Поэма о Пути

ГОЛОСА В ПУТИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Родился я, когда земля
Ещё была не так кровава.
Но не спала в вулканах лава,
И на минуты дни деля,
Дрожала ржавая держава.
Родился я, когда дожди
Ещё стояли в водостоке.
Не ведая о страшном сроке,
Тогда делили мир вожди,
Горели танки на востоке…
Но я хочу поведать вам
Не сказки дней на диво скудных,
Где на собраньях многолюдных
Стоял лишь одобренья гам.
Хочу сказать о том пути,
Что проходил, должно быть, каждый,
Стремясь за век, хотя б однажды
Себя среди людей найти.
Дорога эта не легка,
Но светит нам во тьме былого
Одно единственное слово,
Объединившее века.


1.1.

Где б слово ни произнесли,
Оно всегда рождает споры.
Одни зовут им горсть земли,
Покой, что кровью сберегли,
Другие – лес, моря и горы.
Что значат для одной судьбы,
Печалью полной или славой,
И гордой древности гробы,
И красный угол у избы
И строгий город величавый?
Какое слово будит в нас
Родные, ласковые лица,
Побед неугасимый час,
И книг великие страницы?
Что заставляет принимать
Невзгоды кротко, боль и муку,
Что часто видим сквозь разлуку?
Пред чем равны босяк и знать?
Да, этим словом всякий род
Обозначал свою свободу,
Хвалился полнотой щедрот,
А в самый чёрный, лютый год
Являл иным свою природу.
Да, в слове том заключено
Всё, перед чем могу склониться,
Как в поле кланяется жница
Земле, в которую ложиться
Ей неизбежно суждено.
Зовётся Родиной оно.

1.2.
И как теченья рек глубоких
Смыкаются на дне морском,
Переплетаются клубком
И несколько кровей далёких…

1.3.

Но был угрюмый пилигрим,
Рождённый ветром и дорогой.
Открыты двери перед ним.
С его котомкою убогой
Он шёл по воле естества
Не за спасеньем и богатством.
Он в людях не искал родства,
Людским пренебрегая братством.
И нёс не посох и не меч,
Увы, в глазах его светила
Лишь неприкаянная сила.
Давно ничто не тяготило
Его простых, свободных плеч.
И не могли его привлечь
Ни стоны попранной свободы,
Ни благоденствие, ни боль.
Так он земли утратил соль.
Текли в пути незримо годы.
Ни с кем на свете ни хотел
Он ни молиться, ни сражаться,
Но клятву только дать успел,
Что если сможет задержаться
В земле одной на много лет,
То больше не пройдёт ни шагу,
И той земли тепло и свет
Навеки приютят бродягу.
 Но та страна легла во мгле.
Спокойствие, тоска пустая…
Коль ты родился на земле,
В себе три крови сочетая, -
Себя искать, всегда чужим
И вечно близким оставаться –
Твой путь. Бредёт наш пилигрим,
Давно уставший сомневаться.

1.4.

Средь виноградников и гор,
Как праздник прадедов весёлый
Лежит, продев сквозь камень голый
Двух рек серебряный узор,
Один святой и древний край,
Что вольностью своей гордится.
Мечтал бы снова здесь родиться
Любой, хоть нынче умирай!
И видит самый робкий взор
В полуденных лучах светила
Легенд волшебное руно,
Что было здесь обретено
В земле, что яви древний спор
С мечтою щедро воплотила.

1.5.

В предгорный храм старик принёс
Вино причастия Христова.
Здесь крылья обретало слово,
И Храм запел разноголос.
Старинный Грузии алтарь
Лежал в торжественном покое.
Забыв про скопище людское,
Молился каждый, словно встарь.
И только строгий странник наш,
Молитвам и псалмам не чуждый,
Молчал, иль стих не помня нужный,
Иль теша дьявольскую блажь.
Прекрасный сад за храмом рос,
За ним и кладбище лежало,
И пилигрим побрёл устало
Туда, где не скрывали слёз.
Он горе видеть не любил.
Ни разу он в своей дороге,
Как ни приказывали ноги,
Не задержался у могил.
А здесь, найдя густую тень, -
Пусть нрав его не изменился, -
В саду у кладбища решился
Он проводить усталый день.
И солнце, прячась в свой притвор,
Мир оглядело исподлобья,
Когда услышал у надгробья
Он тихий женский разговор.
Старуха плакала, а дочь
Её наивно утешала.
Ночная птица ей мешала,
Явившись тут же, будто ночь.
- Как вы упрямы, сыновья… -
Старуха тихо причитала,
Переживая всё сначала, -
Увы, не сдержит вас семья,
Вино и тёплый хлеб не греют,
Чуть ветры подвигов повеют
 Как вы упрямы, сыновья…
 Вам вечно надо воевать!
Мечта, свобода или слава –
Для сердца юного отрава.
Вам вечно надо воевать!
Чтоб кровью искупить своею
Слепую, дикую идею.
И кровь чужую проливать
По воле жалкого кретина,
Чтоб в той земле, утратив сына,
Перед надгробьем выла мать…
Её спешит утешить дочь:
- Я верю: брат мой – смелый воин!
Теперь у дома упокоен,
Хоть уходил из дома прочь.
Теперь он вечно с нами, мать.
И он своё исполнил дело.
Чтоб слава дедов не скудела,
Сыны уходят воевать.
Не смел тревожить пилигрим
Их непростого разговора,
Себя стыдясь, как будто вора,
И только ночь склонялась к ним.
Ценою этой тишины
Пролитье юной крови стало.
Прекрасный край деля сначала,
Вкусили люди дым войны.
Стоят сожжённые сады
Теперь среди домов усталых
Давно на горных перевалах
 Застыла молча тень беды.
Народы жили в тишине
Пускай различные по нраву,
Но, помня прежнюю расправу,
Всё ж не давали ход войне.
Вдруг благородия примеры
Забыты ими навсегда!
Привитая людьми вражда
Сильнее долга или веры.
Что в Лету канувший закон
Царей, вассалов и сословий?
Законами земли и крови
Он повсеместно заменен.
Под бред слепых речей в любом
Народе кажут рожу бесы,
В чаду своей слепой завесы
Соседей сталкивая лбом.
Пусть на пути у тьмы стеной
Стоит терпения твердыня,
Но уязвлённая гордыня
Вновь искупается войной.


1.6.

Междоусобиц западня
России, Грузии, Молдовы…
А всюду – молодые вдовы
Молчат и смотрят на меня.

1.7.

 Душа идти ему велит,
Своей охвачена войною,
Напрасно он лозой хмельною
Пустое сердце веселит.

А нынче, вспомнив о тепле,
Он шёл из Храма от погоста.
Все было первозданно просто,
Как гор седых броня во мгле…

И день, как здесь заведено,
Все светом залил так внезапно,
Что стало взору непонятно,
Что день пришел не так давно.

Ведь в землях этих свет земной
Чуть ночь беззвездно затмевает,
А небосвод не успевает
Остыть, встречая час дневной.
И путник, не смыкая глаз,
С ним повстречает этот час.

Вслед за тропой он шел с горы.
Равнина, тронута зарею,
Ему несла свои дары.
Вдали за дымкой золотою
Ютились мирные дома.
Неясных дум его сума,
Как старый дворик опустела.
День наступал на горы смело,
Как будто радостный юнец,
А пилигриму показалось,
Что, позабыв свою усталость,
Свой дом он видит, наконец.
Мир снова путника позвал.
На камне мальчик отрешенный
От света тенью отделенный
О чем-то тяжко горевал.
Его лицо явило вдруг
Такую взрослую тревогу,
Что путник наш, забыв дорогу,
Застыл, не в силах скрыть испуг.
Скиталец, молча подойдя,
Старался не смотреть на брата,
Гадая, в чем его утрата,
И что-то горькое твердя.
Не мог понять он отчего
Открылся посторонней боли.
Тот пасынок жестокой доли
Напомнил путнику его.
Он слез своих впервые ждал,
Что боли вытеснят излишки
И услыхал вопрос мальчишки:
-Скажи, ты тоже убежал?
Не ждал ответа, говоря,
Он будто бы с самим собою:
- Мы жили здесь одной семьею
Как оказалось нынче – зря.
Смотри же, друг, перед тобою
Я – женщины грузинской сын.
Отец мне враг, он  - Осетин.
Отныне пулею любою
Сражен лежать здесь мог бы я.
Скажи мне: кто моя семья,
Когда они теперь в раздоре?
А мне бежать велело горе.
И даже волки, здесь снуя,
Меня к себе не принимали.
Где есть предел людской печали?
Где нынче радость и друзья?
Где злоба тайная не льется
В речах слепых и подлецов
И грозная вражда отцов
В наследство нам не достается?
Как все, мои отец и мать,
Порою ссорились, бывало.
Но им заботы доставало
О редких ссорах забывать.
Наш частый гость, - отцовский брат
Прекрасным домом любовался
Однажды в зависти сознался,
К тому, что мой отец богат.
Но дом, и сад, и весь надел
Был лишь приданным материнским,
Старинным двориком грузинским,
Который дядя мой хотел.
Однажды в гости он пришел
Но не один, их было много.
В ту ночь не нас одних с порога
Прогнали из домов и сёл.
Кого-то силой волокли,
Другие прятались в подвале
Или оружье доставали,
Дерясь за свой кусок земли.
Так в дом ко мне пришла война,
Семью разбив, и я из дому
Бежал, настал конец былому
Терпению, теперь цена
И жизни всей не велика
Соседи каждый миг готовы
Забыв небесные основы,
Казнить ребенка, старика.
Я сам держу бездельный путь
Куда – уже давно не знаю.
На то лишь часто уповаю,
Что пуля поцелует грудь.
И он рассказывал о том,
Как бывшие его соседи,
Чьи речи были звонче меди
За домом поджигали дом.
О том, как дыма черный змей
Зенитом правил над вершиной,
О том, как горя долей львиной
Смерть награждала вновь детей.
А путник с головы до ног
Объятый ужасом, дивился,
Тому как в детском сердце слился
С терпением войны урок.
Преодолев свое смятенье,
Решился пилигрим спросить:
- Что может ужас погасить?
Скажи мне мальчик: в чем спасенье?
В ответ, не веря лишь словам,
Он тронул пилигрима руку:
- Получат все они науку!
Ты должен все увидеть сам.
На возвышении они
Вдвоем недвижные стояли,
И небосвод надменней стали
Блестел, и сон их ждал в тени.
Отсюда им открылся сад,
Сверкая ярче изумруда.
Меж непрерывных рек отсюда
Земли грузинской мудрый взгляд
Явился путнику открыто.
Земли, что сердцем даровита
От щедрости и красоты
Питала многие мечты.
Он вновь на мальчика взглянул,
Чей странный взор, исполнен жара,
В пучину тайного кошмара
Его мгновенно окунул.
Виденье на него навлек,
Как сад пустыней становился,
И лишь с кричавших гор струился
Спасенья робкий ручеек.
Над сонмом плачущих теней
В горах святых, подобных трону
Он Богородицы икону
Увидел всех святил сильней.
Она заблудших позвала.
В благословение долине
В пустыне снова жизнь цвела.
Очнулся от виденья он.
 Вот гор высоких камертон,
И сад далекий зацветает.
Не изменилось ничего,
И лишь попутчика его
Отныне рядом не хватает.
День поднимался высоко
Кто был тот мальчик? Нелегко
Забыть его усильем воли.
Шел  странник вновь к вершинам гор
И знал, что лишь спасенья взор
Отныне не забудет боле.

Быть может тою же тропой
Шли схимники, неся икону.
К той же вершине или склону.
Где их искал покой святой.
В тот час их чистая земля
Стонала под персидским игом.
Но не доверясь кормчим книгам,
Своих феодов не деля,
Под ясным Образом Святым
И стар и млад объединился,
И злая власть врага как дым
Рассеялась, и не склонился
Пред персом христианский люд.
А ныне здесь деревни жгут
Когда-то мирные семейства.
От забытья и злого действа
От гнева темного в груди
Заступнице, их огради!

 




1.8.
Думи мої, думи мої,
Лихо мені з вами!
…
Там найдете щире серце
І слово ласкаве,
Там найдете щиру правду,
А ще, може, й славу...
Т. Г. Шевченко


Равнин сестра и дочь Карпат,
И цвет и рек её стремнина.
Ему открылась Украина
Теперь, как много лет назад.
Сияющих исполняясь снов,
Сюда его душа стремилась –
Здесь, как и в Грузии томилась
Его непризнанная кровь.
Игристый говор и простор,
Чей привкус вишнево-медовый
Наш странник знал с тех самых пор,
Когда бродил ясноголовый,
Он, мальчик в сладостных лугах,
Как в детстве вновь его обняли,
Забылись прежние печали,
Пустые мысли о врагах…
Не чаял он, испив воды
Из чистых рек голубоватых,
Что на земле и в этих хатах
Укрылись призраки вражды.
Он знал, что здешние края
Накрыла красная лавина.
Цвела, как нынче Украина,
И здесь жила его семья.
Но лишь недавно он прочёл,
Что тех, кто скрыться не успели
Насилием согнать хотели
В один семейственный котёл.
Не мог украинский мужик,
Оставить двор и бросить хату,
И как чудовищную плату, -
Отдать свободу и язык!
Тех, кто склониться не смогли,
Кто брату сам не шёл в утробу,
Тех, всем явив тупую злобу,
Морили, вещали и жгли…
Раздор, оскаливший клыки,
Вселил им в души холод стали,
И поколенья поднимали
Они на красные штыки…
Кровавый бедствия поток.
Пока он с Запада  струился,
С ним по соседству укрепился
И рос и строился Восток.
Два мира средь одной земли
Стоят в борьбе или в объятьях.
Одни души не чают в братьях,
Клянут другие: «Москали…»

Но детство, память и друзья
В нём победили злые думы,
Вражды сомнения и шумы
Затмили счастье и семья. 
Ещё ни разу не бывал
В краях он сердцу столь пригожих…
И нынче здесь из уст прохожих
Одно приданье услыхал:
Когда-то был здесь древний скит
Святому образу поставлен,
А нынче верою прославлен
Здесь белый монастырь стоит.
Там были на святом пути
Два верных иверских монаха,
Решивших с верою без страха
Весь свет, казалось обойти.
И образ тот волынский был
Им передан с немым почтеньем,
Как будто вечным извещеньем
Всех неисповедимых сил.
Христовой верою храним,
Тот образ плыл, не зная тлена,
И скоро Грузия колена
Уже склонила перед ним.
А в трудный час, когда она
Стонала под османским гнётом,
Икона в дар с другим киотом
Была России отдана.
Благословенный образ тот
Заступницы за мир священный
Нашёл теперь приют смиренный
В столице северных широт.
Сквозь три земли его ждала
Столица вечная петрова!
Так странник ждал, надежда снова
Ему дорогу назвала…
Где б путь отныне ни лежал
Через Волыни горной склоны,
Свет дивной странницы-иконы
Его теперь сопровождал…

И в долгих днях дороги трудной
Он был свободен от беды
И чистой набирал воды
И снедь с любовью обоюдной
С людьми случайными делил.
Бывало, весел был, и пил
И тряс своей сумою скудной.
И долю странную бранил.
Однажды слово обронил
Сам о Говерле и Ковчеге,
И у прохожих на ночлеге
Игрушки детям мастерил.

Господь послал ему ответ
На частые его вопросы,
И чуть сошли под вечер росы,
Двойник дороги – звездный свет
Узнал он в небе. Все застыло
Ему казалось, словно было
Впервые так за сотню лет.
За спелым полем, подле хат,
Где люди спали и молились,
Из омута небес спустились
На землю звезды, встали вряд,
В благом безмолвии сияя.
Меж ними были в ровный свет
И очертания планет,
Величья их не умаляя,
Вдруг каждый звук, согласно ноте,
Свои пустоты занимал.
Счастливый странник видно спал,
Сражен видением Начал,
Но вдруг шепнул: - Чего же ждете?!
В тот миг увидел он движенье
Непостижимое уму –
Созвездья двинулись к нему
И стало различимо пенье.
 
Шел вдоль селенья Крестный Ход.
Несли хоругви и киот
С Волынским Образом чудесным.
Горели тысячи свечей,
И пенье, а не гул речей
Путь верный указало местным.
А пораженный пилигрим,
Когда приблизились селяне,
Вдруг присоединился к ним.
Какой же сердцу в том упрек,
Что он за звезды принял свечи?
Ход шел, наверно, издалече,
И кое-кто уже не мог
Идти и под руки держали,
Но не было в глазах печали,
Когда был веры уголок
В душе у каждого привечен.
А странник шел, едва замечен,
И верить радости не мог:
Ведь образ вновь его нашел,
Ему, казалось, улыбался.
В душе восторг ещё скрывался,
А странник шел как будто гол.
Земля младенчества его,
Смыкаясь с небом вся, святилась,
И нынче вместе с ним молилась.
Застало сердце торжество.
Вот где не властен был разлад,
Где реки дальние сливались.
Будто Христос что был Распят,
Пусть нечестивцы издевались
Над горней чистотой Его,
Их срам не стоит ничего.
Так чистота отважных душ
Не запятнаема раздором.
Сестра, жена, брат, сын и муж –
Твердит дух Украины Хором:

Блажен муж, що за радою несправедливих не ходить,
і шляхами грішними своє серце не водить
І в Законі Господній його насолода
Щогодинні думи його і свобода
і живе він як дерево мите ласкавим потоком
Нехай Бог буде з кожним його і манісіньким кроком .
Нечистівиє думи хай вітер подалі відносить
Не стоятиме з ним, хто  у Бога надії не просить.
Хай Господь Грішних нас і народ наш у Царстві згадає.
 Хай ніякого зла від століття  у нас не буває!
 
 

 

1.9.
Самостоянье человека — залог величия его.
А. С. Пушкин.

Словно молоты громовые
  Или воды гневных морей,
   Золотое сердце России
   Мерно бьется в груди моей.
Н. Гумилев


Русь непорочною красой
Издревле странника пленяла.
Душа её объединяла
Смиренье с горькою росой
Труд и мечты бесславной лень,
Богобоязнь и гарь разгула
Молитвы и орудий дула
Не схожих точно ночь и день.
Да не одну благую весть
Глотали топкие болота,
Но прежде из-за поворота
Мелькала мысль: что-то есть…
Далеко плач её в пыли
Летел на столбовых дорогах,
И как Боярыню на дрогах,
Её на дыбу повезли.
Ей платье Петр перекроил
Пристала сталь его петлице.
И шпилем дерзостной столицы 
Он Русь к Европе пригвоздил…

Благою Верою Отцов
Спасенная в век польской смуты,
Срывавшая с них страха путы,
Русь посылала в мир гонцов.
Суровый замысел Петров
Отчизне дал иные очи.
Рассеял мрак турецкой ночи
Затем огонь её костров.
Да, мы сломали ятаган,
Европы изменив границы.
Но доверяли лик столицы
Мы чужеземцам – не врагам.
Здесь Фальконе заколдовал
Ваянья своего высоты,
 И Мыслью преобразив болота
Растрелли славу добывал.
Европа не в бою сдалась
Вчерашней древлянной России
Под своды новой Византии
Её влекла иная власть.
На свет щедрейших из даров:
Почета, чести и пиров
Стремился всякий чужеземец:
И сын Испании и немец,
Француз, - сошлись под общий кров.
Пришли, как повелел им Бог
На зов монарший, без котомок,
Мечтая, чтобы их потомок
Сам называться Русским смог.
Тогда Голландский мореход
И живописец итальянский,
Познав и светский и крестьянский
Уклад; цвели в лучах щедрот.
Одна отрада и набат,
Закон, причастие, присяга.
Земля всем даровала блага,
А не тому, кто был богат.
Не оставляли свечи гарь,
Когда порою пред восходом
Во Храме со своим народом
За Русь молился Государь.
   
…………………………..
Дал Кесарю Господь права
Казнить разбой рукою твердой.
И Разин – заправила гордый
И Пугачева голова –
Тому прямой и верный довод.
Нас разорить искали повод
И погасить наш свет враги.
Так побеждай или беги…

Увы, интрига их сумела
В нас новую разжечь чуму.
Мы предали и крест и дело
Своё, навек войдя во тьму.
Поддавшись радостному бреду,
Подняв кровавую пургу,
Мы молча отдали врагу,
Желанную над ним победу.
Мы со своих дрожащих рук
Вовек не смоем крови царской.
Орда, что с удалью ухарской
тогда крушила все вокруг,
Увы, пришла не из Женевы,
Как вождь её, слепые, где вы?
И где тот ненасытный хам,
Что братьев добрых пожирает,
С надгробий имена стирает
И оскверняет кровью храм?
Беда еще не улеглась братоубийственного срама,
Когда как ветреная дама
Кликушам отдавалась власть.
Тогда багровая заря
Свинцовой хищною звездою
Дала нам нового царя,
Что правил страхом и уздою
Непогрешимости своей,
Был всех любимей и страшней.
И дни и годы, наконец,
Тянулись как строка доноса,
Где добровольно и без спроса
Стучать на сына мог отец.
И сын легко продать отца
Умел не изменив лица.
Русь разорвалась, изошла
И захлебнулась новой смутой.
Алтарь святой сгорел дотла,
И нищенкою необутой
Она взрывалась карой лютой
И скорбная её ждала.
 Кого ни вспомни, ни возьми,
Такою всем она знакома, -
Хозяйкой изгнанной из дома
Своими бедными детьми…
Высокой, гордой, молчаливой
Холодной женщиной седой
Ещё довольно молодой
И несомненно не счастливой.
Горчит полынь, темнеет лён,
И кажется совсем недавно
Так вероломно и бесславно
Был братской кровью обагрен
Во тьме сияющий алтарь,
Храм превратился в хлев и снова
Поругано живое слово,
А ладан заменила гарь.
Ступая русскою тропой,
Встречал усталый путник многих.
А иногда пейзаж скупой
Селений странных и убогих
Сменялся грозной красотой
Степей, скрывающих тревогу,
И лес и свет реки простой,
И пустошь, отданная Богу,
И скалы, скорбь свою храня,
Встречали путника тревожно.
А он где хлеба, где огня
Ждал на подворьях осторожно.
И на Руси, где странный люд
Издревле щедро привечали,
Все слушали его печали,
Давая сирому приют.
Не каждый тихо рассказал,
Что видел дивную икону…
Он от Оби направясь к Дону,
Её нигде не узнавал.
И в каждом доме на стене
Он видел молодые лица
Тех, кто из тюрем возвратиться
Не смог, иль канул на войне.

Так путник встретил чернеца
Глаза, что страннику отца
Напомнили неуловимо
Смотрели ясно в тот же час,
И словно бы глядели мимо
Всего прошедшего, так начал он рассказ:

- Мой сын, случилось с малых лет
Мне видеть многие невзгоды.
Я рано возжелал свободы,
Не зная, что свободы нет
В сражении за честь и право
Метался долго я лукаво,
Вновь угнетение кляня,
И кара вновь ждала меня.
Алкал я вольности и славы
Твердя: кровавые расправы,
Что над народом учинил
Палач жестокий, не продлятся,
Как только им сопротивляться
По праву людям хватит сил.
И эхо этих вольных слов
Увы, не медлило сказаться.
Среди иных таких голов,
С кем угораздило связаться
Меня по молодости, я
Был брошен в белую пустыню.
Но воля твердая моя
Питала злобную гордыню,
И всем чужой я умирал
И хлеб, и помощь отвергая
Бог на меня с небес взирал,
Неделя шла, за ней другая.
Страдальцев пестрая семья
Меня однако же согрела.
Но им в глаза смотрел я смело,
Так словно был я им судья.
Священники, профессора
и офицеры и крестьяне –
Все были в этом странном стане –
И женщины и детвора.
Ведь в годы те, вагоны их
Сгоняли вдаль со всех России,
О сострадании просили
Они в тех уголках глухих.
Я лишь бранился и слабел,
Погибель ждал свою покуда
Однажды, и не чая чуда
В глаза соседу поглядел.
Сосед мои – протоиерей
Молился маленькой иконе
И в этом злом людском загоне
От смерти он спасал людей…

 -Постой, - ответил Пилигрим
Икона благостная эта
Однажды обошла полсвета
И тут же оказалась с ним?

 - Все верно - говорил  чернец,
Так, обретенной на Волыни,
Чрез Грузию одной святыни,
Был путь в Россию предрешен.
Священник спас меня и он
Всему учил меня, и в тайне
Однажды рукоположил.
Я чашу горькую испил.
Но лишь теперь, состарясь крайне
Обрел свободу, в эти дни
Её я ощущаю кожей…
Захочешь видеть Образ Божий
В глаза людские загляни.

Чернец ушел, а пилигрим,
Не верил сердцем восхищенный
Земными мыслями смущенный
О том, кто был, сидевший с ним?
Он в этот самый странный миг
Все ж понимал душою ясно.
Прошел он путь свой не напрасно,
И цели все ж своей достиг.

Так он стоял в конце пути.
Но все ж, упрямая дорога,
Позволив отдохнуть немного
Ему велела вновь идти…
Он снова шел, зачем, куда
Не ведал дух, и тем не менее
Он видел новое значенье
Во всем, и каждая звезда
Ему о радости твердила.
Была его чудесна сила
Что Верою звалась и ей,
Мечтал он наделить людей…

 


 


***
Что нынче встретил Пилигрим?
Два городских удельных царства.
Увы, другой Руси мытарства
Ещё стояли перед ним,
Где в обезлюдевших дворах
На горе старикам убогим
Под взором сирым их и строгим
Рассыпан лишь былого прах.
Средь крыш дрожащих и косых
Среди затопленных часовен
Дым прошлого тяжел и ровен.
Кочуют там надежды их.
Увы, их внуки из столиц
На стариков своих взирая
Иную долю выбирая,
Лишь взоры потупляют ниц.

***
 
 
Читатель спросит: - Почему
С момента нашей первой встречи
О городах так мало речи?
Что  мне, друзья, сказать ему?
Не приглядеться к городам
Ни нам, зевакам, в них рожденным,
Ни тем бродягам, убеждённым,
Что знают счёт своим следам.
Как мир от образа отнять?
Будь вечный Рим, Париж иль Вена…
Коварна памяти измена,
И всех примет от силы пять
Она сочтёт во всех столицах,
Чтоб их, как перемены в лицах
Мы перестали различать.
Но, поднимая вечный прах,
Как страстный и живой мечтатель,
Воскликнет вряд ли мой читатель:
- Пропала правда в городах…   

2.0
Ведь город, где родился я
Был первым домом Пилигрима.
Среди толпы ступают зримо
Отрогов невских сыновья.
Их странный, гордый, строгий шаг
Гранитом городским отточен.
Их ветер тысячью пощечин
Бил не один высокий флаг.
Царь Пётр, Достоевский, Блок
Трезини, Бог и Пушкин были
Порукою в той звонкой жиле,
С которой жить иной не мог.
В час гордости и в пору бед
Грифоны, Ангелы, Горгоны,
Львы и высокие колонны
Их сердцу свой дарили след.
Был стоек город, как Гефест,
Как молнии рождавший молот.
И славу вынести и голод
Велел нам петербургский Крест.
И этот город Пилигрим
Покинул с утренней звездою.
Наш странник знал, что вновь судьбою
Ему дано столкнуться с ним.
Там на петровых берегах
С ним по соседству жил Учитель.
Не бородатый уравнитель,
Ни книжник, презиравший страх.
Но от его речей простых
Была великая подмога
Среди людей во имя Бога
Он жил, и помыслов пустых
О ревности своих стремлений
Не допускал, и слово: «Гений»
Он говорил, признав других.
Ведь мыслей о Величье вдруг
Среди великих не витает.
Не видя собственных заслуг
Великий их не называет.
Заслуга их и доброта
В житейском таинстве чиста.
Он во вражде не искушен
Знал между тем о ней не мало
В семье из книг и двух икон,
В работе время пробегало…
Он не был слаб и одинок.
В ученике его служенье
Продолжит вечное движенье.
Пришел его последний срок.
Прижав к груди ученика
Он повторил, собравшись с силой:
 - Твоя дорога не легка
Но ты готов к ней, мальчик милый.
Я сам не знал, когда отдам
Тебе последнее посланье.
Продолжить трудное познанье
Обязан ты отныне сам.
Узнать откуда ты пришел
И где душа земли таится…
Ты должен сам. Меж гор и дол
Попутчиком вознаградится
Твой трудный и далекий путь.
Дозволь отныне мне уснуть…
Как тайну в сердце сохранив
Тех слов высокое свеченье,
Но разумом не утвердив
Посланья доброго значенье
В печали головой поник
Путь начал верный ученик.

А нынче путь его лежал
Через высокие преграды,
Карпат крутые водопады.
Но в сердце он своём стяжал
Мир Праведный Святой иконы.
Не знав её, забыть о ней
Он не сумел. Вечерни звоны
Влекли его ещё сильней.

Твердите мне, что не страна
Его хранила и растила,
Что, мол, убога и темна,
И где её живая сила,
Что прожжена и продана, -
Хоть поцелуй, хоть плюнь в икону,
Но разве в том её вина,
Что сбили с головы корону
Царям, дельцы и палачи
И места не оставив трону
Их беззаконные мечи
Жестоко праведных рубили
И кровных родичей стравили
И честь, и веру истребили
Как поле орды саранчи.

Потом стонали лагеря.
Законы мертвые творя,
Крикливо правившая серость,
Чинила злой и скорый суд
Была самоубийством смелость
Чихни – и дети донесут.
Но лишь истерзанный народ
Стоял в военную годину
И реки вспять поворотив,
Неверия и лжи вкусив,
Построил не одну плотину.
И атом и свинец чинил,
Срываясь из последних сил
В сибирской шахте и задонской,
В холодный космос он рванул,
Давно гордиться Байконур
Своею башней Вавилонской.
Но вот не станет и её…
Пусть вездесущее ворье
Казну по крохам растащило
Держава грохнулась, на лжи
Построенная, и лежи…
Пей Боль своих детей уныло.
И, что же, скажут все на том?
Коль вор в пустой заходит дом,
Застав раздор и запустенье,
Он все присвоить норовит,
Приняв благочестивый вид,
Играя ужас и смущенье.
Так гости наши вновь хитры
Свои лукавые дары
Они несут на землю нашу
Мы рабски принимаем их.
Ничто не в силу в нас одних
Терпенья переполнить чашу.

А тут гляди-ка твой же сын,
Державы новой господин
Уж от родного нос воротит,
Ему чужой язык родней.
А родина - он видит в ней
Старух да брошенных детей,
Которых нищета колотит…

Ватагой мертвых деревень,
Где мир – не дуб – трухлявый пень
И где столицы достоянье –
Стеклянный и стальной гигант…
Но все ли отдали за грант
И продали на осмеянье?

Велик удел немногих стад,
Кому века стоят оградой.
У них высокою лампадой
Сияет в сердце Русский Град.
Они – ревнители труда,
Не зная ни богатств, ни власти,
Ковчегу изготовят снасти,
Когда поднимется беда.
Их власть привыкла презирать –
Врачей, учителей, студентов…
Нет, им не ставят монументов,
Но мученическая рать
Хранит свою Россию смело,
Чтоб хворь Её не одолела.
Язык и веру не отнять
Из сердца их, и с каждым годом
Наперекор безумным модам
Они лишь совести верны
Да Богу. В сети сатаны
Не заманить их твердой Воли,
И в омуте чужой вины
Их сердце плачет о Престоле.

В России гордый Пилигрим    
Вглядеться в лица молодым
Стремился, угадать желая
Незримую, святую Рать,
Что сможет на плечах поднять
Беду, средь гомона и лая.
Немало встретил молодых
Наш бедный путник
Речи их постыдные не открывали
Ему ни веры, ни ума.
Натерла плечи вновь сума.
Казались, новые дома
Безликой вновь полны печали,
Когда дорогой встретил он
Двух юношей, ещё служивших,
Но боль свою не переживших.
К ним обратился утомлен
Наш странник, хоть не отличались
Они от прочих наугад, -
Был чистотой отмечен взгляд
Тревожный их, года сменялись…
От бремени разрешена,
От пошлости и пустословья
Освободила их война.
И в пору мертвого безкровья
Отчизны такова цена.
И тот же негасимый дух
Теперь он встретил в каждом взоре,
Людское расступилось море,
И путника духовный слух
За все Отечество моленье
В делах обыденных открыл
И глубину народных сил,
И воли светлое стремленье.
И тем же Образом Волынским
Его открытье Освятил
Господь, сияя исполинским
Холмом. Величием горя
И Храма и монастыря.

На долгий путь не стало сил
Казалось, не имеет смысла
Теперь дорога, что повисла
Вся с небом соединена
И тяжела неизмеримо.
И странник отдыха просил,
Но путь его не отпустил.
Последнего апостол Рима –
Каким наш путник ныне стал,
Вновь обречен бродить под небом
Делясь добытым тяжко хлебом,
Да Истиной, что он познал.
 

 

ФИНАЛ

Всё больше за спиной ночей…
Всё неуверенней дорога
Его несла. Смотрели строго,
И ни ночлега, ни ключей
Ему теперь не предлагали.
Он постарел? Устал? Едва ли…
Как прежде он привык идти,
Войдя в Арагву и Онегу,
Но прежнему, слепому бегу
Он разучился по пути.
Теперь лежала на душе,
Её, как солнце согревая,
Надежда и печаль живая.
Он не забудет их уже.
Навеки с ним счастливый крест –
Те Храмы, Города, Селенья,
Их беды, радости, моленья,
И жители тех славных мест.
Нигде не задержался он,
Но клятва данная свершилась:
Отчизна в сердце уместилась,
Как им затверженный канон.
Он сам душою обнимал
И Украину, и Россию,
И Грузию. Познав мессию,
Которого не принимал.
Теперь, молящийся о них,
О всех троих, как сын их честный,
Он, путь продолжив свой безвестный,
Вдруг задержался и притих…
И нынче деревцем стоит
Он у нехоженой дороги.
О радости или подмоге
Часовней маленькой звонит.
И что бы ни послал Господь
Его прекрасным трём народам,
Дай Бог, раздорам и невзгодам
Их мир вовек не побороть!