Мольер

Перо отбросил он на свой манер.
«Неплохо вышло, господин Мольер».

…Тогда привычно рассвело. Огарки свеч
Оплыв, облапили узоры канделябра.
Париж отряхивал остатки ночи с плеч,
Еще не зная, кто и как его ограбил.
Кому-то долго не везло в простой игре,
И вдруг – удача – не сравнима с чудом.
В окно тянуло бодростью премьер,
А так же гарью, нищетой и блудом.
       
Он встал из-за стола (как далеко
теперь казались перья и чернила)
И вышел вон. Порывисто. Легко.
Чтоб не оставить этот день бескрылым.
Все спали в доме, и он запер сам
Входную дверь. И был свободой признан.
Не раз он точки доверял листам.
И не поставил ни единой в жизни.
Он шел и думал: «Это ли – не я
В героев пьес своих добавлен, вложен?
Естественность – природа бытия,
Основа догм. Поэтому, быть может,
Я позволяю смех и маскарад
Своей душе, задерганной мещанством.
Какой бесценный отыскал я клад:
Поэт, актер (болтают – хуже пьянства)!
Да, мне хотелось выше головы,
Полнее слов и подлиннее чувства,
И, может быть, униженней травы…
Я слышу, как во мне растет искусство».
Дрожь париков и волны из плащей
В глазах мелькали, доводя до транса.
«Мольер», - звала основа всех вещей,
«Рискни», - шептали время и пространство.
«Я – шут эпохи. С меня градом – пот
Серьезности. Прыжок, поклон, гримаса.
Я – обезьяна – лишь наоборот.
И каждый шаг бездарен и прекрасен».
Навстречу шли Тартюф, Альцест, Орас,
В толпе мелькали букли Дон Жуана.
Он им шептал: «Я выдумал всех вас.
И быть среди мне кажется не странным».

В ответ неслись, сливаясь, голоса.
Небытию сдаваясь за бесценок.
И повторялись будней чудеса,
Укладываясь в действия и сцены.
Париж гудел, запутавшись в ролях.
Шагал маркиз. И рядом брел калека.
Светило солнце в спальню короля.
И ветер дул семнадцатого века.