Мышиный Город. сокращенный

Не скажу, что я не помню, да рассказывать нельзя.
Я ж не просто посторонний, у меня там и друзья.
Город «М» – вполне уютный, рынок, пасека, собор,
из деревьев – больше фрукты, два завода, любят спорт.

Вроде урожай хороший, город флагами цветет,
только мрут повсюду кошки - может високосный год?
Расплодились нынче мыши, и нигде покоя нет.
«Хоть иди, ночуй на крыше» - шутит незнакомый дед.

Чем их только не травили, мышеловки нарасхват
и охотники палили в них из ружей наугад.
Что им ружья, что им яды, мышеловки – смехота,
коль мышиные отряды съели заживо кота.

Дальше - больше – на заводах встали мертвыми цеха,
всю проводку слопал кто-то – шаг от смеха до греха.
Все вокруг остановилось в ожидании конца,
и, в конце концов, случилось – кто-то потерял отца.

И у города-подранка появился страшный зуд -
на обозах спозаранку люди крысами бегут.
Не спасая урожая, позабыв своих детей,
миллионно умножая скрежет маленьких когтей.

По ночам, себя не помня, бьются в ужасе о дверь
в стойлах брошенные кони. Кто поможет им теперь?
Мыши перевоплотились в беспощадную волну,
что девятым валом высясь, скоро пустит нас ко дну.

Старость больше не в почете, беззащитных стариков
(все равно вот-вот помрете!) - вон, и двери на засов.
Одинокие заставы – кто не сдался, встал стеной,
словно искры угасали под мышиною волной.

И не сгинув на рассвете, как больной кошмарный сон
в серый день тлетворной смертью входит серый почтальон,
разнося по-над дворами лоск мышиной кутерьмы.
Где укрыться, как не в храме от носителей чумы?

Кругом, кругом, серой тенью мыши окружают нас,
водопадом по ступеням, ручейками серых масс,
плиты каменного пола как живое полотно,
только лучика осколок, да высокое окно.

Над клокочущей оравой, отделясь от алтаря,
поднимается трёхглаво тень Мышиного Царя.

И вот-вот погаснет солнце, но прекрасен и далек
ниоткуда раздается тонкой флейты голосок,
и, забыв о жажде крови, полчища идут за ним,
как из выгоревшей кровли поутру исходит дым.

Это был обычный мальчик с тонкой дудочкой в руках,
было видно, как он плачет по разводам на щеках.
Твари шли за музыкантом, хищно вперивши глаза,
зубы цокали стаккато, но не смели растерзать.

Он заплыл, себе на гибель, на большую глубину,
чтобы мыши не могли бы сеять смерть, чуму и тьму.
Так и шли на дно, не смея отступить с тропы на смерть,
видно музыка сильнее, чем огонь, вода и медь.

Долго-долго звук качала голубая тишина -
все звучала и звучала нота точная одна.

А молва росла до неба о спасителе-творце,
что живет (то быль - не небыль) в восхитительном дворце,
и придумали для сказки бубенцы на башмаках,
и рассказывали в красках об услышанных шагах.

Бесконечное веселье и желание труда,
панихида в воскресенье как пилюля от стыда,
а потом ударным темпом город выстроить с нуля,
только чуть прочнее стены, да охрану, чтоб стрелять.

И так холодно и страшно от безумия толпы,
от предателей вчерашних, что кричат до хрипоты.
Слышал я, что мышь родится из пропавшего зерна…
Видно то - не небылицы, а история сама.

И не в силах дважды встретить зла безудержный поток
мы с тобой твердили детям про пробившийся росток,
про мелодию и счастье, про надежду и любовь,
что все в мире в нашей власти, если к этому готов.

И чтоб дети не забыли тот спасительный мотив,
школу музыки открыли стадиона супротив.

Ноябрь 2007