тридцать второй.

Бетон месить тяжеловато,
К тому ж, колодки ноги трут.
Решил: горбиться рановато,
И ремесло не по нутру.

Стал год тот в жизни переломным.
Открыв в нем новую главу,
Семью покинул парень скромный,
Подался в стольную Москву.

Но было Вите лишь пятнадцать,
И на работу не берут...
Куда же юноше податься,
Где разрешен подросткам труд?

Нашелся все же на Неглинной
Инспектор главный по труду.
Он выслушал рассказ недлинный
И понял Витину нужду.

Как рад был Виктор направленью!
И где? В Москве! Его взял в штат
В порядке, ясно, исключенья
Завод военный “Мостяжарт”.

С большим желаньем стал трудиться,
Был принят там же в комсомол.
Сумел и в спорте отличиться,
Дружков себе уже завёл.

Но вдруг, ни в чём не виноватый,
Он, как и тысячи других,
Попал под сокращенье штатов.
Как убежать от бед лихих?

И он решил: совсем не страшно
Чуть похитрее в жизни быть.
Назвавшись возрастом постарше,
Он стал на фабрике служить.

Та фабрика была напротив
Завода расположена
И показалась чем-то вроде
Теплее Виктору она.

Осечки там ничто не дало,
Поскольку в тридцать третьем лишь
Система паспортная стала.
Вот с ней, понятно, не схитришь.

На фабрике рабочий Витя
Старался первым быть во всем.
И дали парню общежитье
И даже выбрали в фабком.

Забыты школьные заботы,
Но к знаниям тянуло так,
Что без отрыва от работы
В вечерний поступил рабфак.

И занимался там прилично,
Кончая по два курса в год.
Рабфак окончил на “отлично”,
Чем Виктор был, конечно, горд.

Путь к знаньям изменился круто.
Всё стало будто нипочём:
Открыл дорогу к институту
Ему с “отличием” диплом.

Прельстился он юриста славой -
И заявление отнес
Он в институт московский права,
Но как экзамен сдать? – Вопрос...

Пришлось изрядно постараться,
Ведь претендентов на одно
Лишь место числилось тринадцать,
Но сдал отлично всё равно.

Пошла учёба. Интересно!
На лекциях - с открытым ртом:
“Светил” науки слушать лестно.
Тянул студентов этот дом.

Одни Коровин с Перетерским
Так завораживали всех
Своим умом и словом веским,
Что не послушать – просто грех.

Юристом мог бы стать прекрасным
(По всем предметам успевал)
Но, оказалось, всё напрасно,
И рано Виктор ликовал.


       III. НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ.

В тот год случился специальный
В НКВД в Москве набор.
Теперь-то ясно: был повальный
В стране чудовищный террор.

Понадобилось пополненье
И в школу высшую ЧК,
Так Витю в это заведенье
Взяла “ежовая” рука.

Не знал он, как и миллионы
Привычных ко всему людей,
Что шли потоки заключённых
Для пополненья лагерей.

Что “вождь народов и учитель”,
Сидевший в крепости – Кремле,
Тиран на деле и мучитель,
Виновник бедствий на Земле.

А Виктор очень верил прессе,
И песням, славящим вождя,
Плакатам в городах и весях...
Узнал он правду погодя,

Не всю, конечно, а крупицы:
Сначала в школе, а потом
Читал служебных дел страницы
И видел фальшь и лесть кругом.

В идею веря коммунизма,
Наивно был он убеждён:
Кто против – враг своей отчизне,
За что быть должен осуждён.

Уже на службе после школы
В тридцать восьмом, в конце, узнал
Из совсекретных протоколов,
Какой в стране катился вал

Арестов многих миллионов -
От юных лиц до стариков,
Как их пытали, сна лишенных,
И превращали во врагов.

ЦК всё это осуждало
Как к инквизиции возврат,
А, значит, “чистить” повод дало
“Энкаведешный” аппарат.

Поверил: больше злодеяний
Не будет в “органах” совсем,
И Виктор даже на собраньи
Клеймил виновников затем.

Не знал тогда, что протоколы –
Уловка хитрого “вождя”,
Который отводил уколы,
На всякий случай, от себя.

Своей секретною страницей
Тиран убрать с земли сумел
И палачей, и очевидцев
Своих преступных, грязных дел.

Но Виктор нужный вывод сделал
В своей работе навсегда:
Себя настроить так сумел он,
Чтоб не превысить никогда

Своих служебных полномочий,
Законно следствие вести,
К делам и людям беспорочно
С руками чистыми идти.

Он, правда, видел, как другие
К карьере шли любой ценой
К чужим страданиям глухие,
Лишь был бы лучше жребий свой.

Но это только укрепляло
Желанье Виктора идти
Путем, что совесть подсказала,
Чтоб грязью жизнь не оплести.

Законы строго соблюдал он
И справедливость уважал.
Не все в тех “органах” шакалы,
Не все зверюги наповал.

Встречал честнейших он нередко
В НКВД и МГБ,
И сам на службе в контрразведке
Их Виктор примерял к себе.

1V. В НАЧАЛЕ ВОЙНЫ.

Всё областное управленье,
Где было Виктору дано
Явить и волю, и терпенье,
Расположилось в граде О.

И всю войну чекист советский
В условьях фронта боевых
Ловил разведчиков немецких
И тех, кто предавал своих.

Районы выбрали фашисты,
Где абвер вермахта открыл
Спецшколы для парашютистов,
Бросаемых в советский тыл.

В те школы русской контрразведкой
Агенты были внедрены,
И этим важные объекты
От диверсантов спасены.

Умелая перевербовка,
Занятья радиоигрой,
Захваты – требовали ловкой
Работы с риском непростой.

И Виктор много в этом деле
Терпенья, мужества явил,
Весьма обдуманно и смело
Он эти акции вершил.

Заданья сложные во время
Военных действий выполнял,
Деля в те дни с войсками бремя,
И отступал, и наступал.

В районе Дятьковском впервые
Он чуть не сгинул ни за грош,
Когда заданья боевые
В поселке выполнял Бытошь.

Тогда фашисты фронт прорвали,
Форсировав реку Десну,
И армии там окружали,
И разгромили не одну.

Поселок немцы взяли сходу,
Но Виктор с группою взорвал
У них под носом два завода
И в окруженье сам попал.

А в небе “юнкерсы” кружили,
Шли следом низко ястребки,
Летя волной, огнём строчили,
И жертвы были велики.

Из пулемётов, пистолетов
Ответный в небо шёл огонь.
И в “мессер” * целясь, ствол нагретый
Сжимала Виктора ладонь.

Один “стервятник” вспыхнул всё же
И рухнул, пламенем объят,
Стараньем Виктора, быть может,
Или другого из солдат,

Но радость немцы погасили
Таким убийственным свинцом,
Что выжившие порешили
Дальнейший путь держать тайком.

По два, по три из окруженья,
Чтоб “Раме” незаметным быть,
Пошли, стараясь все селенья
Сторонкой, лесом обходить.

И Виктор со своею группой
Шел стайкой, а порою врозь.
Столкнуться с немцем было б глупо,
Но без того не обошлось.

       ________________________________________
       * “мессер” – немецкий самолёт-истребитель
       “мессершмитт”.


А шел уже четвертый месяц
Недавно вспыхнувшей войны.
Он дни и ночи больше лесом
К востоку топал от Десны.

В пути невольным очевидцем
Он стал предательства одних
И тех, кто в битвах насмерть с фрицем
Себя спасал и жизнь других.

С боями вышел он к Белёву
С оружием и невредим.
Отчет начальству дал, и снова
Он делом занялся своим.


  V. ОСОБО ВАЖНОЕ ЗАДАНИЕ

А с делом приходилось каждым
Работать сложно, в срок притом.
Одно – особо было важным,
Контроль за ним вёл сам нарком,

Который приказал двух видных
В Москву доставить партизан.
Предлог таков был: мол, солидно
Дрались, за что им отдых дан.

Родными братьями те были.
Лишь пару месяцев назад
За то обоих наградили,
Что немцев отправляли в ад.

Легендой выглядел отчёт их
О действиях в подполье и
Аресте немцами обоих,
Да как сбежать они смогли.

В Москве “наружка” наблюдала
За ними, не спуская глаз.
Потом бедняг арестовали...
И Виктор получил приказ

Принять от стражи этих братьев.
Как старший следователь он
За это дело должен взяться
И “обсосать” со всех сторон.

Из двух подследственных тех братьев
Один, по имени Степан,
Был замкомбрига, очень знатен
В лесу у брянских партизан.

Вся грудь была его в наградах,
И мог ли он держать в уме,
Что жизнь вдруг станет сущим адом
И старость встретит он в тюрьме.

Второй – отрядный был разведчик.
Наш Ваня меньше хоть, чем брат,
Но орденами был отмечен...
И тоже будто виноват...

Внимательно и скрупулёзно
Стал Виктор дело изучать,
Продуманно и осторожно
К допросам начал приступать.

А время шло, и стало ясно:
Суду чтоб дело предъявить,
Необходимо в рейд опасный
Слетать детали уточнить.

Кого послать, кто это сможет,
Доверье оказать кому ?
Хоть жизнь своя всего дороже,
Лететь придётся самому.

Пришел к начальству с предложеньем:
Лететь, мол, надо позарез.
И получил он одобренье
На вылет к партизанам в лес.

 V1. В ТЫЛУ ВРАГА

Есть Троекурово такое
Под градом русским Лебедянь,
Где в дни войны над головою
Был мерный гул и в ночь, и в рань.

Там эскадрилья самолётов
Тайком (попробуй, угадай)
Расположилась для полётов
Ночами в партизанский край.

Туда и прибыл Виктор, сходу
Желая в Брянский лес попасть.
Однако лётную погоду
Пришлось почти что месяц ждать.

В то время день один заметно
Светлел немного и не раз,
И с делом лётчику секретным
Слетать в Москву был дан приказ.

С пилотом Виктор подружился,
Пока погоды лётной ждал.
К нему на борт он попросился,
Ведь никогда, мол, не летал.

Уговорить же было туго,
(Приказ был никого не брать)
Но отказать такому другу?
Решил негласно его взять.

Когда пилот летел обратно –
На лётном поле увидал, 
Что командир там в куртке ватной,
И потому он закричал:

Смотри, Витёк, вон там сугробы,
Над ними низко пролечу,
Чтоб не видал твоей особы,
Ты прыгай в снег, как постучу.

И наш герой без парашюта
По горло врезался в сугроб.
Проверил: жив пока как будто,
Потёр снежком свой храбрый лоб.

Потом Сушков, тот лётчик смуглый,
Под звёзд мерцающий навес
Повёл американский Дуглас
С героем Витей в Брянский лес

То был декабрь сорок второго.
Сквозь фронт воздушный шел маршрут,
Где всю тревожную дорогу
Огни зениток темень рвут.

Но вот, условные маячат
Костры в лесу у партизан,
И это, слава богу, значит
– Сигнал к посадке Вите дан.

Совместно с четырьмя бойцами
Пустился Виктор сквозь снега,
Лишь еле видными тропами,
Как только улеглась пурга.

К глухим местам в районе Брянска
Дорога лесом далека,
Но Витю ждал там партизанский
Бригадный командир Дука.

Вначале встретилась засада,
Но перестрелкой обошлось.
И все, конечно, были рады:
Прошли без жертв, все удалось.

Но дальше было посложнее,
Чего предвидеть не могли,
Да и мороз казался злее,
Погреться негде. Так и шли.

Скрывал их лес густой и строгий,
Он и хранил, и угрожал,
Когда же сбились чуть с дороги,
Пред ними вдруг открылся вал.

А что за ним – бойцы гадали.
Пошли молчком, замедлив шаг,
Поскольку местность плохо знали:
А если там, за валом, враг?

Тут надо сделать поясненье,
Чтоб драма вся была ясна.
В числе бойцов сопровожденья
Была и девушка одна.

В отряде звали ее Валей.
Среди бойцов своих, подруг
Её бесстрашной называли.
А в розыск объявлял “Корюк” *,

Поскольку немцам навредила,
Живя подпольно в городах,
И сетью там руководила
Разведки в Брянске и в войсках.

Едва оправившись от раны,
Она была слаба пока,
Но все ж вынашивала планы,
Что снова в Брянск пошлёт Дука

Вот с ней и шли. Передохнули.
Прошли, наверно, полпути.
В ладони голые подули,
И дальше надобно идти.


“Корюк” – условное название немецкого штаба с отделом по борьбе с партизанами и подпольем.


Вдруг из-за вала к ним навстречу
Старухи две. Их робкий шаг
Насторожил. Не слышно речи.
И Виктор к ним: “Где ваш очаг?”.

Молчат старухи. Тихо стало,
Но все идут и все – без слов.
И тут за ними показалась
Толпа каких-то мужиков.

Весь облик – русский. Многовато
Уже собралось там в таких
Же партизанских маскхалатах,
Что их приняли за своих.

И Валя им: “Чего молчите?
И что вы все стоите там?”
Оттуда голос: “Да идите,
Свои мы тут, шагайте к нам!”

Тут вдруг в толпе заметил Витя
Средь многих, явно русских лиц,
С крестом железным немца китель
И понял: старший у них – “фриц”.

Он крикнул: “Немцы там… – и матом, -
Их сотни, надо отступить!
Все за деревья!” Автоматы
Тут стали бешено строчить.

Отстреливаясь, побежали,
Гранаты бросили в ответ…
В бою неравном пала Валя.
Пришли в отряд, а Вали нет.

Дуку и всех в его бригаде
Такая новость потрясла…
Погоревали, и к награде
Она представлена была.

 А до того у Вали только
За все отважные дела
На женской старой гимнастерке
Наградой звездочка была.

А ныне в Брянске, в самом центре,
Герою – Вале монумент,
Что на бегу ласкают ветры
Уж не один десяток лет.

И в памяти не угасают
Событья давней той поры,
А тот, кто жив, припоминает
Те партизанские костры.

Задачу Виктору в то время
Пришлось нелегкую решать,
Себе взвалив на плечи бремя,
Он знал, что надо рисковать.

Землянка у Дуки в бригаде
Была ему лишь как причал,
Откуда в дальние отряды
Он в тыл немецкий проникал.

Всего опасней – путь неблизкий
До Бежицы под Брянском был,
Хозяин где “конспиративки”
По показаньям братьев жил.

Дука дал Сашу на подмогу
(То был разведчик молодой).
С ним Виктор молча всю дорогу
Прошел заснеженной тропой.

Когда до домика добрались
На самом Бежицы краю,
От любопытных постарались
Скрыть явку позднюю свою.

Хозяин был в то время болен,
Но всё же двери им открыл.
Ответив Саше на пароль, он
Пришельцев в дом к себе впустил.

Хоть Сашу видел не впервые,
Но строгость в связях соблюдал,
В свои года немолодые
Людей неплохо понимал.

Он Виктору поведал тайну
Подпольных действий братьев тех,
Какой имели не случайный,
Вполне заслуженный успех.

Он рассказал, как встретил братьев
В своей квартире и кормил,
Когда пришли к нему скрываться,
Сбежав от немцев из тюрьмы.

Рассказ об этом важном факте
Особо Виктор уточнял,
Ведь факт сей на допросе братьев
Он за легенду принимал.

А тут в подробнейших деталях,
В сравненьи самых разных мест
Всё сходится. Сомненья встали:
А был ли нужен их арест?

В отрядах многих, самых дальних,
Куда пробрался наш герой,
Добыл в досье он много данных,
Чтоб взять в обратный путь с собой.

И эти сведенья все были
Совсем такие же, как то,
О чём и братья говорили,
И не оспорил их никто.

Меж тем, из следствия по делу
Всплыл неожиданный момент:
Героем тонко и умело
Раскрыт был абвера агент.

Он в Брянске был бойцом подполья.
Степана с Ваней парень знал.
В своей из них был каждый роли,
Но абвер всех арестовал.

В тюрьме он струсил и признался,
И выдал абверу, что знал,
И быть агентом обязался,
О чём подписку немцам дал.

Он согласился, как ни жутко,
Совместно с братьями сидеть
И быть у них подсадной уткой,
Чтоб выведать кой-что суметь.

И все предательски представить
Ушам фашистских палачей,
Себя же самого избавить
От бывших преданных друзей.

За службу камерным агентом
Иуда новый награждён.
И обещаньем благ согретый,
К Дуке в бригаду был внедрён.

И вот, под маской партизана
Он (в вечном страхе за себя)
Боится: поздно или рано
Над ним не сжалится судьба.

О нём шифрованною сводкой
В штаб фронта Виктор сообщил,
И получил приказ короткий,
С собой его чтоб привозил.

Задачу Виктор непростую
Теперь обязан был решать,
Как взять предателя с собою,
Ходить с ним вместе и летать.

Помог Дука, и в путь обратный
Он двух ребят ему придал,
Проверенных в походах ратных,
И автоматы им раздал.

А Виктор нес листки с собою
Бесед на свой же риск и страх,
Да с автоматом за спиною
И табельным “ТТ” в руках.

Но в этот раз без осложнений
Добрался до площадки той,
Где самолёта приземленья
Дождался в тишине ночной.

В начале раненных грузили
И кислорода к ним баллон,
Потом медсестры, Виктор, Жилин
(Иуда тот) вошли в салон.

И “Дуглас” взмыл, ведомый ассом,
Оставив леса глухомань,
Сквозь фронт ночной, тревожной трассой
Взяв курс на город Лебедянь.

       VII. В ЕЛЬЦЕ ПРИФРОНТОВОМ

В Ельце был Жилин арестован,
В тюрьму увёл его конвой,
А Виктор погрузился снова
В то “Дело” братьев с головой.

На очных ставках со Степаном
Подробно Жилин показал
(Отдельно также и с Иваном),
Как абверу их продавал.

Допросы шли, сопоставленья,
Оценки всем делам даны,
И оказалось, вне сомненья,
Что нет за братьями вины.

И Виктор думал: даже стоят
За партизанские дела
Два брата звания героев,
И не позор им, а хвала.

Начальство думало иначе:
Ведь сам нарком квартал назад
Аресту дал “добро”, а значит,
Казни врагов и жди наград.

Но вопреки такому мненью
(О нём прекрасно Виктор знал),
Он написал “Постановленье”
И утвердить начальству дал.

А братья в том постановленьи –
Герои, немцам лишь во вред,
И подлежат освобожденью,
Поскольку преступленья нет.

И вот, начальник Управленья
У Виктора взял в руки том
И, прочитав “Постановление”,
Немедля позвонил в Обком.

В Обкоме партии был Первым
Мужчина крепкий, волевой,
Держал в узде свои он нервы,
Спокоен был, владел собой.

В Верховном заседал Совете
Страны в те грозные года,
А также членом был Совета
Он фронта Брянского тогда.

К тому, добавим в заключенье,
В те годы также возглавлял
И партизанское движенье...
Громадной властью обладал.

И только он решить был вправе,
Как с тем вопросом поступить:
Иль дело братьев в суд направить,
Иль просто их освободить.

И Первый секретарь Обкома
Героя нашего позвал
И следственных четыре тома
Ему представить приказал.

А также вызвал к обсужденью
Второго он секретаря,
И руководство Управления,
Кому особо доверял.

Докладчик Виктор был толковый,
Вопросов выдержал он шквал,
И каждое в отчёте слово
Документально подтверждал.

“Второй” сказал: “Да слеп ты, что ли,
Не понял, что у них в умах,
Ведь братьям этим не на воле
Погуливать, а в лагерях!”

Но Виктор вновь, листая дело,
Как мог, пытался доказать:
Была ошибка. Их приспело
Немедленно освобождать.

А “Первый” был умен и властен.
Взглянув на Виктора в упор,
Он красным начертал “Согласен”,
И тем был кончен разговор.

Пожал герой двум братьям руки.
От имени чекистов всех
Просил прощения за муки
И личный свой невольный грех.

Когда представлен к награжденью
Герой наш по заслугам был
За то, что жизни не жалея,
Диверсию предотвратил,

“Второй” промолвил: “Воевали
Евреи плохо на войне,
И хватит Виктору медали,
А орден свидится во сне”.

Узнав о том, не подал виду,
Ведь знал чекист, где служит он,
Лишь молча проглотил обиду:
Никак, мол, тем не огорчён.

Какое мужество тут нужно!
Ведь санкцию давал нарком
Под стражу братьев взять. К тому же
В войну то было. И притом,

Коль захотел бы постараться,
Немного совесть усмирить –
Пришлось бы братьям подаваться
В ГУЛАГ сосёночки валить.

Начальству было б очень лестно,
А Виктор б орден прицепил
За то, что рейд свершил известный
И двух врагов разоблачил.

Но ведь недаром Виктор слово
Дал сам себе в тридцать восьмом,
Что совесть стоит дорогого,
Её дороже нет ни в чём.

И это нравственное кредо
Он применял ко всем делам:
Не раз борьбу за то изведав,
Невинных, все ж, освобождал.

А, дело Жилина закончив,
Его направил Виктор в суд.
Предатель получил, что, впрочем,
Для всех положено иуд.


VIII. В МЁРТВОЙ ЗОНЕ

Другим делам дал продолженье.
Пример: “легенду” сочинил
Забросить в абвер для внедренья
Агента во враждебный тыл.

А по “легенде” Виктор должен
Агента сам сопровождать.
(В разведке полковой он может
К окопам немцев путь узнать)

И ночью – в мёртвой зоне оба.
Над ними пули лишь свистят.
Подкрасться ловко надо, чтобы
Один агент там в плен был взят.

В снегу заметил Виктор веху:
Осталось к немцам треть пути.
Агенту он: “Прощай, успеха!
А мне к своим пора ползти”.

Стал ждать, подставив ветру ухо,
В душе тревога – был бы цел.
Но “Хенде хох!” услышал глухо.
Знать, сдаться в плен живым сумел.

Не только одного, а в целом
Большие группы в тыл врага
Он перебрасывал умело,
Хоть знал: до смерти – два шага.

Но уцелел и до майора
В конце войны дошел живьем.
Семья к нему из Томска вскоре
Вернулась, но не в прежний дом.

От прежнего одни остались
Ключи, развалины и хлам.
А юность в прошлое умчалась,
Лишь в снах являясь по ночам.


       IX. ПОСЛЕ ВОЙНЫ

“Ну, что, майор, – начальник встретил, -
Тебе уже немало лет, -
И в завершение заметил:
Бери побольше кабинет.

К тебе претензий не имею,
Провел ты много сложных дел.
Надеюсь, справиться сумеешь,
 Доверю я тебе отдел”.

Главой отдела Управленья
Быть Виктор даже не мечтал,
Солдат хоть видит в сновиденьях,
Какой он будет генерал.

В номенклатуру Наркомата
Уже зачислен наш герой –
Начальник Секретариата
Был чин немалый областной.

Входя в обязанности сходу,
Знакомиться собрал свой штат
И понял, что другого рода
Дела отныне предстоят.

Не с риском личным и отвагой
Задачи надобно решать,
А в сов. секретные бумаги
Из центра – первому вникать,

Писать доклады, сообщенья,
Начальству речи составлять,
Его готовить к выступленьям…
Короче – думать и писать.

Домой не ранее трех ночи
Со службы Виктор уходил,
Хоть тратить можно было, впрочем,
 Поменьше времени и сил.

Но дело в том, что сам Хозяин
(Так Сталин назван был молвой),
На время суток невзирая,
Избрал для бденья час ночной.

И все Наркомы и Обкомы
Сидели, не смыкая век:
С акцентом Грузии знакомым
Вдруг позвонит им сам Генсек?

Кто ниже рангом, также ночки,
Не зная, как занять и чем,
Тоскливо ждали по цепочке
Звонка начальства по ВЧ.

А жены также изнывали,
Мужей желая под бочок,
И, не дождавшись, засыпали
Пока являлся муженёк.

Работа в Секретариате
Теперь давала знать полней
Из сводок Центра и печати,
Что будоражило людей.

В большом литературном мире
Был учинен в сорок шестом
Над острой Зощенко сатирой
И над Ахматовой разгром.

Потом попали в ряд опальных
Решеньем властного ЦеКа
Два музыканта гениальных,
Чьей музыке звучать века.

Жесток “Отец и вождь народов”.
Он даже близких и родных,
Как Аллилуевых, в те годы
Сгноил соратников своих.

Чекисты знали те секреты,
Что лишь доверены самим,
И были строгие запреты
Делить их с кем-либо другим.

Лишь знали несколько чекистов,
Что волей Сталина и как
Свершилось подлое убийство
Михоэлса, затем ЕАК.

В бумагах, даже сов. секретных,
Куда народу глаз закрыт,
Писалось лживо, но конкретно,
Что он ОУН’овцем убит,

А из лубянской амбразуры
Меж тем уже истреблены
Еврейской цвет литературы –
Народа древнего сыны.

На радость всем антисемитам
Вдруг всплыло в прессе, как дерьмо,
“Безродные космополиты” –
Евреям новое клеймо.

И это было лишь началом.
То был хозяина сигнал
К антисемитскому скандалу,
Какого мир еще не знал.

И травля стала шире, злее...
И Виктор понял – он чужой,
Он ощутил себя евреем,
И род свой вспомнил наш герой.

К нему фельдъегерь шагом быстрым
Вошел привычно как-то раз,
Принёс за подписью Министра
В пакете литерном приказ.

Прочел в нем Виктор с возмущеньем
Пренеприятных пару строк,
Что подлежит он увольненью,
А почему, понять не мог.

И стало Виктору тоскливо,
И сердцу больно потому,
Что очень уж несправедливо
Нежданно отнеслись к нему.

Ведь до того за две недели
Комиссия из трех чинов
В его работе не сумела
Найти каких-либо грехов.

Тринадцать лет упорно, честно
На благо родины служил,
Да и сказать вполне уместно:
Не зря награды он носил.

Средь беззаконий, произвола
Ежово-бериевских дел
Он пронести свой крест тяжелый
И совесть чистую сумел.

Решил бороться. К зам.министра
Поехал Виктор на приём.
Оттуда выскочил так быстро,
Как сук, что срублен топором.

И всё понятно сразу стало,
Когда увидел он: в Москве
Уволенных уже немало
По пятой в паспорте графе

К обиде радость примешалась,
Что, наконец, свалилась с плеч
Неимоверная усталость,
И силы можно приберечь.

Да и вздохнуть свободно можно,
Открыться для полезных дел,
На что надеяться возможно,
Пока здоров еще и смел.

Но тут, естественно, возникла
Проблема: дальше-то как жить?
Ведь худо-бедно, но привыкла
Семья нормально есть и пить.

Без пенсии уволен даже
Какой-нибудь, хоть небольшой,
Поскольку не хватало стажа
И возраст вроде молодой.

 X. В ПОИСКАХ РАБОТЫ

Но в тридцать три – уже не мальчик:
Бетон месить – не ремесло.
И чем заняться ему дальше,
Решаться время подошло.

Семья пополнилась сыночком.
Жене пришлось теперь одной
За ним ухаживать и дочкой,
Да в обстановке непростой.

Решил, советуясь с женою,
Что город О. уже пора
Сменить на город над Невою,
Жила где Виктора сестра.

Приехав в Питер, сразу взялся
За поиск службы наш герой.
Его ж, куда б ни обращался,
Не брали с пятою графой.

В тот год раскручивал умело
В сто “Ленинградское” томов
Так называемое “дело”
Толстяк известный Маленков.

Он смел был тем, что взял на мушку,
Как то хозяин сам умел,
Всю ленинградскую “верхушку”,
Отправив тысячи в расстрел.

Дела с работой осложнялись,
И шансы были далеки:
Всего и всех теперь боялись
Отставники – кадровики.

И даже в Питере знакомый,
Коллега бывший, так сказать,
И чин большой в известном Доме,
Не мог за друга постоять.

С каким был Виктор настроеньем,
Не стоит нагружать сей стих:
На нем семья, и накоплений
В кармане нету никаких.

И были месяцы скитаний,
Везде в работе был отказ,
Но всё ж настал предел исканьям –
Зачислен мастером в “Ленгаз”.

Начальник с Виктором, как с братом
О службе долго говорил.
Не разглядел он пункт в нём пятый,
Бедняга бдительность забыл.

Еврей был Виктор неприметный:
Лицом, как форменный русак.
Он рад услышать был конкретно:
“На службу принят ты, вот так”.

Воспрял душою, что работу
Нашел он все же, наконец,
Черту хожденьям и заботам
Подвел, как будто, молодец.

С утра явился к инженеру,
Чтоб под начало ему стать.
Тот ряд инструкций ему вверил,
Велел детально изучать.

Но так сказал он, между прочим:
“Возьми листок, заполни сам,
А я, чтоб было покороче,
Кадровику его отдам”.

Трудился Виктор две недели,
Присматривался, изучал…
Вдруг – будто обухом огрели –
Приказ на стенке увидал.

Мол, испытательного срока
Не выдержал такой-сякой
И, значит, может без мороки
К чертям катиться он долой.

Так вот, какой он оказался
Хитрюга и антисемит!
Мол, Виктор плохо обучался,
Учебы кончился лимит.

Решил свою ошибку, значит,
Исправить просто он вот так:
Еврей ведь Виктор, и тем паче
Ему сойдет такой пустяк.

С подобной подлостью смириться
Герой наш попросту не мог,
Узнал, что испытанье длится
Не две недели – месяц срок.

И он, с присущей ему волей,
К начальству высшему пошел.
Что незаконно он уволен,
Все аргументы там привел.

Ведь он не робкого десятка
И в спорах трудных наторён,
И в результате, для порядка
Приказ был свыше отменён,

Но при условии бесспорном:
Экзамен через месяц сдать
По правилам Гостехнадзора
И службу газовую знать.

Был целый месяц беспокойства.
Он дни и ночи изучал
По газу правила, устройства,
И свой экзамен трудный сдал.

       XI. В “ЛЕНГАЗЕ”

Итак, в “Ленгазе” мастер новый.
На вид не старый, вроде, он,
В военном кителе хреновом,
В шинельке серой без погон.

Таких в “Ленгазе” было много,
Кто, выйдя целым из войны,
Нашел туда свою дорогу:
Трудяги всякие нужны.

Как был дотошным он службистом,
Так и сейчас во всё вникал,
И неплохим специалистом
Он в городском хозяйстве стал.

Когда же правдою и верой
Он в дело внес заметный вклад,
То был назначен инженером,
Чему, естественно, был рад.

Началу службы и ученью
Пора, знать, подводить черту.
Беда случилась в воскресенье
Через Фонтанку на мосту.

С моста народ смотрел в Фонтанку,
Где утром расчищала дно
Огромная землечерпалка
(Толпе бесплатное кино).

На мост трамвай по рельсам въехал,
Колёсам искры подарив,
И вдруг, совсем не на потеху,
Потряс весь город мощный взрыв.

И мост Обуховский вздыбился,
Взметнулись вверх его куски,
Народ взрывной волною смылся...
Вода окрасилась реки.

И следствием установили:
В канале над потоком вод
Строители соорудили
Для газа мостопереход.

Из труб была утечка газа,
Он с воздухом смешался весь,
И ёмкости канала сразу
Заполнила взрывная смесь.

Её-то искорка трамвая
Зажгла. А вывод строг и прост:
Беспечность и искра шальная
Взорвали на Фонтанке мост.

И жертвы были, и аресты,
И долго следствие велось,
И управления и тресты
Москвой проверены насквозь.

Виновных строго наказали:
Кого судом на срок в тюрьму,
Кого с работы поснимали...
И вывод подвели всему.

Наш Виктор принимал участье
В переработке правил всех.
Его заметили, и власти
Решили двинуть парня вверх.

Он был начальником назначен
Конторы газовой большой.
Ему в “гражданке” тоже, значит,
Идти в номенклатурный строй.

Нисколько Виктор не зазнался.
Он про себя решил в тот раз,
Что на глаза властям попался
Он в нужном месте в нужный час.

С работой вроде все успешно:
Два повышенья в первый год.
С жильем же вовсе неутешно,
Хотя стеснен, как весь народ.

Ведь жить в квартире коммунальной
На две семьи с его сестрой
В одной с ней комнате без спальни
Тесно и муторно порой.

Четыре взрослых человека
И с ними четверо детей,
И все здоровы, не калеки…
Где выход тут – найди сумей.

Но снова Виктору везенье –
В рубашке что ль родился он?
Горисполком издал решенье –
Квартирой Виктор наделён.

А город, устали не зная,
Был весь в траншеях и шурфах.
“Газификация сплошная”, -
У ленинградцев на устах.

Ложились газовые сети
В земле и сверху, во дворах.
Стремились люди праздник встретить
Горящим газом в факелах.

Спешили двери горожане
Газовикам скорей открыть,
Чтоб в кухнях, наконец, и в ванных
Приборы к газу подключить.

А Виктор главное вниманье
Направил, в руководстве став,
На проведенье испытаний.
Он знал: взрывной у газа нрав.

В те дни с секретарём райкома
Такой вот диалог пошел:
“Чтоб завтра газ тому дал дому,
Иначе – партбилет на стол!”.

В приказе этом телефонном
Начальственный был явно тон,
Но Виктор, этим не смущенный,
С достоинством сказал, что он

“Готов на вывод самый строгий,
Но дом под газ нельзя включить,
Пока строители не смогут
Неплотность в трубах устранить.

А если дом взлетит от взрыва,
Тогда кто будет отвечать?”
С таким пришлось не раз надрывом
Райком и нервы усмирять!

Ведь знал он: были отравленья
И взрывы с жертвами в домах,
Из за инструкций нарушенья
При даче газа второпях.

Тут нервы Виктору стальные
Неплохо было бы иметь,
Чтоб в дни, уже не фронтовые,
На бочке с порохом сидеть.

С прямым начальством Виктор ладил,
Способность в деле проявил.
Не то, что денег только ради –
Он честен был и труд любил.

Но в Ленсовете как-то строго
Начальник Виктора спросил:
“Ты почему же синагогу
В своей конторе там открыл?

Так, может, ты её прикроешь,
Ты что ж, не видишь, твою мать,
Они там дружат меж собою,
И их, евреев, целых пять?”

“Кто ж запретит, – в ответ он, – дружбу
И по законам по каким?
Не я их принимал на службу,
И замечаний нету к ним.

К тому же к численности целой
Они всего один процент,
Прекрасно знают свое дело,
Зачем же им такой презент?”

Но босс настойчив был: “Ты много
О том не рассуждай. Изволь,
Как хочешь, под любым предлогом,
Но ты с работы их уволь.

А коль не сделаешь ты это,
Пеняй тогда лишь на себя –
Я буду вынужден с приветом
Уволить самого тебя”.

Не мог смириться с увольненьем
Невинных так же, как себя.
Отбросив всякие сомненья,
Он защитил всех тех ребят.

А слово то само, “евреи”,
Не знала будто бы печать,
Но Хаимов и Моисеев
Привычно стало ей ругать:

Они и воры, и бандиты,
Они мошенники все сплошь,
Квартиры золотом набиты,
На теле общества, как вошь.

Всё это лишь преддверьем было
Тех дней позора и ночей,
Когда готовилось и всплыло
То дело громкое врачей.

Теперь, скрываться не умея,
Вся правда встала во весь рост:
Тиран на старости затеял
Евреям новый Холокост.

Задумал даже похитрее,
Чем древний некогда Аман,
Для истребления евреев
Жестокий и коварный план.

Не вышло. Смерть его достала,
Как достает и всех людей,
И первым результатом стало
Освобождение врачей.

Потом – культ личности развеян.
И миф растаял, как свеча,
И снята маска с лицедея,
И роль раскрыта палача.

Но экономику с надстройкой
Страны на глиняных ногах
Ещё хранил, внедренный стойко
В печёнки и сознанье страх.

Народ терпел ещё десятки
Застойных по привычке лет
Одни и те же недостатки
И много самых разных бед.

Но каждый проживал свой личный,
По-своему особый век,
Как Виктор наш, совсем обычный
“Простой советский человек”.


       XII. СПЛОШНАЯ ГАЗИФИКАЦИЯ

Влюблённый в город величавый,
В творенья зодчих, в каждый штрих,
В героев дней военной славы,
Он жил заботами о них.

Герои в коммуналках жили
Доходных некогда домов.
На кухнях все еще чадили
Там керосинки всех сортов.

Пора, давно пора уж примус
Сменить на газа факелок.
Чтоб был к столу горячий цимес,
Поможет газовый поток.

Светлеет многомиллионный
Над невской гладью Ленинград,
Чем больше из воздушной зоны
Уходят дым, и смог, и смрад.

Природный газ взамен мазута,
Угля и дров горит в котлах,
И небо чище потому-то,
И грязи меньше во дворах.

Приятно это горожанам,
Кто смог блокаду пережить,
Уютней денежкам в карманах:
Тепло дешевле оплатить.

И думал Виктор: можно смело
Сказать и людям, и себе:
“Пожалуй, газовое дело
Не хуже службы в МГБ”.

 Еще подумал: где добротней
С проклятой пятою графой
И по возможности почетней
Найдет он заработок свой?

И, чтоб иметь надежней базу,
Хозяйство это возглавлять,
В вечерний техникум по газу
Надумал Виктор поступать.

Умнее ты или смелее –
Вопрос порою был не в том.
Бывает ведь всего важнее,
Иметь в загашнике диплом.

Давно за сорок, но умело
Три года постигал умом
Нюансы газового дела
И взял “с отличием” диплом.

Еще вопрос такого рода
Назрел у Виктора большой
(Он, правда, у всего народа,
Без исключения, больной):

Как жить за мизерную плату,
Концы с концами как сводить?
Кто б ни был ты, но на зарплату
В Союзе бывшем не прожить.

И люди просто воровали
(Уж так в России повелось)
Конфеты, хлеб иль слиток стали,
Тащили всё, чтоб ни нашлось.

К тому был Виктор не приучен,
Воспитан был совсем не так,
Хоть жил, как все, совсем не лучше,
И зарабатывал пустяк.

Но также сверх, решил, зарплаты
Свои доходы повышать -
И стал на разных курсах кратких
По вечерам преподавать.

А служба шла, и результаты
Успешны были на все сто.
Одновременно пост внештатный
Он занимал и в НТО.

И газовую городскую
Он секцию возглавил в нем,
Работу проводил большую
Ученым там секретарем.

       XIII. ТВОРЧЕСКИЕ КОМАНДИРОВКИ

На средства секции нередко
По селам и по городам
Для членов НТО поездки
Он снаряжал и ездил сам,

А также в города Европы,
За рубежи своей страны
Он ездил, занимая опыт,
Раз полномочия даны.

Ему запомнились навеки
Соседней Польши города,
Где он не встретил человека,
Кого б не тронула беда.

В Освенциме витрины ада
Увидел Виктор. В ширь и в рост
Там за стеклянною оградой
Сам ужас века – Холокост.

Где лагерь смерти был, там ныне
Потомкам памятный музей,
В котором взгляд и сердце стынет
От снятых с узников вещей.

Там чемоданов, туфель груды
Различных, женских и мужских...
Кто в час предсмертный и откуда
Последний шаг свой сделал в них?

Мешки волос, игрушек детских
Лежат застывшею горой.
Враг с педантичностью немецкой
Хотел в свой рейх их взять с собой.

Псы Гитлера людей сжигали,
А пепел – в землю, под овес.
Так “окончательно решали”
Еврейский в лагере вопрос.

Вещей свидетельства немые
Фашизма адовой вины
Напомнят всем, о чём живые
Забыть во веки не должны.

Шёл Виктор Польшей, где евреи
Общиной некогда большой
Трудились, помня макковеев
И длинный путь тернистый свой.

А ныне редкостью уж стали...
Здесь помнят ли, кто, смерть презрев,
С Давида звёздами восстали,
Пред свастикой не оробев?

Вопрос отпал как будто этот,
Когда воздушная волна
Трагедию героев гетто
Открыла Виктору сполна.

То памятник под небом синим,
Как новгородский монумент
Тысячелетию России,
Предстал пред ним в один момент.

Два разных памятника схожи
Объёмом, ростом, может быть,
Но схожесть внешняя не может
Варшавский в памяти затмить.

Что в Мире деньги собирали
На этот польский монумент
В одной России лишь не знали:
Еврейской теме был запрет.

Из всех поездок заграничных
Для службы опыт он извлёк
И впечатлений много личных
Надолго в памяти сберег.

Все чаще он терзался мыслью,
Что как-то с кадрами не то.
Вопросы многие повисли,
И снять не может их никто.

Рабочих вечная нехватка.
Терять работу потому
Пьянчуге, лодырю не жалко –
На службу новую возьмут.

Казалось бы, разумней нету:
Умельцу больше дать изволь –
Сторицей сделает за это.
А пьянь, бездельника – уволь.

Исполнить это, к сожаленью,
Мешало множество препон,
И вот, с особым предложеньем
Поехал в министерство он.

Попал к министру. Тот с участьем,
Внимая Виктору, сказал,
Что сей вопрос решать не властен,
Но сделал так, чтобы принял

 Его чиновник чуть главнее
По государственным делам.
Но бюрократ был не смелее,
Решать вопрос не взялся сам.

Не вправе, мол, за это браться,
Помочь не может он ничем...
Но Виктору к ЦК добраться
Помог по красному ВЧ.

На Старой площади замялся:
Куда поперся, как кретин?
Но все же храбрости набрался
К ответсотруднику войти.

Пошел в словесную атаку,
Расчеты с логикой связав,
Но там без всяких обиняков
Сказали Виктору: “Нельзя”.

Такая уж была система...
Народ замкнулся и молчит,
Переживая беды немо
И повседневный дефицит,

Что был на всё: на мясо, мыло,
Бумажки тоненькой кусок
И постоянно – на рабсилу,
Хоть планы “выполнялись” в срок.

Как многие в Союзе бывшем,
И Виктор слушал “голоса”.
Но чтоб чего-то не услышал,
Была глушилок полоса.

Но все ж, сквозь занавес железный,
Сквозь тот густой глушилок лес,
Немало сведений полезных
Ловил наш член КПСС.

В кармане Виктора партийный
Уже давно билет лежал.
А разве мог не быть идейным,
В ряды чекистов кто вступал.

К тому ж карьера, юность, честно
В идею верил он душой.
Что же касается до членства –
С годами стал совсем иной.

Стал сознавать уже коварство
Партийных правящих верхов,
Мечом создавших государство
На крови собственных сынов.

Свой вывод сделал Виктор позже,
Когда он полностью прозрел
И оказалось, что возможен
Совсем иной ему удел.

До тех же пор он молчаливо,
Как населенья большинство,
Лишь прикрывал глаза стыдливо,
Как будто дело не его.

И взносы членские исправно
В копилку партии вносил,
Живя одним стремленьем главным -
С семьей достойно чтобы жил.


       XIV. САДОВОД

В семье уже родились внуки:
Паши, дедуля, огород.
И взял лопату Виктор в руки,
Стал называться “садовод”.

Ему был выделен под Мгою
Участок соток в шесть земли,
Чтоб труд и отдых там с семьёю
Вдали от города делил

Занятий там сколь хочешь вдоволь.
Хоть от темна и до темна
Корчуй, паши, поспи и – снова,
На то земля тебе дана.

Глядишь – и яблоньки трехгодки
Семи посажены сортов,
Смородина и черноплодка,
Малины множество кустов.

И грядки сделаны как надо
Под лук, томаты, огурцы
Семье и радость, и отрада:
Какие, право, молодцы.

Чтоб выходной прошел на славу,
Укрыться от дождя суметь –
Построить там имеешь право
Садовый домик шесть на шесть.

Пошла кипеть во всю работа.
С пилой, рубанком, топором
С какой-то яростной охотой
Дедулька строил внукам дом.

Откуда прыть такая взялась,
Такой напор, такой размах,
Что дед, не ведая усталость,
Все выходные на ногах.

Кругом – такие же трудяги.
Дома растут, как на дрожжах.
Где были сосны и коряги,
Глядишь, картофель на грядах.

Чуть-чуть рассвет, и сразу слышен,
Как будто дятлов, тук да тук:
Везде, на срубах и на крышах.
От молоточков дробный стук.

При этом казус был комичный,
Поведать это не грешно.
Он мог бы кончится трагично,
И было б вовсе не смешно.
.
Полез герой наш вверх на крышу
Прибить дощечку у конька.
Удобства ради сел повыше,
Стал там постукивать слегка.

Вдруг неуклюже повернулся,
Кого-то высмотрев вдали,
И, чертыхаясь, кувырнулся,
Враз оказавшись у земли.

А падая, он зацепился
За гвоздь штаниной, как на грех,
И с голым задом вниз скатился,
Под общий садоводов смех.

Тот смех сквозь слёзы. Ведь ушибся,
Калекой стать несчастным мог.
Ан нет! В рубашке, знать, родился.
Закрасовался лишь подтёк.

Что значит труд на личной ниве,
Что значит собственность своя,
Не надо лозунгов, призывов –
Потеет каждый для себя.

И сын, и зять включились в стройку.
Работы всем, хоть отбавляй,
Всё споро шло, всё ладно, бойко,
И душ сколочен, и сарай.

И женщинам вполне хватало
С избытком разных дел в саду.
Жена сажала и копала,
На всех готовила еду.

Цветами увлекалась страстно.
Сама так расцветала вмиг,
Когда пылали пышно астры,
Нарциссы, тысячи гвоздик.

И для бесед роднее темы
Она не знала, чем о том,
Какая прелесть – хризантемы,
Как зреют ягоды кругом.

Герой же наш, презрев усталость
От стройки собственной избы,
Как только осень начиналась,
Шел на охоту по грибы.

Как будто лесом околдован,
Он ранним утром, в день любой
В далёкий путь идти готовый
К заветной жилочке грибной.

Любил он белые грибочки,
Особенно боровики,
Опята стайкой у пенёчка
И грузди, и моховики.

Конечно, лес под Мгой не ахти,
С карельским даже не сравнить.
Под Лугой тоже Виктор, кстати,
Часами мог порой бродить.

Коль к лесу подходил, где сам он
Еще ни разу не бывал,
То шел по азимуту прямо, –
Без солнца компас выручал.

Ходил все больше в одиночку.
Компания там ни к чему.
Он шел и пел, идя лесочком:
Приятно сердцу и уму.

К грибной охоте также внука,
Что был постарше, пристрастил.
И тот меж стройкой и наукой
Один и с дедом в лес ходил.

Три внука выросли на даче
За четверть века суеты
И там узнали, труд что значит,
От дел не прятались в кусты.

Река и лес за домом рядом,
И ребятни полно кругом.
Все счастливы цветущим садом,
Гордятся собственным трудом.

И до чего ж войти приятно
В любовно выстроенный дом
И в нем, с клубникой ароматной,
С семьей собраться за столом!

Поездки в сад были привычной
Разрядкой от служебных дел.
С хозяйством газовым обычно
Всё было в норме. Газ горел.

Конечно, разные бывали
Хлопки и взрывы иногда,
И люди газом отравлялись,
Случалась всякая беда.

Ведь с газом деликатным надо
Особо осторожным быть,
Не то, как зверь или торнадо
Он явит гибельную прыть.

Но Виктор службу нёс исправно,
Десятки лет труду отдал.
Меняли разных замов главных –
Он в том же ранге пребывал.

Глаза раскрыла Перестройка
И взмыленная “Огоньком”
Идейная головомойка,
И зла разоблачений гром.

И в семьдесят уже не юных,
Давно уж пенсионных лет,
Оставил Виктор службу, плюнув
Позднее чуть на партбилет.

То было в пору Горбачёва,
Кто перестройку объявлял.
Замечу: термин тот не новый,
Хрущев брал власть с таким же словом,
С таким же Брежнев вожжи взял.

Но планы гибли поздно ль, рано,
Совсем как изобилья план,
Что растворился, как в тумане.
И результат – сплошной туман.

Генсек был молод, с роду мечен,
Он отличался от других:
Мог без бумажек врать и речи
Произносить повнятней их.

В потоке слов он гласом властным
Со всех трибун провозгласил
И “демократию”, и “гласность”,
Чем дух свободы разбудил.

Дышать народу стало лучше.
Он стал смелее заводить
Порядки новые всё круче
И прежних идолов крушить.

И вдруг Генсек подрастерялся
И “сам не ведал, что творил”:
Власть проявить вдруг испугался,
Когда к Форосу он отбыл.

В тот час соратнички былые,
Кто шел по прежней с ним тропе,
Но к зову времени глухие
Создали свой “ГеКаЧеПе”.

Бездарным был и не удался
Поход с трясущейся рукой.
Сам СССР потом распался
И с карт, и с глобусов долой.

А Виктор, хоть и беспартийный,
Но за Союз переживал,
Жалел, что столько лет “идейный”
Держал в уме нелепый хлам.

       XV. В АМЕРИКУ

Его семья, уродства быта
Претерпевая много лет,
А также лай антисемитов,
Мечтала видеть Новый свет.

К тому ж, в гуманной эпопее
Настал значительный прогресс:
Приезд в Америку евреев
Санкционировал Конгресс.

И вот, отбросив все сомненья,
Наш Виктор наконец-то смог
Прийти к единственному мненью,
Что и ему уехать срок.

Звонки, томленья в учрежденьях,
Поездки важные в Москву,
Чтобы для визы полученья
Пройти в посольстве интервью.

Увещеванья и прощанья
С людьми, с природой, что любил,
С привычной жизнью расставанье
И посещение могил.

Сквозь неба синь над океаном,
Оставив Питер и ОВиР,
Минуя города и страны,
Герой наш прыгнул в Новый Мир

Увидев Статую Свободы,
Её величьем был сражен.
Так вот кто с факелом народы
К себе зовёт со всех сторон!


XVI. В НОВОМ СВЕТЕ

Америка для эмигрантов –
Всегда рисуется в мечтах,
А если прибыл ты с гарантом
И статус беженца в руках,

То блага все тебе открыты.
Еврей ты, русский или грек,
Простой ты или знаменитый,
Но ты – свободный человек.

И федеральное вниманье
Ко всем, кому за шестьдесят,
Не важен род твой или званье
И был ты беден иль богат.

Хотя ни дня здесь не работал
И ни за что не отвечал,
Но получай такие льготы,
О чём в России не мечтал.

Но нет на свете идеальной
Страны безоблачной такой,
Где б в перспективе самой дальней
Царили б счастье и покой.

Проблем не счесть и в сытых Штатах,
И тут бедняг полно, калек,
И тут есть с бомбами ребята,
И тут страдает человек.

А наш герой, хоть постарелый,
Но планы строит и бодряк.
Всегда готов, всегда при деле,
Без грусти, лени – всё бы так!

Таков герой наш – честный малый.
Кривить душой тут ни к чему.
Другим в Америке не стал он,
Себе он верен самому.

Его лишь только угнетало,
Что трудно выучить язык,
Но что поделать, коли стал он
Без прежней памяти старик.

Все ж сдал экзамен на английском,
Как полагалось, в день один,
За что и выпил рюмку виски
Американский гражданин.

А дети, внуки – те, понятно,
На “ты” с английским без помех.
Отцу и дедушке приятно,
Что к ним такой пришел успех.

Свои дома, машины, служба
По знаньям их и по уму.
Меж ними истинная дружба,
И Виктор счастлив потому.

А Родина и ностальгия…
Как дело с этим обстоит?
Про это Виктор, как другие,
Забыть пытается, молчит.

Но как забыть, возможно ль это,
Забыть, как в трудностях мужал,
Встречал там первые рассветы
И строил планы, и мечтал?

Да, были горькие лишенья
И пятый пункт – в груди мозоль,
Но все же радостей мгновенья
Частенько ослабляли боль.

Все больше в памяти не беды –
Важней, как отводил беду,
Как всю войну и до Победы
Был смел и с совестью в ладу.

А что-то впрямь забыть бы надо,
Но Родину нельзя забыть.
Он в праздник надевал награды,
Что смог в России заслужить.

Хотелось бы, и очень даже,
Родных, друзей там повидать,
Пройтись по залам Эрмитажа
И над Невою постоять.

Могилы посетить родные,
На них цветочки возложить…
Но то ли это ностальгия,
То ль просто это не забыть?

Отец и мать давно в российской
Земной постели вечной спят.
В ней место есть и самым близким,
Там сёстры Виктора и брат.

Но есть еще кто встретить может
В столице там и на Неве
Родные, с кем не мало прожил,
Да старый друг ещё в Москве...

Но с ними связь по интернету
И телефону лишь идёт,
Поскольку прыти прежней нету,
Не прост и дальний перелёт.

Десяток лет он в Новом Мире
В свои преклонные года.
С женой из солнечной квартиры
Не стоит ехать никуда.

Уже и правнуков лелеет –
Смышленых, ласковых ребят.
Что будут прадеда умнее,
Уверен новый иммигрант.

А сам, душою отдыхая
От всяких мелочных забот,
Бесценным Виктор ощущает
Свой резкий в жизни поворот.

И жить по совести, свободно,
Без лжи, без страха, суеты,
Творить, что в силах, не бесплодно –
Такие Виктора мечты.

       2002 г.




       
































…………………………………………………………………………... 30