Часть три. От автора

«не люблю кино про Ромео с Джульеттой:
сколько не смотрел – они все умирают» (с)Аше Гарридо

Слушай, Светлый, отпустил бы на волю – и зачем меня терпела бумага? Я писал ее с конца. Я все понял – до имен, еще до первого шага, и ни раз, ни два, ни двадцать так делал… От финала. С безнадегой побега. А она себе летела и пела, и не знала, что я начал – со снега, до которого – снега и любови, до которого надежды и войны… Мне бы под руку толкнуть ее, что ли, прошептать ей – обернись, это волны – от всего того, что было не жалко, от всего того, что вдрызг прогорело – отбегают от песка шаг за шагом, чтоб вернуться вспять – стеною и гневом. А она не помнит, в коем-то свете, а она не помнит, в коем-то годе, а она слова бросает на ветер, не задумываясь, что там восходит: прорастают, безнадежно и право – на оплату нашей грешной печали, семена огня в редеющих травах, и снега огню всегда не прощают. Это ветры собираются в судьбы, принимаются выращивать бурю. Где смеяться ей, и все твердить «будет» - не оглядываясь, что караулит. Что на легкость ее и на беспечность в бесконечном – где-то – зрительном зале, собираются и Время, и Вечность, а они предпочитают кровавей… Слушай, Светлый, там – где встать виноватым мне – каким мне словом с ней расплатиться? А она – про хорошо и про радость, а я знаю, до конца – три страницы, на каких не предусмотрено «завтра» - только снег. И неизбежность потери.
Если б мне суметь забыть, кто тут автор, и совсем немного сесть да поверить!
Не смогу.