***

настоящее право иметь
бить по роже бичом и хлыстом
только золото, это не медь
только песня со всем ни о том

мера мира приятна на миг
а потом сдвиг по фазе, и вот
у меня свой естественный ник,
у тебя наш единый живот.

мы разбужены светом и тьмой
все любимое в капле слезы
если ты, не была мне женой
значит, я не боялся грозы

я поклонник болезненных фраз
я фанат без идейных оков
универсум, почти унитаз
для старушек и для стариков

никогда, ни когда не прощу
свою трусость, и видимым быть
я теперь поклоняюсь плащу
и не знаю по Блоковский выть...
***

Клубы над домом, дыма - Тома.
История одной печати.
Вы улыбнетесь, мне знакомо,
Я написал роман не кстати.

Не кстати вырваны страницы,
и брошены в камин огромный.
О, Тома нам ли, веселиться
когда и дома нет, а домны..

Пред монастырскою стеной
стою один, как не родной

я узник сей обители
а рядом вытрезвители

в моих глазах немного яда
А им то, собственно, и надо...

я пред стеной,
они на воле
безумцы праздные не более
молитвой, думами смиренными,
они рождаются вселенными

пред монастырскою стеной,
стою один, как не родной

***

В отражении сна
Ты находишь приют
Где приходит она...
Так, что звезды поют.

Улыбаясь во сне
И внимая кино,
Говоришь о луне,
Попивая вино.

А когда о луне
Пропоет тишина
Просыпаешься вне...
В промежутках жена.

Это свет, или плен,
ты поймешь
 - я не смог
среди разных Елен
с иллюзорных дорог.
 
***

Я чаще стал смотреться в зеркало.
Я разуверился в написанном.
О, кто - нибудь, скорей с проверками.
Да по губам по тем – по письменным.

С утра пожар, пожитки бренные
Не соберешь, в локтях сутулишься.
О, кто - нибудь, через вселенные
Сметите сор такого гульбища.

Закат загадочен и времени,
Нет, чтоб зайти за край географа.
О, если б гнали взгляд до темени,
Оставив вещего фотографа.

       Как ты могла любить , могла понять
Я мог тебя простить, и не принять.
Как скульптор, перед каменным лицом
Не изваять, не исчеркать тебя резцом

Не спорить, и не слышать – напиши…
Я мог быть тише всей твоей души.

* * *


Меня настигали, и бури и грозы
Я рвался туда, куда можно с подарками.
А годы все шли, как за окнами козы
Проходят с коровами, или с доярками.

Проходят: смеются, мычат, и белеют
Меня, замечая, как что-то надежное.
Я к ним становился спиной, и смелее
Смотрел на весь мир, как на более сложное…

И комнатный дух оживал, и с расспросами
Ко мне приставал, и от стен пахло мятою
А время жужжало шмелями, да осами,
А время сквозило туда, в тридевятое.

Я в царстве своем, нет, ни дома, ни улицы
Весь мир предо мной, как живое растение.
И только любовь в мое сердце пакуется,
И снова спешит почтальон воскресения.

* * *

Видите ли, мне приходиться пройти
Эти явления: R да Пи.
Видите ли, а впрочем, вагон зацепи
За железнодорожные насыпи.
* * *
Якорь, брошенный с корабля
Если корабль идет ко дну…
Походит на тост, где сказано
за именинника,
не сказав тону.
* * *
В день твоего рождения
Не мошенник я
Буква R похожа на смерть Эзопа.
Жопа, брошенная с корабля,
Всего лишь, жопа!

* * *
Вот изначальное. И неизбежность.
Весь ход событий, всех времен раздора
Заводит чаще, мысль струится реже
И невозможно обойтись без вздора.

Был тронут день, как трогает разлука.
И на глазах фиалка увядает.
В истории натянутого лука,
Нам оберегов вечно не хватает.

Так редки Вы, приходите, все чаще
Я сладкий бред слезой запью соленой.
Но только Вы не верьте, что пропащий…
Но только не заметьте, что влюбленный.

Все рифмы, все слова, весь едкий разум
Объединен дугою горизонта.
Вам пять минут доехать до Шираза
Мне вечности не хватит, до Торонто.

Но, чур, трепать себя, чужая холка.
Всегда порог объединен пятою.
А, что слова, они слова и только…
Разделены нелепой запятою.

* * *

* * *
Так не сочти за подлеца
Того, о ком сегодня плачу.
Глупец не верит в неудачу.
Находчивость, венец глупца.

Плачу, но кошелек мой пуст
И пусть в сомненьях душу строю.
Я жизнь попробовал на вкус
Горька, полна сама собою.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А если спирт ты скажешь – я притих…
Притих, как жизнь, доказанная верой.
Люминесценция, не уж-то стих
Лишь монолог живого Люцифера.

Ты видишь ночь, ты слышишь, я продрог
И сей пожар, я называю точкой
Люминесценция, не уж-то твоих ног
Коснется сын, рожденной моей дочкой

* * *

Прошу меня прочесть по делу случая.
Мы в соре были с Вами до поры
Но годы проходили, и колючие
Глаза внимали правилам игры.

Как будто отведя глаза от паперти
На купола возвышенных судеб
Смотрели мы, как окна смотрят взаперти
В своих домах, судьбы не разглядев.

Прошу меня понять, и сделать выводы,
И фразу – ухожу не навсегда,
Прочесть, как дар, где птиц тревожных выводок
Не разлучает, и разлей вода.


* * *

Рука, дающая свободу огнем.
Ты первая слагала оду, о нем…

Как жизнь, берущая начало средь всех
Утех, не знающих кинжальных потех.

Людских и адовых стремлений – идти
Рука, кто будет Бог, кто гений, в пути?

И если есть всего начало, итог…
Рука, как ты могла остаться без ног.

***

Пойти и смыть с лица всю слякоть.
Не став, полезней и мертвей.
всех тех, о ком ты будешь плакать
(Отбередив) кресты церквей

И алчный взгляд вдохнув наитий
От (Симоронствовавшись) всласть.
Прощенный агнец - повторите
Сказав в беспамятстве пропасть.

Слукавить, не сказав мудрее
что не орет смерть, а поет
Когда в бульоне, жизнь краснеет
И рак в грядущее плывет
       
       Как ты могла любить , могла понять
Я мог тебя простить, и не принять.
Как скульптор, перед каменным лицом
Не изваять, не исчеркать тебя резцом

Не спорить, и не слышать – напиши…
Я мог быть тише всей твоей души.

* * *


Меня настигали, и бури и грозы
Я рвался туда, куда можно с подарками.
А годы все шли, как за окнами козы
Проходят с коровами, или с доярками.

Проходят: смеются, мычат, и белеют
Меня, замечая, как что-то надежное.
Я к ним становился спиной, и смелее
Смотрел на весь мир, как на более сложное…

И комнатный дух оживал, и с расспросами
Ко мне приставал, и от стен пахло мятою
А время жужжало шмелями, да осами,
А время сквозило туда, в тридевятое.

Я в царстве своем, нет, ни дома, ни улицы
Весь мир предо мной, как живое растение.
И только любовь в мое сердце пакуется,
И снова спешит почтальон воскресения.

* * *

Видите ли, мне приходиться пройти
Эти явления: R да Пи.
Видите ли, а впрочем, вагон зацепи
За железнодорожные насыпи.
* * *
Якорь, брошенный с корабля
Если корабль идет ко дну…
Походит на тост, где сказано
за именинника,
не сказав тону.
* * *
В день твоего рождения
Не мошенник я
Буква R похожа на смерть Эзопа.
Жопа, брошенная с корабля,
Всего лишь, жопа!

* * *
Вот изначальное. И неизбежность.
Весь ход событий, всех времен раздора
Заводит чаще, мысль струится реже
И невозможно обойтись без вздора.

Был тронут день, как трогает разлука.
И на глазах фиалка увядает.
В истории натянутого лука,
Нам оберегов вечно не хватает.

Так редки Вы, приходите, все чаще
Я сладкий бред слезой запью соленой.
Но только Вы не верьте, что пропащий…
Но только не заметьте, что влюбленный.

Все рифмы, все слова, весь едкий разум
Объединен дугою горизонта.
Вам пять минут доехать до Шираза
Мне вечности не хватит, до Торонто.

Но, чур, трепать себя, чужая холка.
Всегда порог объединен пятою.
А, что слова, они слова и только…
Разделены нелепой запятою.

* * *

* * *
Так не сочти за подлеца
Того, о ком сегодня плачу.
Глупец не верит в неудачу.
Находчивость, венец глупца.

Плачу, но кошелек мой пуст
И пусть в сомненьях душу строю.
Я жизнь попробовал на вкус
Горька, полна сама собою.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А если спирт ты скажешь – я притих…
Притих, как жизнь, доказанная верой.
Люминесценция, не уж-то стих
Лишь монолог живого Люцифера.

Ты видишь ночь, ты слышишь, я продрог
И сей пожар, я называю точкой
Люминесценция, не уж-то твоих ног
Коснется сын, рожденной моей дочкой

* * *

Прошу меня прочесть по делу случая.
Мы в соре были с Вами до поры
Но годы проходили, и колючие
Глаза внимали правилам игры.

Как будто отведя глаза от паперти
На купола возвышенных судеб
Смотрели мы, как окна смотрят взаперти
В своих домах, судьбы не разглядев.

Прошу меня понять, и сделать выводы,
И фразу – ухожу не навсегда,
Прочесть, как дар, где птиц тревожных выводок
Не разлучает, и разлей вода.


* * *

Рука, дающая свободу огнем.
Ты первая слагала оду, о нем…

Как жизнь, берущая начало средь всех
Утех, не знающих кинжальных потех.

Людских и адовых стремлений – идти
Рука, кто будет Бог, кто гений, в пути?

И если есть всего начало, итог…
Рука, как ты могла остаться без ног.

***

Пойти и смыть с лица всю слякоть.
Не став, полезней и мертвей.
всех тех, о ком ты будешь плакать
разбередив кресты церквей

И алчный взгляд вдохнув наитии
От (Симоронствовавшись) всласть.
Прощенный агнец - повторитесь
Сказав в беспамятстве пропасть.

Слукавить, не сказав мудрее
что не орет смерть, а поет
Когда в бульоне, жизнь краснеет
И рак в грядущее плывет
где то там, я жил, я верил, мыслил
где то там, луна была нежна
а под ней плоды рябины висли
и услужливой была княжна

бедный князь ты мне хотел признаться
что троим нам тесно под луной
но княжна ждала не ассигнаций
а желала встретиться со мной

в лунный час, в дороге без разлуки
оказавшись на моем пути
грозный князь, по придержите руки
чтобы голову свою спасти

с той поры дуэли отменили
нас троих, по ныне не нашли
лунный князь, за час в твоей могиле
семена рябины проросли...


не заболеть бы дамой треф
моя любовь, я умираю
я подошел сегодня к краю
тобой на веки присмерев

не оступиться б на краю
моя любовь я верой полон
я мог бы быть с тобой в раю
но каждый поцелуй твой солон

моя великая мечта
прости тщедушного урода
я знал ее не больше года
чтоб полюбить, как никогда

ведь я здесь карточный игрок
и я надежду ставлю на кон
со мной мой ненавистный рок
а веру подрывает дьякон

он полон жажды крепостной
чтоб, я хотел во тьме поститься
где холодно, где вечный зной
а бандерлог, не зверь, а птица

прости меня, как никогда
нашедшего грааль приметный
я знаю только слово - да
как, вдохновенный скрип каретный

где я, любовь свою презрев
взлетаю маленькою птахой
и упиваясь дамой треф

надежду посылаю на ху....

грех тебе моя печаль
говорить о не былом
я гляжу, и вижу даль
за не нажитым селом

я смотрю, а глаз слезит
я вторым, иссяк давно
здесь, куда б ты, не гляди
здесь везде "Гагарино"

мне б, с восторгом на Таймыр
кровь горячая - прости
я хочу увидеть мир
чтоб, до дома донести

каблуком сбивая лед
уж, не видя ни чего
я б предчувствую полет
и рождаюсь в естество
 ПОД ГИТАРУ





Сегодня Вы скажете мне на рассвете:
- Подайте гитару, мой северный ветер,
Мой северный встречный из всех поперечных,
Аида загуляем по Замоскворечью.

Айда загуляем - уж утро настало.
Обнимем привычно гитару устало
И тронем, восторженно струны рукою,
И может, простимся с Москвою - рекою.

Когда же, любимая, снова найдемся,
Весенней прохладою с неба прольемся,
То стану опять с Вас одежды срывать я.
На Ваше лесное зеленое платье

Опустится серость речного тумана
Желали обмана Вы
- я без обмана
Приду к Вам бессовестный, чтобы ответить:
Какое же счастье Вас утренней встретить.





---Виктор Яременко – Раевский -------------------4

КОРИЧНЕВАЯ ДВЕРЬ





Вот старая, коричневая дверь,
Которая умеет открываться
И закрываться, оставляя щель,
В какую можно видеть подоконник,
И сонник, на столе лежащий, и щавель,
И пару абрикосов, и свинину
Сырую, что еще не видит в щель,
Лианы распустив, плетя корзину,
Твой сон.
Оберегая тишину,
Летает ангелом бескрылым и свободным.
Вот старый ветеран прошел войну
И ждет когда вернется сына родный.
И говорит о правде на земле,
Грустит не в меру. Что ж, грусти, конечно.
Возможно, так пережует омлет
Беззубый рот, что выглядит потешно.
А ты все спишь, ты крепко спишь
И никого не видишь,
и не хочешь просыпаться.
Ты думаешь, что я подглядываю.
Нет, я просто стою за дверью.


----Виктор Яременко – Раевский--------------1


***





С утра лил дождь и только в среду,
Когда с небес прогнали ртуть,
Душа оттаяла к обеду,
Чтоб новой свежестью вздохнуть.

Чтоб из нее, как из кармана,
Все вытряхнуть над головой.
Я растворил вино стакана,
Её прозрачной синевой.

И в этой жизни, как в проделке,
Ещё пока слепых котят.
Увидел, как на посиделки,
Со всех сторон слова летят.

Когда ещё, вот - вот, и выльет.
Как грозный и незримый вождь.
Душа, отвыкшая от крыльев.
И вновь с небес прольётся дождь.









----Виктор Яременко – Раевский--------------2
***





Открылись окна, сделав вдох.
Свеча погасла и упала.
Блестит в росе чертополох,
И месяц льёт, на покрывало
Свой узкий и холодный свет.
И ты пришедшая на ужин,
Мгновением, прошедших лет
Отозвалась, и стал я нужен.
Как отраженье зеркалам.
Бриллиант, не стоящий оправы.

Но есть любовь, и тут, и там.
И шелестят ночные травы.
















----Виктор Яременко – Раевский--------------3


***





Жара, июль. И бочка дегтя.
На каплю меда пролилась.
Я знал, что Вы меня не ждете,
Не веря в страсть.

Но удивительно и просто
Вершился суд.
Была в ромашках Ваша простынь -
Пожар в лесу.

И ночь небесного скитанья.
К утру был квас.
И как последнее желанье
Я встретил Вас...













МАЛИНОВЫЙ ЧАЙ



Где китаянка,
А где и японка,
Чай, наливая малиновый
в тонкий Белый бокал,
изумительно резко
Телом своим прижимается
В блеске
Утренних рос ли,
полночной прохлады...
Не для экзотики и променада.
Где времена из других категорий.
Словно признанье Восточных историй
Северо-западным
Или же Южным
Вьюжного часа ли
Встречам недужным.
Не понимаешь.
Но – форма для глаза
выглядит так,
как китайская ваза.

Взяв с полнедели наличного счета,
Делая вид, что не купишь посуду.
Все ж озираешься
в пол-оборота,
Тайно взирая на женского Будду.


----Виктор Яременко – Раевский--------------8


Дольше мгновения
здесь
не бывает.
Тает твой айсберг последнего страха.
Пламенный Будда
чуть слышно зевает
И называется просто –
Н а т а х а.























----Виктор Яременко – Раевский--------------6


А. БЛОКУ





Я был здесь, казалось нищий,
И плащ твой, как веру нес.
Где звезд, голубые ниши,
Мерцали, среди берез.

Я встал, и тебя в надежде,
Покрыл, внеземной хулой.
Березы смеялись, прежде
Чем, все занесло золой.

Но все отзывалось эхом,
Когда ты восстал, как бог.
Сознанье мое орехом,
Упало, в таежный мох.

И я оказался, между,
Всего, кем ты был вчера.
Увидев, как прячет вежды,
Таежной росы пчела.







----Виктор Яременко – Раевский--------------7

***





Когда сорвали календарь,
Рукою сильной исполина.
Из недр таинственных, янтарь,
Как ветер, продувает спину.

И рвется парус в никуда,
Без корабля и капитана.
И льется горная руда,
На крону горнюю платана.

И начинаешь привыкать,
К печальной флейте, без оркестра
И Моцарт учится опять...
Сальери ставит всё на место…

И словно коршун, по пятам,
С высот готических и странных,
Взор простирает Мандельштам,
Царя оркестром, филигранных...







----Виктор Яременко – Раевский--------------12

ПАМЯТИ М. СТЮАРТ





Когда уже я умирала,
И целовала крест Господень.
Ко мне душа моя взывала,
Тая печаль, о древнем роде.

Косноязычно, не для чтива,
Онa крестом - кресты крестила
И обходясь со мной учтиво,
Подолгу с кем - то говорила.

И словно эхо, тайны вещей,
В пыли соборного органа,
Весь день разодранные вещи,
Звучали песней, хулигана

Во мне слились - и крест, и тора.
Я находила в них начало
Того бескрайнего простора,
Где птица Вещая кричала







Виктор Яременко – Раевский-------------9





КРЕЩЕНИЕ





Достоверно: гром, звезда,
Над курганом - черт, на черном...
Но гудят, не поезда.
А взошли, дороги зерна.

Твердь, без права умирать.
Звезды, двигая рукою.
Кто теперь тебе, не мать,
От кого, тебя я скрою?

С кровью кроешь – ни почем.
А кроишь – себе ж на платье.
Время стянуто бичом.
А вокруг лишь - сестры, братья.

Жерла нет, и ни к чему,
Проливать слезу - простили.
Жизнь, доставлена, Ему!
Клеть, всех прожитых Бастилии.





Виктор Яременко – Раевский-------------10



В КОНЦЕ ЗИМЫ




Мы скучали, и думали в полночь
К головешкам дымящих костров
Приспособить солёные волны
С лепестками зелёных ветров.

Сквозь туман и густые объятья
Озорной чепухой прорасти
В эту синюю жижу без платья
Молодой и гулящей души.

Мы пугались, мы были как дети,
А туман, словно сволочь прирос,
И кусты, как железные плети,
Раздарил нам сырой купорос.

Что нам думалось, что нам хотелось
Осаждаемых крыльями мглы
Нас сменили на млечное тело,
Прободаемой в полночь зимы.

Мы могли бы использовать это…
Этой новостью мог быть любой,
Но разбуженных хлопьев сонеты,
Ледоходом вели за собой.

Виктор Яременко – Раевский-------------11



И.К.





Ирина, какое-то время лелейте,
Что мир раскололи, на две половины.
Когда Вы не будете, где-то на рейде.
И ступит нога на холодные льдины.

И снова поймете, как хочется в складчину,
Разбить этот лед и на веки оттаять.
И реки вопят, и влюбляются в гатчины.
И снится сирени, что Вы золотая.

Когда б, я не знал, что мы вместе с рождения,
То верил в истории двух одиночеств.
И сам снизошел бы, в ту бездну падения.
И выбрал одну Вас, средь множества прочих.

И это смутило бы вскоре невежество.
Соседи встречали бы, нас, улыбаясь.
А мы разливались улыбками вежливо
И видели жизнь - как выводит кривая.




Виктор Яременко – Раевский-------------16




НА ОДУВАНЧИКЕ МИРОВ





Я делал так, читая жесты
Своей руки через года.
И с неба звезды, как невесты,
В ночь увлекали города.

И, расступившись в полумраке,
Впустив меня в разгул тех груд,
Души голодные собаки
Съедали видимость минут.

И случай выпадал удобный
Для всевозможного зверья,
И, необычно став голодным,
Вдруг останавливался я.

А вы могли б остановиться,
Перемахнувши через ров
Своих надежд - чтоб появиться
На одуванчике миров?..




Виктор Яременко – Раевский-------------13






ЗА ТО, ЧТО





Гуляю,
насвистываю,
напеваю.
И хочется вроде по самому краю
Бежать тротуаров
и снова влюбиться.
Решаю у двери твоей появиться.

Откроешь ли, гордая,
выйдешь ли смело...
Для встречи полгорода вишни поспело,
В садах Алладиновых
треплются майны.
О чем-то судачат в каналах маринки.
Журавль летает у самой окраины,
а это всего лишь
в двух метрах от рынка.

Ты выйдешь, конечно,
и ветер бывалый
Задует откуда-то

вроде бы с юга.
И небо набросит свое покрывало.
С далеким посланием Южного круга.

С далеким тем краем знакома ты, Нинка,
Конечно, по письмам,
конечно, по книжкам.
И вправду была ты моею картинкой,
Той самой одной
и единственной фишкой.

Я ставил на все – было время надежды.
Ты стала другою,
мы стали другими.
Не я проиграл - просто что-то, как прежде,
Уже не волнует,
особенно имя.

И все же,
и все же
надеяться смею,
Ты выйдешь однажды за все извиниться:
За то, что была, но не стала моею.
За то, что я мог бы в тебя не влюбиться.

Гуляю,
насвистываю,
напеваю.
И хочется вроде по самому краю…



Виктор Яременко – Раевский-------------15

* * *





Я пришел, ты зашторила окна,
Словно прятать чего могла.
Нелюдимая, это ж око.
Это ночь – не игла и мгла.

Это разве подвластно смертным?
Нелюдимая, ради нас
Брось все совести и наветы –
Там, на небе, сияет глаз.

Он, всевидящий, с нас не спросит.
Он, всезнающий, промолчит.
Отчего же тебя уносит
От меня, словно свет в ночи?

Словно кто одуванчик лета
Разбазарил на смерть души…
Нелюдимая, до рассвета
Признаваться в любви спеши.







Виктор Яременко – Раевский-------------19


И. Бродскому

Что для двуногих высь,
то для пернатых наоборот.
И.Бродский

Закрываются ставни, закрываются шторы.
Закрывается дверь на крючки и затворы.
Закрываются жалюзи длинных балконов.
Закрывается сердце от всяческих стонов
И навек закрывается море от чаек.
Храмы также закрыты от всех попрошаек.

Закрываю глаза на холодное небо.
Не гляжу
и не хочется соли и хлеба…
Не найдя для себя никаких оправданий,
Закрываются также витрины госзданий,
Закрывается все то, что может закрыться.
Черный ворон закрыт в небе белою птицей,
Белый снег обязательно – белым сияньем.
Закрываются также все сауны, бани.

Все закрыто – печаль, суета междометий.
Закрываются думы о будущем лете.
Никого, ничего, позабыты все страны,

Все вокзалы, все тюрьмы, а также зинданы.
Только не говорите,
Молчите,
не я слеп.
Только не убеждайте, что видите: ястреб
В небе осени слился с концом и началом.
Только не обсуждайте, что б ни означал он.
Нет печали, нет боли, нет прошлой разлуки.
Ведь ломаются с хрустом не крылья, а руки.
Ведь мятежного сердца заносчивый клапан
Был ни мною, ни вами - никем не залапан.
Только не говорите, молчите,
М о л ч и т е…

























Виктор Яременко – Раевский-------------17

***






Что память моя - оторви, да брось.
Чужими краями, живем, не врозь.

Что Вера моя, ты сама реши,
С тобой километры, моей души.




















Виктор Яременко – Раевский-------------18

Не спит, гремучая змея.
И сердца пьет усталость.
Чтоб доля львиная моя,
По праву Вам досталась.




























Виктор Яременко – Раевский-------------23

***






Нашедший кубок мой гранитный.
Не затевай маэстро - туш.
Не из породы он, элитной.
А весь из грязи наших душ.

Пороком, не обремененный
Его тугих, холодных жил,
Коснись рукою, обновленный,
И вспомни, я когда-то жил.
Как символ верности, и воли.
Сего, не запрягай коня.
А вновь, презрительно, до боли
Молчи, чтоб вывести меня.

Не напрягай, маэстро уши
Мы так, от музы далеки.
Ведь жизнь, уставшая от суши,
Уйдет в песок сухой реки.

Ты вседержитель, громовержец.
Твоя мечта – мою хранит…
Когда своей рукою держишь,
Любовь ушедшую, в гранит.


Виктор Яременко – Раевский-------------20

***






Среди метелей нынче пью.
Пустопорожний, запрещенный.
Тот воздух, что и к ноябрю,
Достался мне, как дар взращенный.

Тот заменитель долгих бурь.
Где утомительная тяга,
Ложиться строчками, как дурь,
На терпеливую бумагу.

Как новый брак, поднявший стяг.
Дождаться участи, достойных,
Где ты ушедшая - пустяк,
А я спокойный, как покойник.

В забвение, усилил нерв,
И доказал, что все не правы.
Когда и впрямь, заводят стерв,
Не для любви, а для расправы.






Виктор Яременко – Раевский-------------21

***






Печалить Вас, слегка дверей
Касаясь, уходящим…
Печалить Вас - царя зверей,
Увековечить спящим.

И обойтись без фраз когда,
Сирени слышен запах.
Вы лев! И гордая вода
На гриве, и на лапах.

Пусть трон царя притих, о нет…
Не поминаю всуе
Вы, ненаписанный сонет,
С названьем - "аллилуйя"

Вы образ - первородной ржи.
Ничто без Вас, не сталось.
Дом, где наточены ножи,
Или – приходит старость.

Тот самый невозможный час,
На диких пляжах Нила.
Ведь там, где были Вы сейчас
Шакалы ждут, уныло.

Виктор Яременко – Раевский-------------22

* * *





Жизни тонкое стекло,
Разбивал, до срока.
Лопалось, да не текло,
Раненное око.

Разгоралось, вешним днем,
Болью ножевою
Словно было сердцем нем,
Да по гроб, живое.

Словно Вече образа,
Ожили для крика
Все не выплакал глаза,
А беду накликал.

И пошла, полуслепа
Жизнь, давясь от смеха
- Вся на елку скорлупа,
Грецкого ореха







Виктор Яременко – Раевский-------------27

***





Я помню, когда еще билось,
В живое сердечное сложное,
Душа и листву окропила,
Чужое творение ложное.

Как стих, как аккорд, как безумие.
На теле страстей, в аллегории.
Листва, у предгорий Везувия,
Предстала в другой категории.

И вылилась тьма разногласия
Упырь, апогей красноречия.
Кричал на листву, не согласен я
Душе, причиняя увечие.

А дальше не помню, не виделось.
Чужое кипело и лопалось
И бранное слово Овидия
Меня поглотило в тот оползень.







Виктор Яременко – Раевский-------------24

ПЕРЕЧИТЫВАЯ О. МАНДЕЛЬШТАМА





Промокшим вторником бежать по тротуару,
И тишину преследовать певуче.
Чтоб день врастал, туда, где бродят пары
Бессмысленно возлюбленные, тучей.

Оправдывая горечью душевной.
Просить тебя - им холодно, одень их...
Лететь за ними, брошенною тенью,
Рукою, суеты и возрождений.

Выслеживать, всей совестью - до бездны.
И говорить бессмыслицу - упрямец.
И верить в то, что именно полезно
Всем созерцать, ланит девичьих глянец.












Виктор Яременко – Раевский-------------25

КРАСНОЕ И БЕЛОЕ





Ты говоришь: «вражда народов»…
Твой прадед был казак лихой.
А я в любую непогоду
Стою с повинной головой.

Ты веришь в то, что не напрасно
По всей земле идет война.
За что, мой друг, ты любишь красный,
Коль мне приятна белизна?

Далек тот день, когда забудут
Все люди вечную вражду.
А я сегодня верить буду
В твою счастливую звезду.

Рукой своею неумелой
Опасной бритвой не води.
Дурак, во все глаза гляди,
Как красное кропит на белом…







Виктор Яременко – Раевский-------------26

ПРЕДЧУВСТВИЕ





Люблю еще не знаю, как,
Не знаю, где, кого – не знаю.
Не надеваю белый фрак
И черный я не надеваю.

Зевая, не иду ко дну,
Не завожу своей латыни,
И не вбиваю ни одну
Я истину в свою гордыню.

Не отношусь и к вам никак.
К себе –
позвольте не об этом
Писать.
Но если вдруг в кабак
Идете вы…
И не с поэтом…









Виктор Яременко – Раевский-------------31

НЕСОЗВУЧИЕ





Я вспоминаю, как тогда
Была заснеженная осень.
Так рано выпали снега
И вышли на дороги лоси.

Заголосили поезда
О чем-то дальнем и знакомом,
И стала мерзлая вода
Хрустальной сказкой перед домом.

И дом, похожий на фрегат,
Стоял в снегах довольный,
Но прошлых ливней помнил сад
Тепло в первопрестольной.

И неопавших листьев стон
Над городом летал,
И от чего сердился дом
На сад - никто не знал.







Виктор Яременко – Раевский-------------28

***





Ты не представляешь, ты просишь,
Бежать в это утро со мной.
Но только надежду уносишь
Тебя разлюбить под луной.

И трепетны наши объятья.
И снова в слезах небеса,
Когда я дарю тебе платья,
За эти как небо глаза.

Но этой беспечности милой
Я сам удивлюсь в ноябре.
О, как не хватает всем силы,
Стать пешкой, в счастливой игре.

Понять этой замысел тайный.
Что бить, это значит всегда,
Быть дерзким, хмельным, и случайным.
Как ферзь, как шальная звезда.







Виктор Яременко – Раевский-------------29

ЗАТМЕНИЕ





Заря сменила очертанья,
Луна растаяла во мгле.
Ужель ошибка мирозданья –
Затменье солнца на земле?

Лишь на минуты даль за далью,
Но все увидели одно –
Светило темною вуалью
Прикрыто, словно ей дано

Еще одно предназначенье:
Смущать умы других светил…
И мальчик бегал в изумленье:
Он солнце новое открыл.












Виктор Яременко – Раевский-------------30

ДОРОГА К ДОМУ





Уже дорога – прямиком
В твой дом, и пахнет кизяком,
К тебе протягивают руки,
Кто с детства был с тобой знаком.

А перед домом свет такой,
Какой с небес течет рекой,
И мама говорит с любовью.
Что ты опять такой-сякой.

Стоишь, и нет уже на свете
Тебя счастливее, и ветер
Несет вчерашнюю листву

По тихим улочкам Ташкента.
И дом, готовый к торжеству.
В друзьях запутался, как в лентах…









Виктор Яременко – Раевский-------------35

Б. ПАСТЕРНАКУ





Когда наверх, туда, где темень,
Гудят ночные провода.
Во тьме сегодняшних селений,
Я восклицаю - ты куда ...?

Кто там, решительно и веско
Сказал, отрезал, и решил.
Что нам с тобой, у перелеска.
Встречаться нынче, как в глуши.

Что ослепительной улыбки.
Хватает, на один ночлег.
Чтоб совершить свои ошибки.
И времени, ускорить бег.

И как обычно тычет сокол,
Звезду ночную, клювом в бок
И льется сок, с осиных окон.
И ос ночных, мне слышен рок.







Виктор Яременко – Раевский-------------32

ЧИТАЯ КЛАССИКА





Я был там, я видел, как падал,
На вечные злыдни земли.
Огонь, сумасшедшего ада,
И как Вы, глаза отвели.

Был ор, бесконечное пенье.
Вы мимо подножия гор.
Входили, в просторы терпенья.
А дальше, в небесный простор.

И кто-то, взывая стать ближе.
Лишь Вам, не солгавшему - Быть.
Кричал: я Ваш крест ненавижу
За то, что, учили любить.


Я был там, я видел, и понял.
И дальше, себя умолял.
Вот так бы, как ветер, и кони,
Но по небу, в северный шквал

Ворваться в земной круговерти,
Услышав судеб перехлест.
Но, чтоб, одиноко, средь звезд,
Весь мир прокололи на вертел.

Виктор Яременко – Раевский-------------33

***





Наскоком не взять - в тетрадь
Каракули жизни пламенной.
За то, что с утра опять,
На крест нарываться, каменный.

На вечно земной предел.
Удавом вершить старание.
За то, что вне всяких дел,
Вам вера казалась, раненой.

Был гул внеземной, а тут
Всё старилась тьма болотная.
На этот, Сизифов труд,
Одна панацея – рвотная

Сдавило, ушел, охрип…
Стихая в невероятное.
Лишь ветра протяжный всхлип.
Любовь, да подушка ватная.







Виктор Яременко – Раевский-------------34

БИБЛИОТЕКА





О, небо, ты снова унизилось.
Тебя собирали осколками.
Когда я воскликнул - "приблизь его"
То таинство, с книжными полками.

Тот час, приуроченный к бдению.
Двух, трех, четырех с опозданием
Столетий, как символ падения.
В руины сгоравшего здания.

Тоска, по-вчерашнему, скромному.
Где за морем, пальмам да фикусам,
Казались просторы скоромные
России, как - накось и выкуси.

И север единою льдиною.
Шел, точен, смертелен и девственен,
Как шли за тоской соболиною,
В сибирские храмы пришествия.

Где нежность в объятия клонится.
И все, что не встретишь в Евклидовой...
Расскажет вчерашняя школьница,
Стихами Дениса Давыдова.


Виктор Яременко – Раевский-------------39

***





Смотри на эти стрелы, ты
Их видишь не впервые.
Так снег летит из темноты,
Горят глаза живые.

Так грезят прошлым, так не спят,
Смотря в окно соблазна.
Услышав, как снега храпят
Вокруг разнообразно.

Когда рассвет, нет больше сил
И нет признаний даже.
Ты слышишь, я провозгласил,
Тебя обычной кражей.

Я лес причуд, и не причем
Стоят так снежно ели.
Когда ты спросишь, в такт - о чем?
Тебе отвечу еле…







Виктор Яременко – Раевский-------------36

***






Нас опять обсуждают былые друзья.
Вы опять уезжаете в Гагры надолго.
Я на Крайнем без Вас, бесконечно озяб.
Отобрали кровать и состарилась «Волга».

Нелегко мне сейчас говорить о Восьмом…
Засучив рукава, ветер гонит письмо
По пустынным проулкам да к вашему дому.
Почтальон извинится, что раньше не мог,
Опоздал, потому что на улице смог,
И помчится к другому…

Ни при чем здесь уменье такого письма.
Вы меня не забыли, а это весьма,
Удивительно празднично, и решено –
Я приеду за Вами,
и это вино,
Несмотря на дожди, что ударятся оземь,
Вам подарит меня,
как «бургундскую» осень.





Виктор Яременко – Раевский-------------37

***





Всех марок пролито вино
В один бокал, но все равно,
Я эту каплю - пью, родная

Палитра нот, минор, мажор...
Всей жизни музыки не зная,
Похмельем станет коридор.


***
С окна - ледяной проем.
Напротив - музей кино.
И чудится, что вдвоем,
Пьем бархатное вино.

Пьем так, как поют навзрыд.
Как брошенный, средь лампад,
В окно, леденящий быт,
И вечных часов набат.







Виктор Яременко – Раевский-------------38

***






Так подбирались, все слова.
Надежды, впитывая влагу,
Небытие, и голова,
Взирала тупо, на бумагу.

Глаз отрывался, и просил,
Служенье муз усилить вскоре.
И бровь, пока хватало сил,
Плыла, в межреберном зазоре

Колени, подпирали сон,
И шли глазеть, на одеяло.
А сердце, бешеный клаксон,
Кричал всем: что сирени мало.

Все утро копотью ресниц.
Играла тушь на антресолях.
А я пред всем, упавший ниц
Дробился в невозможных долях






Виктор Яременко – Раевский-------------41

***






Теперь она сошла,
Та песня Палестрины.
То рубище псалмов.
Та жажда крепостей.
Та судорога ног.
Та призрачность витрины.
И та неистребимость
Непрошенных гостей.

Какая линия,
Какое превосходство!
Когда хрусталь – рождественский пирог
Голубоглазо небо в первородстве,
Когда страстей глаголющих урок…

Пусть лестницы хранят
Всей поступью эпох.
Я не извергну «Верую» псалмов,
Я не предам собор святого духа.
Когда б не осень пролитого слуха,
Когда б не песни чёрных городов.




Виктор Яременко – Раевский-------------40



ВЕСНА





В период весеннего равноденствия,
Я бабочку время, ловил сачком.
Я думал, и бредил, но я бездействовал.
Я грезил одаренным пятачком.

Я спал, и, влюбляя в себя безумие
Ко мне, словно к пристани по воде
Сходили галерами полнолуния,
Пороги, как гимны, ночной ладье.

Я знал – это бремя, я бился, как маятник,
О нечто, великое, на пути.
Препятствием стало - мое раскаянье.
Напутствием было – вперед идти.

И каждый свой день, я как рок приветствовал.
И каждую ночь, как мечту хранил.
И вот я пред всем, и за все ответствую.
Я не сохраняю, былой брони.

Я вижу тебя! О весна, и в весеннее
Я снова одет, и конечно спою.
И эту любовь, как свое спасение.
…Я снова по строчкам, тебя узнаю.












В пустоте неведения, встреча с мыслью, определяющее сознание бытия – есть не законченный сюжет этого рассказа,

Фраза – означает конец действия,
И момент сотрясения воздуха -
Говорящим, и не знающим

И то и другое, определяет суть и естество
Главной сюжетной линии,
Даже тогда, когда мир является точкой конца отсчета.

Русский язык остается райским,
Пока язык, демонстрирует проявление хаоса и беспорядка
Раевский раздает мандаты…
Раевский рыдает – манда, ты
Художник, который рисует на полотне жизни,
Кистью собственного бытие.
В надежде исчерпать себя, чиркая спичкой
По штанине, просторечий.
Мы обрекаем себя на бесконечный водопад серого вещества
В место имения
Пожар – необратим.
Бездомность – необходима.
Не повторятся – единственный лозунг.

Виноградная лоза,
Источник всеобщего безумия.
Превращается в образ соборного восхищения.
Поскольку - собирать, это быть готовым
К употреблению себя в сути.
Без опьянения
Мы говорим на языке поработившим наше сознание.
Но сами, могли бы восхитится не сериалом, а творцом со творившим режиссера, актеров, и место действия,
Как наше присутствие в момент премьеры,
И дальнейшего маниакального опьянения.

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси
(Б. Пастернак)





В зале пусто. Никогда, я еще так, не был…
Удивление не родившегося в сей час…
Сей – призыв к действию,
А даль - взгляд пространства, ,внезапно возникающих стен, сцен.

Да – как волхвование – Аминь
Ликовать
Лик - лицо обращенное к…
Образ подражания
Икона - начальная стадия зародыша обожествления
Иногда я… состояние блуждающей частицы.
Иногда я, иногда не я.
Когда я – никогда… всегда…
Сегодня, как с его дня
Обращение к нему к творцу
Созидателю дня.
Отсюда – днесь.


В конце времени





Отсюда, от моря, от горя – скорей.
Сказав, что знаменье – есть чудо.
Где слово, как сонмы живых снегирей,
А мертвое слово – Иуда.

Отсюда: от ос, от застенчивых лип,
От лап, и объятий медвежьих.
Где каждый твой вздох, как на моленный хрип.
А выдох – весною подснежник.

Отсюда, туда, где сверкает руда.
Где жаркое солнце в июле.
Где каждый мой взгляд, словно с гуся вода.
А гусь, как известно, в загуле.

Где бодрое сердце скучает в груди,
А звезды сверяются с небом.
Где я уверяю, что надо идти.
Иконы вздымаются хлеба.

Отсюда, туда, в не разбуженный рай.
Цвести, озариться, оставить.
И этот подснежник, и лунный сарай.
Как солнце, грядущее в мае.

* * *






Уже изменчивость, уже не сны.
Жизнь повторившись, не ушла под лавку.
И я увидел в беготне весны,
Лун многоликих, уличную давку.

Уже творения, и сонмы птиц
В уединенье мне, поют разлуку.
В предчувствиях взлетающих ресниц,
С пучком укропа, и лесного лука.

Уже весна, и с этой мировой,
Уйдет война, и праздная цыганка.
Я сам уйду, прошедший и живой.
Передо мной: Москва, Арбат, Таганка.
. . . . . . . . . . . . . .
Поэзия – нет прожитого дня.
Нет в жизни беготни, все – постоянно.
Но если ты однажды от меня,
Уйдешь за чем-то, в мокрые туманы…

Что мне сказать, кому кричать - с кем быть?
Ни комната, мое лесное царство.
А пустота, чтоб навсегда забыть
Себя в отныне созданном пространстве.

* * *





Раскаянье пришло, а я не понимаю.
Со мною маленький каприз.
Когда сплелись, мы так стремились к маю.
И вот вам – бриз.

Спокойствие как сны, и наши чувства.
Я даже думаю, что это, как в гробу.
Мне море видится живое, как искусство
И бьет в графу.

Мне чуждо беспокойство и печали.
И эта весть сплетается, с другой.
Когда еще, мы так с тобой молчали
Душа с рукой.












* * *





Этот страх, из ниоткуда,
Как прощальная слеза.
Млечный шепот, звездной груды.
Занавесок бирюза.

Дверь дубовую ногою
Выбиваю, как во сне.
Я с разбитой головою.
Всюду снег.

Всюду кровь, и в пятнах тает
Снежный ком моей души.
Кроме страха я не знаю,
Ни чего, в твоей глуши.

* * *


О, я не знаю, как прервать
Мое предметное безумье.
Все стены: окна, пол, кровать.
И это - око полнолунья.

Всю тварь домашнюю, весь быт.
Седьмой этаж кирпичной жизни.
Где каждый уголок избит.
И всякий тянется к харизме.

Одним движением руки.
Строка к строке,
Мечтой возросшей.
К тем берегам, Москва – реки.
И к той загадочной пороши.

Где свободный словно зверь.
Сойду к тропе, дыша снегами.
И заскрипит луна, как дверь
Пред семимильными шагами.







* * *





Я чаще стал смотреться в зеркало.
Я разуверился в написанном.
О, кто - нибудь, скорей с проверками.
Да по губам по тем – по письменным.

С утра пожар, пожитки бренные
Не соберешь, в локтях сутулишься.
О, кто - нибудь, через вселенные
Сметите сор такого гульбища.

Закат загадочен и времени,
Нет, чтоб зайти за край географа.
О, если б гнали взгляд до темени,
Оставив вещего фотографа.













* * *







Пойми меня, я безучастен,
Когда стою, пред самой дверью.
А, что бессонницу как счастье
Не узнаю, тебе не верю.

Нет смысла белому, на белом.
С годами мы, как слезы слиты.
До оснований, до предела
Тобою локоны завиты.

Люби меня, но тихо, тонко.
Разбей, что с прихотью с годами,
Я приобрел в глазах поддонка,
И разбазарил с городами.

Но ты прощаться и не думай
Нет нам с тобой благословений.
. . . . . . .









* * *





Они, как прежде не играли,
И солнце было на приколе.
И в тон окрашенные дали.
И небо вечное в расколе.

Смущаясь, падало на плечи.
Давило грудь и от чего-то
Стихали речи, гасли свечи.
Незабываемого грота.

И находило оправданьем,
То сердце, что училось плакать.
Что жизнь, как первое свиданье,
А за порогом только слякоть.

Цвели задумчиво каштаны.
И отживали от чего-то.
Разбуженные великаны
Незабываемого грота.








Нас жизнь порой ломала.
Мы гнулись веткой клена.
Кинжала жило жало,
В нас грустью потаенной.

Забудь про все былое.
Все выдумали сами.
Мы книжные герои,
С зелеными глазами.

Автопортрет

Отложена болезнь, как пахота воловья.
Где на гектар, гитар – тишайший легион.
Жить, или умереть – одна мечта - с любовью.
Но, что за экземпляр, и есть вообще ли он

В тьму вылупится, пьет задумчивое- что-то
Гадает по руке, и говорит о том,
Что жизнь это всегда, серьезная работа.
И звон колоколов, переселяет в дом.
       
       Оставте, Вам же будет проще.
Читать, ворон смешить до грыжи.
Слова не ветер,что полощат
Над площадью фонарь в Париже

В Париже ясная погода
Пол года верил недотрога
Но извините ради Бога
Свела не легка дорога



На одуванчике миров

Стихи

Опыт № 1


И от всего, что бросает в дрожь,
В опьяненье любви – что намного хуже,
Остается лишь память с фальшивый грош
В недостойном муже…

Виктор Раевский
* * *
На белом листе бумаги,
Играя со знаком плюс,
Сложивши углы, как лаги,
Я выведу десять в союз.

И ты не заметишь просьбы
Всей жизни до самых седин.
Как числа сложить не пришлось бы,
А в сумме все ж будет один.

* * *
Я пришел, ты зашторила окна,
Словно прятать чего могла.
Нелюдимая, это ж око.
Это ночь – не игла и мгла.

Это разве подвластно смертным?
Нелюдимая, ради нас
Брось все совести и наветы –
Там, на небе, сияет глаз.

Он, всевидящий, с нас не спросит.
Он, всезнающий, промолчит.
Отчего же тебя уносит
От меня, словно свет в ночи?

Словно кто одуванчик лета
Разбазарил на смерть души…
Нелюдимая, до рассвета
Признаваться в любви спеши.

* * *
И вот когда допросишься устало,
Скрываясь ночью от небесных суток,
Ночь сыплет звезды искрами металла,
И плавится твой истинный рассудок.

На пешеходных тропках все спокойно.
Зеленый в промежутках меж другими.
Автомобили выглядят достойно
Того, что можно любоваться ими.

Но ты и здесь находишь неуместным
Сказать другим, что истина не вправе
Распоряжаться всеми повсеместно,
Ногой гудроновый пиная гравий.

* * *
Глаза смятенно пустоту
Узрят уныло, безотрадно.
И, может, я потом умру.
И заскрипят шаги в парадной.

И чей-то голос огласит…
Ты выйдешь с непонятной дрожью,
Но твой таинственный визит
Меня никак не потревожит.

Я буду, тихий и большой,
Над миром возвышаться дико.
С обезображенной душой
Я не издам живого крика.

И ты, ушедшая от всех,
Посмотришь с тайною надеждой
На мягкий и сыпучий снег
И на мои пустые вежды.

* * *
Декабрь, на деревьях гололед.
В ушных зрачках невольный крик - пора бы.
И скучный день, свой выпятив живот,
Плывет, как бесконечный дирижабль.

Над стойбищем заученных проблем
Летает сойкой малая надежда.
…И как из мозга, вытекает крем
Былой любви, что испытал невежда.

Подарки

Ну что мне делать с Вами, Вы
Опять затеяли цветы.
В горшочке длинном на балконе
Они небесной красоты.

И непонятно, почему
Нужнее Вам, а не ему -
В печали, в радости и просто -
Подарки сердцу и уму.

Молитва

Найди меня в домашней суете,
Средь хлама дня.
Найди меня в куриной слепоте.
Храни меня.

Но благодарности моей не попроси.
Я сам скажу, душою всей на небеси:

- Жить хорошо, жизнь хороша,
- и буду прав.
Найди меня, пока еще мятежен нрав,
И застолби дорогу в рай, ведь там мой дом.
Впусти меня и не желай жалеть потом.

Коричневая дверь

Вот старая, коричневая дверь,
Которая умеет открываться
И закрываться, оставляя щель,
В какую можно видеть подоконник,
И сонник, на столе лежащий, и щавель,
И пару абрикосов, и свинину
Сырую, что еще не видит в щель,
Лианы распустив, плетя корзину,
Твой сон.
Оберегая тишину,
Летает ангелом бескрылым и свободным.
Вот старый ветеран прошел войну
И ждет когда вернется сына родный.
И говорит о правде на земле,
Грустит не в меру. Что ж, грусти, конечно.
Возможно, так пережует омлет
Беззубый рот, что выглядит потешно.
А ты все спишь, ты крепко спишь
И никого не видишь,
и не хочешь просыпаться.
Ты думаешь, что я подглядываю.
Нет, я просто стою за дверью.

Несозвучие

Я вспоминаю, как тогда
Была заснеженная осень.
Так рано выпали снега
И вышли на дороги лоси.

Заголосили поезда
О чем-то дальнем и знакомом,
И стала мерзлая вода
Хрустальной сказкой перед домом.

И дом, похожий на фрегат,
Стоял в снегах довольный,
Но прошлых ливней помнил сад
Тепло в первопрестольной.

И неопавших листьев стон
Над городом летал,
И от чего сердился дом
На сад - никто не знал.


Мудрый дом

И славно
в городе моем,
И весело, и дивно –
Как выйдешь, прямо – водоем,
Налево – дом картинно.

Войдешь
и многое найдешь –
И садик, и аллею.
Но мне ль входить, ядрена вошь,
Я выходить умею.

Не то чтоб сразу из себя…
Я морщу лоб моллюском.
С улыбкой майского дождя
Я говорю на русском.

Позвольте
мне пройти домище,
Позвольте
мне уйти, и только.
А он как вытаращит глазища
Окон,
а он живой настолько –

Вам и не снилось!...
Дело все же
Мне выйти б и пройтись – я мудрый.
А он мои ресницы гложет
И рук разглаживает мудры*.
_________________
Мудры – определенная конфигурация пальцев рук, применяющаяся при медитации.

Испытание Дао

Сергею Аревханову

Сто их, чужих неразберих,
Стоят, в глаза мои глядят.
Невозмутимость глаз моих
В одно стремление сведя.

Сто пью чужих и разных дум.
В одном единственно не прав,
Стою, как ветер-вольнодум,
Эпитетом десяти глав.

В ста – прах и вечное нельзя,
И сон обламывает кость.
А небо, пальцем пригрозя,
Мою испытывает злость.

В воспоминаниях о том
На вертикальное «люблю»
Стою, смотрю с открытым ртом
И что-то нежно говорю.

Предчувствие

Люблю еще не знаю, как,
Не знаю, где, кого – не знаю.
Не надеваю белый фрак
И черный я не надеваю.

Зевая, не иду ко дну,
Не завожу своей латыни,
И не вбиваю ни одну
Я истину в свою гордыню.

Не отношусь и к вам никак.
К себе –
позвольте не об этом
Писать.
Но если вдруг в кабак
Идете вы…
И не с поэтом…

Дорога к дому

Уже дорога – прямиком
В твой дом, и пахнет кизяком,
К тебе протягивают руки,
Кто с детства был с тобой знаком.

А перед домом свет такой,
Какой с небес течет рекой,
И мама говорит с любовью.
Что ты опять такой-сякой.

Стоишь, и нет уже на свете
Тебя счастливее, и ветер
Несет вчерашнюю листву

По тихим улочкам Ташкента.
И дом, готовый к торжеству.
В друзьях запутался, как в лентах…

А я такой

Светлым облаком душу в белом
Вы нашли, а я был несмелым.

Добрым именем всех дорог
Вы – умели, а я – не мог.
Колесом, на ходулях, дулей
Я умел – вы свечу задули.

И хранит та свеча покой.
Вы – такая, а я – такой.

Вы сказали

Был день, когда и с гор вода,
И солнце так желанно.
Я Вас не знал бы никогда,
Но Вы явились, Жанна.

И вся в цветах, и вся в мечтах,
Стояли на вокзале.
Я помню, Вы сказали: «Ах!»
Как глупо Вы сказали.

Красное и белое

Ты говоришь: «вражда народов»…
Твой прадед был казак лихой.
А я в любую непогоду
Стою с повинной головой.

Ты веришь в то, что не напрасно
По всей земле идет война.
За что, мой друг, ты любишь красный,
Коль мне приятна белизна?

Далек тот день, когда забудут
Все люди вечную вражду.
А я сегодня верить буду
В твою счастливую звезду.

Рукой своею неумелой
Опасной бритвой не води.
Дурак, во все глаза гляди,
Как красное кропит на белом…

Сны памяти моей

Высокогорье,
страна чудес, нравы.
Правы без продыха, все бессовестно правы.
Ваше величество сны эти выдержит… Все же,
Если и выдержит даже – на что похоже?
Моря не видишь,
в липах не чуешь липы.
Что ж этот витязь снова печален, в всхлипах?
Что ж эта юность снова в таежном прошлом?
Если все память, все же – что ж нынче пошло?

К Марине Цветаевой

Не вашего поля ягода.
Не вашего дела выгода.
Не вашего тела надоба.
А им бы - все это выгадай.

Отдай, не томи, слезливая.
Гадай, не томи, головушка.
Какого же века ива я,
Какого же сна соловушка.

На теле часы да ладанка.
На деле – не бестолковая…
Да ходит со мною надоба,
Да плачет, пустоголовая.

* * *
Вы способны,
как Вы способны…
Я-то знаю – Вы мне подобны.
Нам удобно сидеть на стуле.
Нас обоих сейчас надули.

Дали вымысел из трех пальцев.
Да, мы оба сейчас скитальцы -
Смысловые и стуловые.
Оба стула сейчас живые.

Стуловыми земля богата.
Нам удобно сейчас, покато
Выкаблучиваться подобным
Из трех пальцев на месте лобном,

В перекатах по бездорожью…
Стул сегодня болеет ложью.
Оттого-то и мне возможно
Перемахивать бездорожье.

Затмение

Заря сменила очертанья,
Луна растаяла во мгле.
Ужель ошибка мирозданья –
Затменье солнца на земле?

Лишь на минуты даль за далью,
Но все увидели одно –
Светило темною вуалью
Прикрыто, словно ей дано

Еще одно предназначенье:
Смущать умы других светил…
И мальчик бегал в изумленье:
Он солнце новое открыл.

Малиновый чай

Где китаянка,
А где и японка,
Чай наливая малиновый в тонкий
Белый бокал,
изумительно резко
Телом своим прижимается
В блеске
Утренних рос ли,
полночной прохлады…
Не для экзотики и променада.
Где времена из других категорий.
Словно признанье
Восточных историй
Северо-западным
Или же Южным
Вьюжного часа ли
Встречам недужным.
Не понимаешь.
Но – форма для глаза
выглядит так, как китайская ваза.

Взяв с полнедели наличного счета,
Делая вид, что не купишь посуду,
Все ж озираешься в пол-оборота,
Тайно взирая на женского Будду.

Дольше мгновения здесь не бывает.
Тает твой айсберг последнего страха.
Пламенный Будда
чуть слышно зевает
И называется просто –
Натаха.


Посвящение И. Бродскому

Что для двуногих высь,
то для пернатых наоборот.
И. Бродский

Закрываются ставни, закрываются шторы.
Закрывается дверь на крючки и затворы.
Закрываются жалюзи длинных балконов.
Закрывается сердце от всяческих стонов
И навек закрывается море от чаек.
Храмы также закрыты от всех попрошаек.

Закрываю глаза на холодное небо.
Не гляжу
и не хочется соли и хлеба…
Не найдя для себя никаких оправданий,
Закрываются также витрины госзданий,
Закрывается все то, что может закрыться.
Черный ворон закрыт в небе белою птицей,
Белый снег обязательно – белым сияньем.
Закрываются также все сауны, бани.

Все закрыто – печаль, суета междометий.
Закрываются думы о будущем лете.
Никого, ничего, позабыты все страны,
Все вокзалы, бутырки, а также зинданы.

Только не говорите, молчите, не я слеп.
Только не убеждайте, что видите: ястреб
В небе осени слился с концом и началом.
Только не обсуждайте, что б ни означал он.
Нет печали, нет боли, нет прошлой разлуки.
Ведь ломаются с хрустом не крылья, а руки.
Ведь мятежного сердца заносчивый клапан
Был ни мною, ни вами - никем не залапан.
Только не говорите,
молчите,
молчите…

За то, что

Гуляю,
насвистываю,
напеваю.
И хочется вроде по самому краю
Бежать тротуаров
и снова влюбиться.
Решаю
у двери твоей появиться.

Откроешь ли, гордая,
выйдешь ли смело…
Для встречи полгорода вишни поспело,
В садах Аладдиновых треплются майны.
О чем-то судачат в каналах маринки.
Журавль летает
у самой окраины,
а это всего лишь в двух метрах от рынка.

Ты выйдешь, конечно, и ветер бывалый
Задует откуда-то вроде бы с юга.
И небо набросит свое покрывало
С далеким посланием Южного круга.

С далеким тем краем знакома ты, Нинка,
Конечно, по письмам,
конечно, по книжкам.
И вправду была ты моею картинкой,
Той самой одной и единственной фишкой.
Я ставил на все –
было время надежды.
Ты стала другою,
мы стали другими.
Не я проиграл – просто что-то, как прежде,
Уже не волнует,
особенно имя.
И все же, и все же
надеяться смею,
Ты выйдешь однажды за все извиниться:
За то, что была, но не стала моею.
За то, что я мог бы в тебя
не влюбиться.


* * *
А мне везло, и средь народа
Я был известнейшей породы.
Я нерв не тратил на невзгоды
И был причесан и умен.
Мой вид всегда был безупречен.
Когда водили сук на встречу,
Я застревал на целый вечер,
Не помня никаких имен.

И я к тебе не ведал тяги.
В меня влюблялись и дворняги.
И пусть случались передряги,
Я знал, что Бог есть на земле.
Он ходит с совестью и с тростью.
Меня всегда поманит костью.
А если пнет меня от злости,
То, значит, просто не в себе.

Да, я, конечно, был собакой.
Давным-давно – еще до брака.
Не знал ни посоха, ни фрака,
И храм не видел на крови.
Не разрывал чужого сердца.
Мозги не правил иноверцу.
И обходил резные дверцы
Твоей изысканной любви.




Ночной этюд

Облетев частокол, упиваясь колючками хвои,
Ветер гонит листву в табуны равнодушных коней.
Обрывается день, никому не понятное кроет
Ночь, что сбудется мглой в шебуршаньях пугливых теней.

Незаконченность дня, утонченность уставшего неба
Проявляются в ночь, как пустынный верблюжий мираж.
И летит в никуда над пустыней полночная Вега,
Зазывая меня вновь покинуть свой первый этаж.

* * *
Не желая, чтоб Вы эти горы назвали своими,
Что стоят, оперевшись на город в соленом дыму…
Где взрывается высь, что над ними… Но нет, не о Риме –
Что писать о мечте, когда ты оказался в Крыму.

Где над морем снуют одинокие гордые птицы…
В отпущенье грехов что-то есть и, возможно, от птиц.
Смесь простого вранья в обязательствах старой блудницы
Со стремленьем устать от еще не наскучивших лиц.

* * *
Зажги ночник воспоминаний.
Будь с теми, в ком уверен ты.
Отвергни танец увяданий.
Пусть в танце вянут лишь цветы.

Пусть лишь они тебе подспорьем,
Букетами весенних роз,
Фиалкой прорастут в предгорьях
И станут трогательней слез.

Пусть ты забудешь про обиды.
Про все, про всех забудешь ты.
Но не теряй лишь тех из виду,
Кому дарились те цветы.

* * *

1.
Нас опять обсуждают былые друзья.
Вы опять уезжаете в Гагры надолго.
Я на Крайнем без Вас, бесконечно озяб.
Отобрали кровать и состарилась «Волга».

2.
Как легко мне сейчас говорить о Восьмом…
Засучив рукава, ветер гонит письмо
По пустынным проулкам да к вашему дому.
Почтальон извинится, что раньше не мог,
Опоздал, потому что на улице смог,
И помчится к другому…

3.
Ни при чем здесь уменье такого письма.
Вы меня не забыли, а это весьма,
Удивительно празднично, и решено –
Я приеду за Вами,
и это вино,
Несмотря на дожди, что ударятся оземь,
Вам подарит меня,
как бургундскую осень.

На одуванчике миров

Я делал так, читая жесты
Своей руки через года.
И с неба звезды, как невесты,
В ночь увлекали города.

И, расступившись в полумраке,
Впустив меня в разгул тех груд,
Души голодные собаки
Съедали видимость минут.

И случай выпадал удобный
Для всевозможного зверья,
И, необычно став голодным,
Вдруг останавливался я.

А вы могли б остановиться,
Перемахнувши через ров
Своих надежд –
чтоб появиться
На одуванчике миров?..

* * *
Филигранно
постукивая
о стекло,
Луч
еще заходящего солнца
Обрубает закат
всем глазам назло
В воспаленных прищурах японца.

Не зависит от нас уходящее
в ночь.
И уже, словно кот-лежебока,
Зарывается в сны и уносится прочь
От земли твое бренное око.

* * *
Берлина нет, нет Рима, нет Парижа.
Бесстыжая, вы опустились ниже,
Считая все, что можно, по приметам
Своим – на свете том или на этом.

Не разобрав, но разодрав колени…
Бесстыжая, Вы в море подозрений
Желаете забыться в целом мире.
Ваш голос тих, и Ваша шаль в имбире.
И только мой ответ неповторимо –
Берлина нет, Парижа нет, нет Рима…

Одному другу-литератору

Тобою подтвержденный мой недуг -
Склероз – увековечит память в стати.
Ты скажешь, что я был твой верный друг,
Так невзначай и, может быть, некстати.

Но все поймут, что, прошлое храня,
Мы были все ж друг другу безразличны.
Ты был, конечно, кем-то для меня.
Но так, что говорить и неприлично.

* * *
Когда любовь издалека
Приходит как бы на века,
Не удивись, что вас уносит
Рутины черная река.

Порой бывает крепче страсть.
Любовь же может и пропасть.
Согреет путника харчевня,
А не сердечная напасть.

Ведь там, в харчевне, может быть,
Сумеет горе он залить.
Порою легче быть любимым,
Чем безответное любить.

Табачный романс

Гори, гори, моя сигара.
Дыми, дыми, мой едкий дым.
В ушах клокочет Ниагара
Восточным странником седым.

Я не уйду, я здесь, быть может,
Навек тобою закурюсь.
Горчи, горчи, дымок - моложе
Я все равно уж не влюблюсь.

Пусть ветры странствий мне подскажут,
С каких неведомых земель
Был твой табак, с какой поклажи
Скулил наш пес Варфоломей.

С каких высот мне подпевает
Тот тонкий робкий голосок…
Гори, душа, коль так пылают.
И падай, дым, наискосок.

* * *
Настигли нас, исчезла вечность.
Минутность,
проще – человечность.
Улыбка чувств,
и вот – прости.
Не оскорбив предчувствием друга,
Я здесь, за тенью полукруга,
Что так призывна и упруга
И может Вас с ума свести.

Здесь,
за порогом,
снова осень.
Мы живы милостью и просим,
Когда же вновь наступит восемь
Часов
в беспамятстве минут.
Мы ожидаем постоянства,
Как алкоголь,
зовущий к пьянству,
И вот послушно по пространству
Минуты бешено бегут,

Чтоб эту встречу приувесить.
- Который час, ответьте? – Десять.
А десять уж который месяц,
И так уныло в ноябре,
Что приуныла преисподня.
Я точно знаю, что сегодня.
Но время – бешеная сводня,
И вот деревья в серебре

Стоят,
а прошлое предметно.
Все улетает незаметно,
То в ритме музыки балетно,
В движенье незнакомом чувств,
В предчувствии неоднозначном…
Вы опоздали –
в ложе брачном
Уже танцуют новобрачно
Без совести и без искусств

Другие,
новые минуты.
А вы грустите
почему-то…

* * *
Здесь,
где пред Вами грозой облака,
Пуля не дура
и сыщет врага,
И называется левой нога
Та, что приводит к успеху.
Смеха ли ради,
забавы какой,
Шаг строевой начинают ногой
Левой,
а правой находят покой
Или спешат на потеху.

Здесь,
где пророкам дарована весть,
Есть горизонты
и путники есть,
Где всевозможного «есть» не исчесть,
Частью которого живы,
Вы называете словом – слова.
Мозг в киновари,
кипит голова,
И нарекает худая молва
Божьими долы
и нивы.

Здесь,
где все было и будет всегда
Вера во все,
где беда – не беда,
Лишь одинокая вспыхнет звезда
И по-совиному сможет
Филин,
как вестник последней луны,
Все вдруг увидеть
с иной стороны
И рассказать свои тайные сны,
Голосом тихим
встревожив.

Сводит меня
безымянное «то»
С необходимостью выжить,
не то
Станет опять деревянным пальто,
Сшитое не по моде.
Где
перед Вами грозой облака,
Пуля не дура
и сыщет врага,
И называется левой нога
Та,
что к успеху
приводит.

Где берег моря

Где берег моря вдалеке,
Лежу, качаюсь в гамаке.
Я ничего не понимаю,
Живу, как ветер, налегке.

Живой душой и сердцем юн,
Гамак качает ветер с дюн.
Стоит прекрасная погода
И пятки лижет кот Баюн.

А с неба радуга-дуга
Мне подпевает, что года
Плывут над морем облаками,
И, между прочим, в никуда.

Чтоб здесь, у моря на краю,
Судьба сказала: «Во даю!»
…Как хорошо бы было с Вами
Гамак повесить и в раю.

Пора

Уже пора, и со двора
Сметает листья вольный ветер.
Как чудо, падает на плечи
Вам за спиною Царь-гора.

Уже рассветом окрылен
Наш старый клен перед порогом.
Какой, Вы спросите, наш клен?
Да тот, что на земле под Богом,

Отвечу я
и засмотрюсь
На Вас, как на простое чудо.
А что пора-то?
Да влюблюсь
я в Вас сегодня,
жив покуда!



Вопросы

Есть тайный смысл у всего,
Есть два начала у дороги.
Кого вы встретите, кого,
Из камня длительные Боги?

Дорога,
камень,
но пути
Здесь непременно разойдутся.
В какую сторону идти?
С кем заплутать и обмануться?

Таким же каменным покой
Найти с душою суеверной.
Какой дорогою, какой
Добраться до чужой таверны?

Кому из нас там будут петь,
Помогут этот камень сдвинуть?
В какую вечность не глядеть,
Какими стать, какими сгинуть?

Снегири

У нежности взаймы.
Взаймы у всех дорог.
Я попрошу, и мы
не подведем итог.

Всех наших снегирей
я созову в наш сад,
и будет пир царей.
Не город будет – Град.

А в граде – царь-гора.
А пред горою дом
стоять. А у двора
раскинется наш клен.

Еще я созову
весь ваш десятый «А».
Пусть разнесет молву
от самого двора

до тридесятых царств,
чтоб на краю земли
узнали, как красивы
все наши снегири.


Карточный домик

А в доме карточных страстей
Была сердечная тревога.
Опять мне падала дорога
С карт, брошенных рукой твоей.

Мне верилось - при свете дня
Весь этот бред уйдет тревожный.
Но ты смотрела на меня
Так пристально, так невозможно,

Что я поверил в этот бред.
Я уходил, раз было надо.
В окне мерцал холодный свет,
А ты кусала с губ помаду.

Сон

Уличный гул за окном
Напоминает мне сон.
Плачет старуха, и гном
Кажет язык ей кругом.

Тени дрожат на стене.
Окна в решетках стальных.
Кто-то в старинном пенсне
Мертвенно зрит на живых.

Как убежать от себя,
Чтобы прервался тот сон?
В каплях слепого дождя
Плачут старуха и гном.

Карлсон

Когда меня отцы позвали
В свой мир, в свой благостный приют,
Когда живого целовали,
Я думал, что меня убьют.

Но выжил я – и что увидел?
Пустыню, мертвенную тишь
И обжигающие нити
Над сонмом золоченых крыш.

2.
Где церкви высятся красиво
И золотятся купола,
От купины и чернослива
Кружится буйна голова.

И ей бы жить до вольной воли,
Ни в чем не ведая преград,
Да вот кресты на косогоре
Про черный камень говорят.

3. Японское.
В конце пути, быть может, есть он –
Свет алтаря во тьме туннеля.
Но здесь мы одиноко песни
Поем и крутится Емеля.

На печь взгромоздясь без страха,
Он не настаивает – сами
Мы назовем ту печь «Ямаха»
И озаримся чудесами.

Птицы

Что же с нами, любимая, будет,
Если избранных выбрали путь?
Птица красная будит и будит.
Птица черная давит на грудь.

Разгадай меня, дай мне свободы.
Слышу шепот – не ты ли, шепча,
Снова манишь на черную воду
В красной мантии палача.

Словно я никогда не узнаю
В эти Богом забытые дни,
Чем была так взволнованна стая,
Когда мы оставались одни.

Музе

Вы мне ненавистны по духу.
И снова я Вами сражен.
И снова ищу Вас по слуху
Забытых и древних имен.

Слепец, искалеченный Вами,
Блуждаю, как призрак в ночи,
где лишь одинокое пламя
не мною зажженной свечи.

Смеюсь, а затем зарыдаю.
Как я перед Вами смешон.
Плохою и странной, я знаю,
Пришли Вы из древних времен.



* * *
Стон стал стеной –
не перебраться.
Не разораться в заводь дня.
Оставьте это, бросьте, братцы.
Все наши ссоры – западня.

Все отболит и в черном ситце
В закате озарится.
И души, воспаря, как птицы,
Уже, как говорится...

Поторопиться хоть во сне бы.
Ведь не успеешь – век проси.
Здесь даже серенькое небо
А ну попробуй
выкраси!..
* * *
Поэт пером
предначертает вечность.
Испуг
и снова слезы с глаз долой.
А Вы – как будто в платье подвенечном
Спешите за вечерней
зыбкой мглой.

Как нам узнать,
где наше счастье? Все же
Вы молодость утратите свою.
Но от того
Вы мне
меня моложе,
Что я Вас незакатную люблю.

* * *
И от всего, что бросает в дрожь,
В опьяненье любви – что намного хуже,
Остается лишь память – фальшивый грош
В недостойном муже…

Переделав мир на манер манежа,
Ты уже печалишься – Мулен-руж
В сей жене встречается много реже,
Чем круги дождливые в море луж.

Обходя достоинство биться
Все же
Головой неопытной в эту дверь,
Ты войдешь когда-нибудь. Но моложе
Непременно будут тебя,
Поверь.
* * *
Когда на сердце тонкий лед,
Не растопить его, хоть плачь.
Не плачь, а верь, что все пройдет,
Взойдя на лестницу удач.

Остановись, передохни
И просто стань самим собой.
И ты увидишь – счастья дни
Солдатами рванутся в бой.

Но победителей не чти.
Судьба стреляет наугад.
Пройдут снега, пройдут дожди,
И в том никто не виноват.

Взрослые игры

Давай начнем играть
И целый день подряд
В старинную тетрадь
Записывать улыбки.
Давай не будем лгать,
Наивно говорят.
Но не пройдет и дня,
Мы спишем все ошибки.

Давай не будем мы
Расхаживать потом
Среди плакучих ив
И говорить сурово,
Что жизнь – это холмы,
А жить – это потом.
Пусть заискрится слог
И чище станет слово.

Давай начнем играть.
Давай найдем мечту
И женщину свою
Обрадовать сумеем.
Пусть улыбнется мать
И брат простит сестру,
И будут нас опять
Бояться сто Америк.

Давай начнем играть...

Одиночество ската
Свет
его не волнует и, прячась в волне,
Выставляя на миг свой плавник,
как надежду,
Он уходит туда,
чтобы там, в глубине
Оказаться не в море, не в небе,
а между
Двух чужих
рыбьих глаз,
как меж звездных светил,
Чешуею скользнувши бессовестно в ил.

И остаться молчать,
из всего
своего
Существа источая невольные слезы,
Что для рыбы возможны лишь всуе. Его
Безмятежный покой
Не нарушат и грезы
Одиночества моря –
пусть там, наверху,
Где волной потревоженный парус в лазури,
Все легко и воздушно,
где на
берегу
Раздается в ночь пенье
чешуйчатых гурий.
Ведь и это не все,
о чем может мечтать
В той потерянной мгле
бессловесная стать.

* * *
Все лица ворону видятся так же,
Как человеку – моря и страны.
Если же в море нет шпиля даже,
Это не значит, что в нем нет раны.

Ворон способен нестись в пространство
Лучше и дольше, чем в небе птицы.
Время есть длительность постоянства
Тела, что видят другие лица.

Выйди на улицу неприметно
Даже с историей вольных птиц,
И только ворону будет заметно:
Ты оказался в плену у лиц.


Будет сын

Зашептались камыши,
камышиный заговор.
Коль подастся в латыши,
сразу будет наговор
На бабку,
на деда,
как тень на соседа
Упавшая с крыши танцующей мыши.
На беглую строчку,
на сына, на дочку.
Чего зашептались,
кого испугались.
Нет бабки, нет деда,
нет больше соседа...
Сколько мыши не пляши,
не подамся в латыши.
Раз ставлю здесь точку.

Не будет и дочки.



Письмо к любимой

Что-нибудь из такого просили, не спорил.
Пусть такого не мог, но уж если для дела,
Если парочкой строк ничего, кроме горя,
Если баночку нервов да вылить на тело
И разбить пару окон, заведомо зная,
Что и окна свои, и своей головою.
Где все мы полюбили на первое мая
Напиваться Москвой или жить под Москвою.

В постоянных расспросах, в ответах распевно
Почему нелегко нам, когда всем до фени?
Вы меня обнимали ночами, а крем вы,
Ожидая рассвета, втирали в колени.
И смеялись под утро, как ваша святая.
Никогда я не слышал такого веселья.
Я еще напишу Вам, моя золотая,
Когда праздничным утром забудусь с похмелья.

* * *
Загадывай, чудак, желания свои.
Исполни под звездой
свой ритуал, Алеша.
И ты увидишь, как
вернутся счастья дни
И память пропоет, что день такой хороший.

Но завлечет тебя опять твоя мечта.
Ты сразу ей скажи, что сердце к той закрыто.
Ведь пред тобою здесь – единственная «та»,
А память, дорогой,
разбитое корыто.



Вы правы

Все мысли на минуты,
Все чувства бестолковы.
Все повести раздуты.
Мой друг, да кто Вы, кто Вы?

Найдется ль благородство,
Неужто нет управы.
От Бога до сиротства
Мой враг, Вы правы, правы.

* * *
Когда-то вместе мы играли,
Шутили ласково и грубо,
И были наши Вали, Гали,
И целовали лето в губы.

Так что ж теперь, душа, зеваешь?
Давай костер зажжем у сосен,
А то все время забываешь,
Что в эти дни – не только осень.

* * *
Щеки пылают огнем.
Сгорает свечою день.
Тени бывают днем.
Ночи скрывают тень.
Иначе от костра.
И от твоей руки.
Тень ее так быстра,
Словно стрела реки.
Пущена наугад.
Но непременно в цель.
Тень не летает над...
Тень утекает в щель.
Тень утекает в щель,
Над головой струясь.
Тени не помнят цель.
Тени не ценят связь.
Душа улетает все выше и выше
И стелится небом у северных сосен.
И кажется, осень собакою дышит.
А Вы говорите:"Обычная осень..."

А осенью лосит, а осень колосит,
Стихи навеваются милостью щедрой,
И снова бродячее сердце уносит
В края,где встречаются лисы и кедры.

Летят километры осенних мелодий.
В полуденной дреме
дрожат полустанки.
И кажется в моде, грустить о погоде,
Что плачет под звуки старинной шарманки

Душа улетает все выше и выше
И стелится небом у северных сосен.
И кажется, осень собакою дышит.
А Вы говорите:"Обычная осень..."

А осенью лосит, а осень колосит,
Стихи навеваются милостью щедрой,
И снова бродячее сердце уносит
В края,где встречаются лисы и кедры.

Летят километры осенних мелодий.
В полуденной дреме
дрожат полустанки.
И кажется в моде, грустить о погоде,
Что плачет под звуки старинной шарманки

Как ты могла любить , могла понять
Я мог тебя простить, и не принять.
Как скульптор, перед каменным лицом
Не изваять, не исчеркать тебя резцом

Не спорить, и не слышать – напиши…
Я мог быть тише всей твоей души.

* * *


Меня настигали, и бури и грозы
Я рвался туда, куда можно с подарками.
А годы все шли, как за окнами козы
Проходят с коровами, или с доярками.

Проходят: смеются, мычат, и белеют
Меня, замечая, как что-то надежное.
Я к ним становился спиной, и смелее
Смотрел на весь мир, как на более сложное…

И комнатный дух оживал, и с расспросами
Ко мне приставал, и от стен пахло мятою
А время жужжало шмелями, да осами,
А время сквозило туда, в тридевятое.

Я в царстве своем, нет, ни дома, ни улицы
Весь мир предо мной, как живое растение.
И только любовь в мое сердце пакуется,
И снова спешит почтальон воскресения.

* * *

Видите ли, мне приходиться пройти
Эти явления: R да Пи.
Видите ли, а впрочем, вагон зацепи
За железнодорожные насыпи.
* * *
Якорь, брошенный с корабля
Если корабль идет ко дну…
Походит на тост, где сказано
за именинника,
не сказав тону.
* * *
В день твоего рождения
Не мошенник я
Буква R похожа на смерть Эзопа.
Жопа, брошенная с корабля,
Всего лишь, жопа!

* * *
Вот изначальное. И неизбежность.
Весь ход событий, всех времен раздора
Заводит чаще, мысль струится реже
И невозможно обойтись без вздора.

Был тронут день, как трогает разлука.
И на глазах фиалка увядает.
В истории натянутого лука,
Нам оберегов вечно не хватает.

Так редки Вы, приходите, все чаще
Я сладкий бред слезой запью соленой.
Но только Вы не верьте, что пропащий…
Но только не заметьте, что влюбленный.

Все рифмы, все слова, весь едкий разум
Объединен дугою горизонта.
Вам пять минут доехать до Шираза
Мне вечности не хватит, до Торонто.

Но, чур, трепать себя, чужая холка.
Всегда порог объединен пятою.
А, что слова, они слова и только…
Разделены нелепой запятою.

* * *

* * *
Так не сочти за подлеца
Того, о ком сегодня плачу.
Глупец не верит в неудачу.
Находчивость, венец глупца.

Плачу, но кошелек мой пуст
И пусть в сомненьях душу строю.
Я жизнь попробовал на вкус
Горька, полна сама собою.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А если спирт ты скажешь – я притих…
Притих, как жизнь, доказанная верой.
Люминесценция, не уж-то стих
Лишь монолог живого Люцифера.

Ты видишь ночь, ты слышишь, я продрог
И сей пожар, я называю точкой
Люминесценция, не уж-то твоих ног
Коснется сын, рожденной моей дочкой

* * *

Прошу меня прочесть по делу случая.
Мы в соре были с Вами до поры
Но годы проходили, и колючие
Глаза внимали правилам игры.

Как будто отведя глаза от паперти
На купола возвышенных судеб
Смотрели мы, как окна смотрят взаперти
В своих домах, судьбы не разглядев.

Прошу меня понять, и сделать выводы,
И фразу – ухожу не навсегда,
Прочесть, как дар, где птиц тревожных выводок
Не разлучает, и разлей вода.


* * *

Рука, дающая свободу огнем.
Ты первая слагала оду, о нем…

Как жизнь, берущая начало средь всех
Утех, не знающих кинжальных потех.

Людских и адовых стремлений – идти
Рука, кто будет Бог, кто гений, в пути?

И если есть всего начало, итог…
Рука, как ты могла остаться без ног.

***

Пойти и смыть с лица всю слякоть.
Не став, полезней и мертвей.
всех тех, о ком ты будешь плакать
разбередив кресты церквей

И алчный взгляд вдохнув наитии
От (Симоронствовавшись) всласть.
Прощенный агнец - повторитесь
Сказав в беспамятстве пропасть.

Слукавить, не сказав мудрее
что не орет смерть, а поет
Когда в бульоне, жизнь краснеет
И рак в грядущее плывет
где то там, я жил, я верил, мыслил
где то там, луна была нежна
а под ней плоды рябины висли
и услужливой была княжна

бедный князь ты мне хотел признаться
что троим нам тесно под луной
но княжна ждала не ассигнаций
а желала встретиться со мной

в лунный час, в дороге без разлуки
оказавшись на моем пути
грозный князь, по придержите руки
чтобы голову свою спасти

с той поры дуэли отменили
нас троих, по ныне не нашли
лунный князь, за час в твоей могиле
семена рябины проросли...


не заболеть бы дамой треф
моя любовь, я умираю
я подойду сегодня к раю
тобой на веки присмерев

не оступиться б на краю
моя любовь я верой полон
я мог бы быть с тобой в раю
но каждый поцелуй твой солон

моя великая мечта
прости тщедушного урода
я знал ее не больше года
чтоб полюбить, как никогда

ведь я, здесь карточный игрок
и я надежду ставлю на кон
со мной мой ненавистный рок
а веру подрывает дьякон

он полон жаждой крепостной
чтоб, я хотел во тьме поститься
где холодно, где вечный зной
а бандерлог, не зверь, а птица

прости меня, как никогда
нашедшего грааль приметный
я знаю только слово - да
как, вдохновенный скрип каретный

где я, любовь свою презрев
взлетаю маленькою птахой
и упиваясь дамой треф

надежду посылаю на ху....

грех тебе моя печаль
говорить о не былом
я гляжу, и вижу даль
за не найденным селом

я смотрю, а глаз слезит
я вторым, иссяк давно
здесь, куда б ты, не гляди
здесь везде "Гагарино"

мне б, с восторгом на Таймыр
кровь горячая - прости
я хочу увидеть мир
чтоб, до дома донести

каблуком сбивая лед
уж, не видя ни чего
я б предчувствую полет
и рождаюсь в естество