Стихи разных лет. 2004 год

* * *
Неважно – какие здесь битвы гремели,
Но важно, что мы в этой крепости были,
Гуляли, на влажные камни смотрели,
«Тархун» из бутылки пластмассовой пили,
И трогали всё, и всему удивлялись,
И думали – боже мой, в самом ли деле
Здесь жили, влюблялись, с врагами сражались? –
Какие, должно быть, здесь битвы гремели!

* * *
Ах, кто не пьёт – тот не поэт,
И жизнь есть не учёт, а вычет –
Важнее то, чего уж нет…
Тот не поэт, кто смерть не кличет,
Кто с ней за здравие не пьёт,
Её к себе не примеряет…
И вот она – стоит и ждёт,
И про тебя всё понимает.

Прочь эти мысли, прочь, забудь –
Мы знаем Фета, Пастернака…
Вокзал дрожит – рыданье, жуть,
Но поезд тронулся, однако.
И однорукий семафор,
И что-то брякает в коробке…
Знакомьтесь – Верочка, Егор…
Стоят пластмассовые стопки.

Да к чёрту, к чёрту все труды,
И этот мрак пустой, незрячий –
Над нами полночь, словно дым,
В окне уснул огонь стоячий.
Но кто-то возится, не спит,
Страна взрастила пионера –
Ах, этот спирт, и этот флирт,
И эти Люба, Надя, Вера…

* * *
Надо было где-нибудь в Стамбуле
Петербург построить, и тогда
Нам ветра холодные не дули
Никогда б, и наши холода
Стали ветром жарким, и согрели
Сонных, промороженных насквозь,
Горожан. Вот так. Гипербореи –
Никакой. О, что б тогда сбылось!

Не сбылось. И улетают птицы
Каждый год за канувшим теплом
За края, где жили киммерийцы,
А тебе, мечтателю, облом…
Нашим давним ледяным обидам
Потеплей укрыться, и – в кровать…
Ну и что ж, не вечно Гесперидам
Золотые губы целовать;

И у нас фарфоровые дали
Как-нибудь оттают, и тогда
Мы увидим то, чего не ждали…
Если скажет скептик – ерунда!
Я отвечу – верили, конечно,
В то, что лето город воскресит,
Но зимой, во тьме холодной, вечной,
Лишь звезда бездомная висит…

* * *
Выйдешь на улицу – счастье, брести пешком,
Не торопясь, без особой какой-то цели,
День неподвижен. И облако, словно ком,
Лучше не скажешь – ватный. Не надоели
Эти эпитеты – синие небеса,
Серый асфальт и лазурная даль за домом.
Глупо. Банально. Но можно ж хоть полчаса
Просто идти и смотреть. На пути знакомом
Нет ничего, что тебя огорошит вдруг:
Окна ещё не мыты, не убран мусор,
Ветер даёт понять, как прохладен юг –
Этот пейзаж составлен с невнятным вкусом,
Но отдыхает глаз и молчит язык,
Время замёрзло напрочь, уже не длится,
Ухо не слышит шума, и мозг привык,
Глухонемая душа не желает биться.

* * *
Весна не кажется весной,
Всё та же зимняя картина,
Но выше полог навесной,
И день длинней необратимо.

Сияет небо веселей
Над грудой тающего хлама,
Стоят обрубки тополей
Колоннами пустого храма;

Горячий сумерек лучей –
Глаза больны избытком света,
И крики нервные грачей,
Чья песня вечно недопета.

* * *
Григорию Глозману

Как за невымытыми стёклами,
С едва заметной синевой,
У горизонта дали блёклые,
Но ярче цвет над головой.

И ставишь ноги неуверенно,
Подошвы вдавливая в грязь,
А небо движется размеренно,
Возможно, мною становясь.

И нет зазора… и некстати я
Бубню о том, что в этот миг
Вся жизнь – единые объятия,
Не замечаешь, как привык.

* * *
Кто сказал, что тебе ничего, ничего не надо,
Кроме этой земли, где дороги не слишком гладки,
Где другая беда – только это совсем неправда,
Где закон неизвестен, но всюду царят порядки,
Заведённые искони, словно пружина злая,
И любой разговор неизбежно ведёт к обиде…
Можно жить, ничего, ничего наперёд не зная…
Кто сказал, что тебе это нужно в таком вот виде?

Кто сказал, что ты сможешь прожить, там, где воздух легче,
Где любой позвоночник прямее гавайской пальмы,
Где не слышали звуков короткой похабной речи,
Где уже не стремились бы сердцем в иную даль мы,
Как стремимся теперь в тот эдем, где с тобою вместе
Будем счастливы, счастливы, счастливы… но, покуда,
Никуда не поедем ещё лет, наверное, двести,
Потому, что мы счастливы?.. дождь, гололёд, простуда…

* * *
Это слово бессмысленное – благодать,
Что оно означает? – не дождь, не лёд,
Нечто эфемерное, что страдать
Заставляет; думаешь, что придёт
И перелицует над крышей твердь,
И заговорит у подъезда куст…
Лучше было б накрепко запереть
Душу безнадёжную. Космос пуст,

Но безвольно тянется к звёздам ночь,
И листва вздыхает, и тьма шумит,
Долго ль будет, долго ль она толочь
В глубине искрящийся динамит
Звёзд, за горизонт уходящих, за
Розоватый свет, подсветивший мрак…
Словно кто-то смотрит глаза в глаза,
Но не разглядеть мне его никак.

* * *
Всё думаешь как от забот и трудов оградить
Излишних, избыточных… вдруг замечаешь – ого!
Когда эти девочки так научились ходить,
По-женски смотреть научились они у кого?
Но самое главное – судят уже обо всём
Вполне независимо, и не отвергнешь их суд.
Вы дети ещё, мы, конечно, поможем, спасём…
И всё-таки в праздник фужеры на всех достают,
И всё-таки затемно где-то гуляют, когда
Вернутся домой неизвестно, поди, укроти –
Наверное, выросли, справятся сами… да-да,
Давай, говори, утешай себя… а впереди –
И муки влюблённости, и неизбежная ложь,
И всё-таки – счастье, которое нужно узнать.
Твой опыт никчёмный смешон, отпусти молодёжь
Саму набивать свои шишки, саму открывать
Известные истины… И не пеняй никому,
Когда тебя спросят – чего ж ты, родитель, молчал!?
Твой голос, как шёпот дождя, кто внимает ему? –
Наверное, ясень, что веткой в окно постучал.

* * *
Ты верно сказал – прощелыга и мот,
Я также на круглый смотрю циферблат,
И время всегда неудобно и жмёт,
Хоть, кажется, стрелки стоят.
И можно ещё и ещё потянуть
Резину ленивых, но радостных дней,
Которых не жаль, но, поверь мне, вернуть
Хотел бы… Хотел бы… Чёрт с ней!
С той жизнью, которая нынче не в счёт,
Которую ты за Хабаровск увёз.
Вот по небу облако плавно течёт,
И это доводит до слёз.
Но тень на асфальте длиннее, чем дом,
Закрыт на просушку затопленный сквер,
И жизнь удалась, и ты знаешь о том.
Но жаль её, жаль… Маловер.

* * *
В Одессе тепло, там каштаны,
Солёное солнце висит,
И воздух лимонно-шафранный…
Я, может быть, сам одессит –
Не в пресном балтийском замесе,
А там, где двенадцатый вал,
Я, может, родился в Одессе,
Но раньше об этом не знал?

Откуда она, эта злая
По солнцу тоска и теплу? –
Я, житель бетонного рая,
Прописан в медвежьем углу,
И жду золотого сезона,
Невнятной надеждой согрет,
Которая легче озона
И строже, чем райский запрет.

* * *
Аптека, и, стало быть, Блока
Ты вспомнил, как вор,
Поскольку от червя до Бога –
Клише и повтор,
Меняются люди и даты,
Всё было уже,
Рассветы и снова закаты,
Повтор и клише.
И то, что кончается, тая,
К апрелю зима,
И юность ещё золотая
И сводит с ума,
И жизнь – вся желание жизни,
И тот разговор,
Казалось, впервые, а вышло –
Клише и повтор.
И легче остыть нам друг к другу,
Чем бросить курить,
Но даже печаль и разлуку
Хочу повторить,
Поскольку не знаю иного
Желанья в душе,
Чем чувствовать снова и снова
Повтор и клише.

* * *
Но если грязь и низость – только мука
По где-то там сияющей красе…
Спроси у Анненского, он ответит – ну-ка,
Зачем вам рай, которым грезят все?

Зачем мне рай? Кто эту мысль подсунул,
Когда ни сном, ни духом – ни гу-гу,
Не я, не я, не я его придумал,
Но без него, как видишь, не могу!

И говорю о неподвижной тверди,
И опускаю взгляд перед крестом…
Конечно, вру. Конечно же, не верьте.
И не жалейте, если что, потом…

* * *
Ты помнишь? В нашей бухте сонной
Спала зелёная вода,
Когда кильватерной колонной
Вошли военные суда.

А. Блок

Споткнёшься о строку, потом твердишь, шальной,
Не понимая, что случилось,
Чужой мотив, что катится волной.
И трудится весло, и лодка накренилась.
Но взмах, ещё, ещё – и выправляешь крен,
Проходит теплоход как дом многоголосый,
Вот пассажирки – юбки до колен,
В жилетах голые матросы…
Они идут туда, куда тебе нельзя
На лодке, ты её взял напрокат, и скоро
Вернёшься, никаким пространствам не грозя,
Не испытав, как следует, простора.
И вёсла сдашь – так быстро три часа
Растаяли – скрипят уключины-отмычки…
И слышится – Гомер, тугие паруса,
И дальний барабан незримой электрички.

* * *
Весь в слезах и соплях, как влюблённый
Безответно бедняга Пьеро,
Пьёшь таблетки, живёшь полусонный,
Избегаешь спускаться в метро –
Аллергия – чтоб ей было пусто! –
Аллегория, алиготе,
Аллигатор – ужасное чувство,
Эти «ал», эти «г» или «т»…
Ненавидишь, смиряешься, снова
Ненавидишь… бежать хоть куда!
Может, там не совсем уж хреново,
Может, есть на земле города,
Где ни пыли, ни грязи, где легче
Воздух медленный, чище вода?..
Но от жизни не лечат, не лечат
Никого никогда, никогда.

* * *
Нет жизни без Патрокла!

А. Кушнер

Пусть не тревожит ни единый
Ни бог, ни царь, и ни герой,
И прошлое кинокартиной
Многосерийной смотришь… твой
К ней интерес сродни болезни –
Как клептомания, когда
Присвоить хочешь эти песни,
Их страны, реки, города…
Их имена… от Илиона
До Альбиона целый мир,
Пусть плачет, плачет Гермиона,
Пусть умирает трижды Пирр…
Тебе нет дела ни минуты,
Ничто почти не привлекло,
Но смотришь, смотришь, почему ты,
И так вздыхаешь тяжело?
 
* * *
ИСТОРИЯ ТРОИ
от Приама до Шлимана
(по Александру Абрашкину)

Был дворец на Гиссарлыке,
С городом вокруг,
Жил когда-то царь великий
Во дворце, и вдруг
Подступили к Трое греки,
Разместились близ,
Не видать бы их вовеки,
Да подвёл Парис.

Жалко, больно жалко Трою –
Худший из князей,
Всё испортил, всё расстроил
Гадский Одиссей!
Конь придуман так некстати,
Гибнет отчий кров,
Троя гибнет, гибнет мати
Русских городов.

Разбежались из Троады
Жители окрест,
А потом и вовсе рады
Из несчастных мест –
Кто за море, кто за горы,
Вверх там или вниз,
Тары-бары-разговоры –
Все и разбрелись.

Анты, ваны и венеты –
Родичи славян,
Взяли жён, еду и веды,
Сели по ладьям,
Заскрипел прощально ворот,
Вёсла вторят в тон:
Эх, прощай Приамов город,
Побежим на Дон!

Поселились греки в Трое,
Где журчит Скамандр,
Побывал здесь царь героев –
Мощный Александр:
Азиатских стрел завесы,
Трудности пути…
Но прошёл из греков в персы –
В Индию почти.

Дальше Троя по веленью
Цезаря цвела,
Греки спрятались под сенью
Римского орла,
Цезарь чтил её, исправно
Вспоминал о ней,
Изобрёл, что предком славным
Был ему Эней

В общем, всё бы ничего бы,
Да хиреет род,
Войны, смуты, недороды,
Так из года в год;
Славу прежнюю забыли,
Впрочем, как везде,
Эту лавочку прикрыли
Братья во Христе.

Их прогнали мусульмане,
Тут бы и конец –
Только холмы да дехкане,
Да стада овец,
Да пустой пейзаж нагорный,
Двух излуки лент –
Где приемлет Ксанф проворный
Воды Симоент.

И не вспомнили б совсем их –
Греков зверску рать,
Но приехал Шлиман Генрих,
Приказал копать –
Ковырнули, и под кучей
Козьей дроби, блин,
Оказался град дремучий –
Полный холм руин!

Там богато меди-злата
Взяли из земли,
Даже стены из-за клада
Чуть не разнесли,
Удивлялися дехкане,
Видя этот пыл –
Разве сказано в Коране,
Что здесь город был?

Перескажем всё едва ли,
Но заметить рад,
Что на русском капитале
Выкопан сей град.
Не Иосиф и не Яков
Разрешил вопрос
Как от греков до варягов
Расселился росс,

А Абрашкин Анатолий
Дал нам верный путь,
Всё, что мы учили в школе –
Выкинь и забудь!
Верю! Что хотите дал бы –
Чувствами пятью
Поклянусь, что вам не стал бы
Петь галиматью.

* * *
А я, предстань мне Бог, поверил бы? – не зная,
И пальцы бы вложил, и трогал бы рукав,
И говорил – да-да… и сетовал бы – злая
Судьба моя – так тёмен и лукав,

Что умолял бы – дай мне знак, развей тревогу,
Пусть куст заговорит, пусть как-нибудь вдвоём
Пойдём… и страшно так, и муторно, ей богу,
Ну помоги в неверии моём!

О, что бы я наплёл, что вспомнил бы! Тогда-то
Невзвижу света я – где счастье и покой?
Душа моя ни в чём, ни в чём не виновата,
Но кто же Ты и кто же я такой?

* * *
О чём ни говорю, а говорю о многом,
С тобой, с самим собой, с непредставимым богом,
Всё кажется пустым, что мучило вчера,
И замирает жизнь под росчерком пера.

А за окном весна качается и стонет,
И мутный пассажир в расхристанном вагоне,
И мыслей в этот час под кепкою улов
Едва ли наберу на два десятка слов.

Мелькает чёрный парк, ничью не помня поступь,
Наступит полный мрак – невероятно просто,
Зачем же ты опять стремишься в эту клеть? –
Здесь есть, за что страдать, и есть, кого жалеть…

Мысль, в общем, не нова, но требует повтора –
Забудутся слова так прочно и так скоро,
И даже ты, душа, скользнёшь, как ветра взмах,
Рассыпав по пути наш чувствующий прах.

* * *
Что-то в небе треснуло,
Рухнуло на нас,
И водою пресною
Моет третий час;
Ручейков излучины
По стеклу скользят,
Бригадир измученный
Злой тоскою взят:
Как траншею выкачать,
Жёлтой глины взвесь,
Не успеешь выскочить,
Как промокнешь весь –
Далеко ль до клиники?
Да пошло оно!..
Сели матерщинники,
Взяли домино.
Вся бытовка – комната,
Курят – хрен войдёшь,
Были бы иконы-то,
Вынесли б на дождь…
А прораб немаленький
Напускает вид,
Словно печь в предбаннике
Стонет и гудит:
Засиделись до дури,
Рай вам в шалаше,
Вылезайте, лодыри,
Кончилось уже!

* * *
Взгляни в окно – в мерцании светил
Ты ни одной звезды не выделяешь;
Как много дыр Господь там накрутил,
Но их имён ты всё равно не знаешь,

Не потому, что грандиозен круг
Небес, его объять не хватит взгляда,
А потому, что как-то недосуг,
Всё как-то так… а, в общем, и не надо.

И восвоясях каменных своих
Мы над стихами никогда не плачем,
И Божий лик отобразился в них
Каким-то смутным, и уже незрячим…

* * *
Она сбегала вниз, не тронув перил,
Она мне казалась чудом в шестнадцать лет,
Ах, как я любил! – сам не знал, как же я любил…
Хотя, намекал, но заранее знал ответ,
Вернее, ответа и не было, так – ха-ха,
Танцульки-свистульки, последний десятый класс,
Я пел под гитару и врал, и давал петуха,
Она всё терпела, и это сближало нас.

Потом, институт, разлука, я был пленён
Советской Армией и увезён туда,
Где жизнь засыпает, и нет никаких имён,
Лишь номер на бирке, но время бежит, как вода,
Два года мелькнули, мне было не жалко их,
Вся жизнь впереди и бессчётен годов запас,
И мир, представлялось, был создан для нас двоих,
Она соглашалась, и это сближало нас.

Потом мы разъехались снова на много лет,
Она вышла замуж, не сразу, а так к тридцати,
Детей родила – пребанальнейший, брат, сюжет,
И всё хорошо, даже в гости зовёт – заходи…
И я захожу и на кухне сижу, как гвоздь,
И глаз не свожу с её чёрных восточных глаз,
И муж её, славный мужик, меня видит насквозь,
И потчует пивом, и это сближает нас.

* * *
К СТАТУЕ «РОЖДЕНИЕ АФРОДИТЫ»,
УСТАНОВЛЕННОЙ НА ВХОДЕ В
ИНСПЕКЦИЮ ПО ОХРАНЕ
ПАМЯТНИКОВ АРХИТЕКТУРЫ.

В ней нет античной точности, отсылка
К другой традиции – романтика, мгновенно
Усвоенная, принятая пылко
Всеядною прагматикой модерна.
И сразу – взрослая, и сразу же с причёской,
Как будто из элитного салона,
Лишь ткань сползает мятою полоской,
Приоткрывая бронзовое лоно.
Что скажешь? – Красота её прекрасна,
Она магнитит взоры проходящих
Сотрудников, но жизнь с ней несогласна,
И доказательств хочет настоящих –
Не этой прелести, не мёртвого искуса,
Не мальчика курчавого Эрота,
А жадных рук мгновенного союза,
Ответных губ, отзыва, поворота…
Но как расчётлив скульптор – на обманку
Все, все клюют. И сам я, то и дело,
Лишь проскочу вахтёра спозаранку,
Войду, и – хоп! – таращусь обалдело.

* * *
Приёмник кухонный включи,
Когда звезда в окно стучится,
Ты слышишь? – музыка звучит,
Она не может не случиться
За облаками, где горят
Незатухающие свечки,
Там эту музыку творят
На лёгких крыльях человечки.

Вот скрипка тонко поднялась
И замерла на полувздохе,
Вот барабан прошёл, смеясь,
В густой эфирной суматохе,
Вот контрабасы по басам
Проехали – ах что ты, что ты? –
Так человечки к небесам
Там приколачивают ноты,

И строят прочные леса,
Чтоб, в эту бездну вовлечённый,
Ты мог смотреть во все глаза
На древний нотоносец чёрный…
Что, ты не видишь ничего?
Ты говоришь – неправда это…
Чего ж ты хочешь от Него,
Помимо музыки и света!?

* * *
В. Бауэру

На наши доблести пустые,
Стихов полупьянящий гам,
Сходились женщины простые
И с грустью отдавались нам;
Конечно, не литературы
Они искали в этот час,
И не случайно эти дуры
Умом превосходили нас.

А там декабрь больной, аптечный,
Когда живёшь один момент,
И, значит, снова прав предвечный,
Внутри живущий оппонент:
Нет злата в этом мире медном,
Вся жизнь – разлад, разврат, распад…
Нам то и радостно, что вредно,
То и добро, что невпопад!

Должно быть, в этом виновато
Безденежное ремесло,
Когда и слово воровато,
И мысль вращается назло…
Зачем же это всё впустили
Мы в безнадёжный, бедный стих,
Молясь, чтоб женщины простили
За то, что так любили их!?

* * *
Как станут тебя на халяву поить,
Ты можешь не пить, и не можешь не пить –
Но выпьешь, и ярче трава и листва,
И дружба мгновенная крепче родства.

И дальше пойдёт, нажимают – чувак,
Давай по второй… не откажешь никак.
Никто тебя здесь никогда не держал,
Но выпил одну и навек задолжал.

А дальше по третьей за тех, кто не здесь,
За море, за сушу, за славу и честь,
За то, что ты просто нормальный мужик,
Вот только к попойкам таким не привык…

Назавтра ты свой, это как-то само
Собой разумеется – все за одно,
И надо проставиться, только мигни,
Чтоб жмотом тебя не считали они.

* * *
Странная мысль пробудилась со мной на восходе –
Дождь постучится в стекло или ветер подует,
Я есть причина всего, что со мной происходит,
И ничего кроме этого не существует…
Разве что свет из окна, он стремится наружу,
Разве что звёзды над теменем – вижу две штуки,
Разве что небо, упавшее в чёрную лужу,
В ней открывается то, что секрет для науки;
Разве что ночь, от которой меня отделяя,
Копишь тепло и меня согреваешь часами,
Разве что свет ночника, уголок одеяла,
Разве что радио, с мёртвыми в нём голосами…

* * *
Набухшие тяжестью груди,
Живот, затрудняющий ход,
И смотрят внимательно люди
На этот прекрасный живот.
Сравненьями вам не наскучу –
Один лишь исполню каприз –
Так смотрят на синюю тучу,
Готовую ринуться вниз…

Но дальше – труды и заботы,
Но дальше – бессонницы… стоп!
Всё будет нормально, ну что ты?
Ребёночек будет – тип-топ!

Пока ж – слепота, безголосье:
Ни солнца, ни ворк голубей…
Не бойся, не бойся, не бойся,
Он дышит, он прямо в тебе,
Командуя слуху и зренью,
Не зная ни мыслей, ни слов,
Он – бог, осязаемой тенью
Спустившийся в скинию снов.

* * *
Тополя пахнут прелой листвою,
Всюду мокрый свалявшийся пух –
Это счастье? Я счастья не стою,
Я к нему равнодушен и глух.
Мне достаточно запаха листьев,
Светляка в незнакомом окне,
Это значит: во веки и присно
Я доволен, я счастлив вполне.

Между мною и счастьем преграда,
Я тебе уже всё рассказал –
Никакого мне счастья не надо,
Между мною и счастьем – провал,
Мне довольно аллеи прохладной,
Шоколадки за чирик в ларьке…
То, что есть – то и счастье, и ладно…
От тебя вдалеке, вдалеке.

* * *
Хорошо, что день погожий,
Благодать!
Солнце светит рыжей рожей –
Не унять.
Тень лежит карикатурой
Вдоль пруда,
Зелень, воздух – парк Культуры –
Да вода.
Лебедь крылья отворяет,
А в углу
Доминошник ударяет
По столу:
Отрубаю… либо-либо –
Все дела…
Ай, ты чудо-юдо-рыба-
камбала!
Лента чёрная до края
Доползла,
Жизнь не кончится, играя,
За козла
Рассчитаемся под осень –
Гам и дым,
На кону сто двадцать восемь –
Четверым.
Бьёт заходчика ответчик,
Видно, спец:
Наши в городе! – Полегче! –
Всем капец!
Счёт растёт неудержимо,
Через край.
Пусто-пусто… мимо? – Мимо! –
Раскрывай!

* * *
Ночного неба домино
Перемешали тучи,
Расклад известен так давно,
Что это даже лучше –
Забыть про сговор грозных сил,
Про эти дыры, пятна…
Не знать – какое из светил
Угасло безвозвратно.

Должно быть, кончен Божий Суд
И шулер занял место –
Как нынче кости упадут
Заранее известно,
Однако трудится твой взгляд
И слух не спит ночами,
Ему неясен дней расклад,
И партия в начале.

* * *
Имея Иру на буксире,
Вино и шоколад,
Я думал о пустой квартире.
Такой расклад.
И вот уж лестница кривая,
Замок – трик-трак…
Она так слушала, кивая,
Смотрела так…
О чём ещё мечтаешь в двадцать? –
Она в плаще,
И можно только удивляться,
Что вообще
Я думать мог о чём-то, вроде:
Соседи – мрак…
И говорил ей о погоде,
Такой дурак.

Нам было неудобно, жёстко,
И вкривь и вкось,
А, в общем, не в плаще загвоздка –
Всё удалось:
Доели шоколад, допили
Вино, не прочь
Поговорить – поговорили.
Молчала ночь.
Окно к стене лепилось южной,
В ночи пробел.
Мы так близки, что слов не нужно –
Приёмник пел.
В слепой горячей суматохе,
В сплошной ночи
Мне думалось – дела не плохи…
Ах, помолчи!

* * *
Живу и не трушу:
Беда – не беда,
Ношу мою душу
Туда и сюда.
Немножечко странно,
Что в жизни земной
Она постоянно
В контакте со мной.
Не дышит, не знает –
Нигде не найти,
То вдруг обмирает,
То тесно в груди,
И давит тяжеле
Горы Эверест…
Скажи, неужели
Не выдаст – не съест?
Нам здесь неизвестно,
Что думает бог…
Да есть ли то место,
Тот светлый чертог? –
Оттуда обратно
Не видно следа,
Но ты, вероятно,
Летаешь туда.
Нелепа, как свечка
Средь белого дня,
Замолви словечко
Ему за меня,
Авось не откажет
Небесный старик,
А если что скажет,
Так спрос невелик.

* * *
Стихи не пишутся на случай
Я врал, я никогда не мог,
Всем говоря, за тем, кто лучше –
Мой дар убог…

Каков же дар мой неуёмный?
Он ближе сердцу иль уму? –
Не посвящал я лиры скромной
Народу моему,

Не завоёвывал сердца я
И добрых чувств не пробуждал,
Но, ничего не отрицая,
Писал и ждал…

Чего – не знаю сам. Едва ли
Откликнется немая высь;
Так многие, должно быть, ждали…
И дождались?

* * *
Это бессмертие там, за бортом,
Бьётся и шумно шипит,
Это и есть, что случится потом,
Это и есть Аонид
Вой раздражающий, ропот и гул,
Плеск золотого весла…
Это ты сам здесь сейчас утонул –
Душу волна унесла,

Та, что стучится к тебе невпопад
В борт, добиваясь, любя…
Всё, что для тела утрата, распад –
Обогащает тебя
Безднами, между которых висит
Лодка, в предчувствии бурь…
И глубина, что за краем скользит,
Хлынуть готовая внутрь.

* * *
Лёг провод модема под старенький плинтус,
Весь мир на ладони – не много ли чести?
И мы неразлучны, как Office и Windows…
Как Windows и Office – бормочет винчестер.
Мой древний компьютер, мой друг ненадёжный,
То файл потеряет, то кулер завоет,
И всё-таки, всё-таки это возможно,
Смотри, отвечает железо живое!
И наш разговор продолжается долгий
Пока не исчерпаны времени квоты,
И ты понимаешь мои недомолвки,
И ты устраняешь мои недочёты,
Ты чистишь мою орфографию, боже,
Кто скажет, что эта машина бездушна?
Когда я предстану пред Господом, кто же
Поправит, одёрнет меня, если нужно?

* * *
Памяти Лёхи, соседа сверху

Патрокла жаль, всей жизни – толика,
Жаль Пенелопу – смотрит вдаль…
А вот соседа-алкоголика
Ничуть не жаль.
А он живее всей античности,
И просит в долг не по рублю,
Но я его отёчной личности
Не полюблю.
Не потому, что горький пьяница
И деньги незачем дарить,
А просто, встретишь, во – качается,
Поговорить
Со мной желает, с уважением
Ко мне, что давеча не смог
Я отказать ему… движением
Нетвёрдых ног
Взбивает пыль, и расслабление
Его походки – не изъян,
Он весь – сплошное извинение
За то, что пьян.
Ну что сказать? – верни, мол, прежнее…
Да разве вспомнит!? Он – готов.
Его душа, как поле снежное,
Где нет следов.

* * *
Ах, эта девочка с фамилией чудесной,
Какой – не помню, и не всё ли вам равно?
Кусты и заводи, и полумрак воскресный…
На танцы вечером, а может быть, в кино.
Весь городок – две пригоршни строений,
Три шахты, цемзавод и магазин,
И если в самом деле жил Евгений,
Он только здесь и мог вдыхать бензин…
Нет-нет, наврал, не там ищу я ровню,
Мы от столицы страшно далеки!
Но, помню, с той, которую не помню,
Мы целовались около реки.
Как хороши проточные мгновенья,
Не в них ли жизнь сознанья моего?
Та девочка моя по имени Забвенье,
Ты помнишь ли меня? Нет, не меня – его…

* * *
Мои стихи мне самому приелись,
На всё не хватит судорог души…
А есть Машевский, Пурин и Вергелис,
И, между прочим, очень хороши!
Есть Ковалёв, Леонтьев – вспомни, ты же
Хвалил и слог, и стихотворный пыл,
А есть ещё в Свердловске Боря Рыжий…
Всё не привыкну, что не есть, а был.
А есть Танков, Дуда, Фролов и Раскин,
Капустина – прочесть ли список весь?
Могу ещё добавить без опаски
Десятка два имён известных здесь.
Все хороши, но вот тебе не светит
Войти в их круг и хлопнуть по плечу –
Ну что, мол, брат… поэты, словно дети,
Ревнивы к славе… впрочем, помолчу –
Я сам ревнив, хоть знаю: если честно,
Никто не отзовётся через век,
А о себе судить не интересно –
Обычный, даже, скучный человек,
Твои стихи лишь случай, сдвиг сознанья,
Слепой души рифмованная дрожь.
И что, просить за это воздаянье? –
Ты всё равно без них не проживёшь.

* * *
ОДА МЕЦЕНАТУ

Загальскому Р. М.


Что в день рождения дарят, когда всё есть?
Дарят ненужные вещи, пустую лесть,
Дарят стихи, как будто ты их прочтёшь!
И не читай, не надо – сплошная ложь…

Что пожелать тому, кто всё может сам?
Годы пройдут расчёской по волосам…
Ты извини меня за этот чёрный бред,
Я невесёлый, как кто-то сказал, поэт.

Снова маячит Бродский – забудь, ты чист,
Голос его прилипчив, как банный лист,
Но, говоря о нём, говорю о всех, –
Твой день рождения это ступенька вверх;

В смысле карьеры и в смысле признания,
Хуже всего, если сбудутся все желания,
Ты сохрани надолго кураж и дурь,
Так, чтобы жить наружу, а не вовнутрь.

Что же до счастья – счастье нельзя сберечь,
Собственно, вот и всё, закругляю речь.
Все пожелания сбудутся, да не так,
Если и есть что-то вечное – лишь коньяк.

* * *
Так беспечально лето плачет,
Так холод осени далёк,
Так лес в тени тревогу прячет,
Так день под серый куст залёг,
Так лист в предчувствии полёта
Мгновенью мокрому под стать,
От жизни ждёт ещё чего-то,
О чём не вправе и мечтать.

* * *
Память глотает мелочи, словно канзасский смерч,
Слово становится смыслом, уточнив значение,
Например, слово «родина», это учебник «Родная речь»,
А слово «чёрт» – учебник «Топографическое черчение»;
И между ними пятнадцать неспешных лет,
Слово «лампочка» так и не стало учебником физики,
А «химия», это совсем не предмет,
А наши питерские алкаши и шизики.

Слово «геометрия» стало сетью дорог,
«Русский язык» не стал ничем, вспоминаю разве,
Как мурыжила нас Раиса Андреевна, я не мог
Не питать, скажем так, – неприязни к такой заразе.
Я, конечно, несправедлив, можно, например,
Вспомнить что-нибудь лёгкое, словно радуга у фонтана:
Слово «родина» – кинотеатр и напротив сквер,
Или коробка конфет с репродукцией Левитана.

* * *
Геодезия учит терпению,
На дожде, на промозглом ветру
Ты подобен, скорее, растению…
Дай-ка стеклышко, что ли, протру.

Разрастающееся здание
И осенняя жидкая жуть…
Для чего тебе дали сознание –
Инженерные сети тянуть?

Да, конечно, не хуже чем прочие
Наше дело, иначе – хана.
И ещё, ты увидел воочию
Эту жизнь… хороша ли она?

Не ответишь так запросто… лучшего
Не придумать ответа, а жаль.
Посмотреть бы, к примеру, на Тютчева
С нивелиром бредущего вдаль.

Нет, оставим, пустое сравнение,
Ты на месте, и нечего тут!
Воет бара. Ты помнишь? – терпение,
И в придачу к терпению – труд.

* * *
Пошёл, пошёл траншеи край,
И грузная осела бровка.
Монтажник Витя, удирай!
А он откинулся неловко…
И – ух! – упало, наконец,
Под сероватым свежим сколом,
И слово звонкое – п…….ц!
Повисло в воздухе тяжёлом.

Бежит прораб, и наугад
Мелькают шустрые лопаты…
Он сам, он сам и виноват,
А мы, а мы не виноваты.
Звонит мобильный телефон,
Зеваки вывихнули шеи,
И вынимают Витю вон
Из обвалившейся траншеи.

Столкнулись нынче: Витя… Вить! –
Привет-привет… – Какие люди!
Мы собирались навестить,
Да, понимаешь … – Ладно… будет…
Ну, как там наши? – Сам-то как? –
Сказали, фирма виновата,
Назначат пенсию… ништяк…
Но, знаешь, денег маловато.

* * *
Он вчера позвонил и сказал, что убили сына…
Я молчал в телефонную трубку, мне было страшно
За него; за себя, если честно сказать, противно –
И молчать невозможно, и что ни скажи – напрасно.
Но потом я наплёл, мол, держись, прилечу, вот надену куртку…
Он твердил – ничего, не надо… Как слаб и гадок
Был я – полный козёл! Он хрипел – погоди минутку…
И сморкался в платок, и бежал холодок меж лопаток.
Вот приходит горе, а друга утешить нечем.
Для чего же и дружба нужна, если нет опоры? –
Ты скажи там, возьму неделю… – Да-да, конечно…
И долблю, как пластинка: ох, горе, какое горе!

* * *
Смотри, куда бегут мгновения
Невразумительной гурьбой,
Там где-то точка столкновения
Меня с тобой.

И там закрутится, забудется
Во что мы были влюблены,
И там душа моя заблудится
Среди зимы.

Умчимся в марево и крошево,
В ненастоящие края,
Где ходит-бродит наше прошлое,
Аукая.

Остынут годы и столетия
Простыми звуками в стихах,
И речь – сплошные междометия,
Всё ох да ах!

И между ними – не сияние,
А состраданья острый нож,
А жизнь – всего лишь понимание,
Что ты живёшь.

* * *
Стихи не знают ничего, стихи не любят паузы,
Они болтливы – ну и что? – я редко их кромсал…
Есть город Секешфехервар, там делают «Икарусы»…
Я это просто так сюда, для рифмы, написал.
В стихии этой можно всё – куда кривая вывезет,
И тяготение небес не выпустит певца…
Словцо, конечно, так себе, но лишь оно и выразит,
Как сердце хочет умереть от красного словца.
И потому иду, твержу, тяну строку начальную,
Когда сажусь в трамвай, слежу, как он – тыдык-тыдык…
И понимаешь: мир возник нечаянно, нечаянно…
И ты нечаянно закон нечаянный постиг.

* * *
Бог – это случай во плоти,
Ты с этим богом не шути,
Не знаешь, как живёшь…
Судьба-индейка ждёт-пождёт,
А после так перешибёт –
Костей не соберёшь!

Ну, это так, затравка, блажь,
Души рифмованный кураж,
Но в нём читаешь весть,
Что, если ты не идиот,
И если жизнь по роже бьёт,
То, значит, рожа есть!

А если рядом тёплый бок,
Мы говорим, что есть же бог!
Что нам везёт пока.
Доволен? Счастлив? Так, уже
Готовься, будь настороже –
Ужо намнёт бока!

Господь на случаи горазд,
Что задолжал – сполна отдаст,
Добро и зло равны:
Разлито масло, жизнь спешит,
Кирпич на краешке лежит –
И нет ничьей вины…