***

       Д а м и р Ш А Р А Ф У Т Д И Н О В



       Н А И Н З Е Р Е


       1. Исток Инзера


 Теплый солнечный день. На перекате, напротив нашей деревни, мы с Ахметом ловим хариусов. Через плечо на бечевке висит полиэтиленевый мешочек, прилаженный под сумочку. В переднем кармане рубашки, полы которой закатаны и завязаны на самой груди - спичечный коробок со слепнями, которых мы накануне собрали с ног доящихся коров. На черемуховом удилище в вершке друг от друга вбиты два гвоздика – это удобство, вроде катушки, чтобы не запуталась длинная леска при вываживании попавшейся на крючок рыбы, заставляющей тревожно и сладостно трепетать любое мальчишеское сердце.
В сумке у нас подрагивают уже по два хариуса. Это трепыханье под мышкой поднимает настроение, вызывает радостные чувства. Казалось бы, после такого неплохого улова здесь, по всем рыбацким поверьям, мы должны сменить место рыбалки – спуститься пониже по течению. Но то ли оттого, что погода хорошая, то ли оттого, что солнечный мир переполняет нас умиляющими чувствами, мы остаемся на месте. Лениво переговариваемся, делимся секретами, время от времени подергиваем удочки.

Ахмет устроился получше меня. Его камень не торчит из воды, поэтому он с удовольствием нежится на нем по пояс в прохладной воде. А я расположился на высоком плоском камне, свесив ноги в струю и лишь иногда набираю пригоршень воды и с наслаждением охлаждаю лицо. Вообще то, на гулко поющем перекате с ослепительно играющими на волнах солнечными бликами изнуряющей жары летнего дня не чувствуется.
– Ахмет, – обращаюсь я, ощущая босыми ногами щекотанье мальков, собравшихся около камня. – Рыба всегда поднимается вверх… Когда они достигают истока Инзера, что дальше делают?
– Не знаю, – удивляется друг. Он выбрасывает обгрызанного слепня, наживляет на крючок живого, что-то пошептав, плюет на него и осторожно спускает на воду так, чтобы овод поплыл поверху. – Наверно, перебираются в притоки…Вообще-то, я думаю, до истока Инзера так далеко, что ни одной рыбе туда не доплыть.

Про гору Ямантау, откуда Инзер берет начало, я знаю из башкирского народного эпоса «Урал-батыр»: «стало большой плохой горой». Большая-то она, может быть, и большая, а вот в то, что она плохая, мне почему-то не верится. Сказка ведь. Если бы там было обиталище каких-нибудь дивов и всякой нечистой силы, разве могла бы оттуда вытекать такая дивная река?
Помню рассказы соседа Султан-агая: с двух сторон Ямантау вытекают два красивых Инзера…
Перед глазами встает чудесная картинка: у подножия высокой, достающей до неба горы из-под большого камня бьет поющий родник с удивительно чистой водой. Сначала образует маленькое озерцо, вроде колодца, потом вплетает свой серебряный голосок в шум окружающего дремучего леса, и, пенясь и играя, бежит в сторону нашей деревни.
 
Представляю это я не зря. Мне приходилось видеть на обложке одного из журналов речку, вытекающую из пещеры Шульганташ. А ведь и она в «Урал-батыре» упоминается как логово дивов… Но ведь ее расхваливают всюду на все лады! Про Инзер и Ямантау я ни разу не слышал ничего хвалебного. Сказка – она и есть сказка, утешаю я себя.
– Эх!.. Увидеть бы начало Инзера, а? – слегка приподняв над водой конец удилища, я кладу его на камень, на котором сижу, и придавливаю другим камнем. Затем, поворачиваюсь к Ахмету и, устремив взгляд на синеватые горы на востоке, продолжаю: – Как ты думаешь, если пойти пешком, сколько дней займет дорога?
– Нет у нее начала. – Ахмет не спеша начинает сматывать удочку. – Ты начало речки Кунбы когда-нибудь видал?

Кажется, друг говорит правду. Вот – в двух шагах – в Инзер впадает речушка Кунба, которая дала название и нашей деревне. Она вырывается из леса, можно сказать, из глухого медвежьего угла, но никто не знает, где конкретно она берет начало, то есть бьет из земли.

Интересно получается: устье Кунбы тут, у всех на глазах, а где начало - неведомо. Однако местность с названием «Исток Кунбы» в горах существует, тогда как места с названием «Устье Кунбы» нет.
– Если идти и идти по берегу, дойдешь наверно, – говорю я. – До Катаскина за день ходим же.
– Говорят, из деревни Бирдегол ясно виден Ямантау, – Ахмет перебирается на мой камень .
– Не такая уж даль – исток Инзера, чтобы нельзя было дойти. Если разузнать дорогу у взрослых, то можно отправиться...
– Только нет начала у Инзера, знай.
– Кто сказал?

Отец у него охотник. Немало исходил он горных троп. Если ему известно, где начало Инзера, то может сводить нас туда. Он ведь наш учитель, не раз мы ходили с ним в разные экскурсии и походы.
– Сам подумай, – продолжает запутывать мои мысли Ахмет. – Истока не только у Инзера, но и у Кунбы-речки нет. Город Белорецк тоже считается началом Агидели, но Агидель же притекает к нему откуда-то издалека! Неизвестно откуда.
– Если пойдем искать исток Инзера, без ног, наверно, не остались бы, – дуюсь я на Ахмета и отворачиваюсь.

Таинственная зеленая чаща, затерянная в синих горах, будит в моем сердце милую грусть. К тому же, чем больше я встречаю сопротивления со стороны кого-нибудь, тем больше крепнет мое упрямство – характер такой. Ведь Урал-батыр тоже, несмотря на то, что никто ему не верил, вышел на поиски неизведанных миров и, вопреки всему, нашел их! Скажете, такое бывает только в сказках? Но ведь и Ямантау, и пещера Шульганташ – не в сказке, а рядом с нами существуют! И отец рассказывал нам: когда они были еще детьми, один старик говорил им, что по нашим землям скоро пройдет железная дорога. Они тоже посчитали его выдумщиком. Да вот же она, железная дорога, на самом деле сверкает рельсами!
 
Как заставить Ахмета поверить в существование истоков?
– Ладно, попрошу отца, чтобы сводил нас …Гляди! Держи!!! – Ахмет внезапно повернулся ко мне, случайно столкнул камень, удилище упало в перекат и поплыло быстрее течения.
– Большая рыба попалась! Как бы не сорвалась! – ору я и бросаюсь вдогонку.

Вода выше колен, но быстрое течение едва не сбивает с ног. Пощупывая ногами камни на дне, я стараюсь скорее догнать удочку, хотя знаю, что она никуда не денется. В конце переката течение успокаивается и там ее можно спокойно поймать. Только за это время и хариус может сорваться. Нет ничего обидней, чем сход крупной рыбы с крючка, которую в душе считаешь уже пойманной..
– Сейчас. На, держи! – Ахмет всучил мне свое короткое удилище, пакет с хариусами и поплыл по течению. Правильно: чем перебирать босой ногой камни-окатыши, лучше плыть, отталкиваясь от них руками. Так оно быстрее.
– Давай, я буду сматывать леску! – говорю я, когда он вернулся с пойманным беглецом.
       
Ахмет держит удилище, а я дрожащими руками начинаю выбирать из воды звенящую леску из быстрины. Сердце мое иногда уходит в пятки, когда она внезапно ослабевает. Тогда я мотаю еще быстрее – известно, тут рыба вверх по течению устремилась. Если сейчас она резко повернет вниз и рванет, то непременно оборвет леску. Или же порвет губу и уйдет. Поэтому я стараюсь держать леску все время слегка натянутой.
– Сама к нам идет, – попрыгивает Ахмет. – Сильно мечется, не упусти, смотри.
– Уже почти всю выбрал, – говорю я. – Дай удилище, а ты подхватишь рыбу в воздухе.

Крупная рыба выскакивает из воды почти на расстоянии наших вытянутых рук, но, блеснув чешуей на солнце, снова исчезает. У меня замирает сердце, а Ахмет стоит с открытым ртом. Ослабевшая, было, леска снова туго натягивается.
– Трави! – кричит Ахмет, немного придя в себя.
 Я поспешно начинаю отпускать леску. Конечно, надо дать походить рыбе, чтобы устала.
– Ушла…– потянув на себя вдруг провисшую леску, делает безжалостное заключение Ахмет.
– Да?..

Пустая леска необыкновенно легко выбирается из воды. Вот показался и сам голый крючок. Мы долго созерцаем качающуся блестящую железку, не в состоянии что-либо сообразить.
– Все? - спросил Ахмет не то у сошедшей рыбы, подарившей нам столько суматошно-волнительных минут, не то давая оценку сложившейся обстановке. Или, может быть, он утешал меня так. Что все? Почему все? Где рыба?
– А говоришь, что не доплывают до истоков Инзера... Такая рыба?!
Рыбы в реке всегда предостаточно. А вот единственная, сорвавшаяся с крючка, всегда вызывает неодолимую досаду.
– Ладно! Пропади он пропадом, хариус этот! Айда, соберем мальчишек и я вам расскажу об истоке Инзера… – стараюсь я успокоить Ахмета, который до сих пор стоит с открытым ртом, обижаясь то ли на меня-раззяву, то ли на шуструю рыбину...

       * * *

Веками бежит Инзер по ущельям. Череда лет следует одна за другой. Годы появляются, как новогодний снег, и бесследно исчезают, как весенние воды. Друга моего Ахмета давно уже нет в живых. Да и хариуса в Инзере теперь не стало. Меня же судьба унесла не в верховья, а вниз по реке. Иногда мне кажется, что поднявшиеся вверх по течению рыбы, достигнув истока, куда мы, к сожалению, не добрались, так и ждут в том омуте- колодце меня с Ахметом...
 
Много перевидал я верховьев. Побывал и в той знаменитой пещере, долго наблюдал, как выбегает из пещеры стремительная речка Шульган. Тогда я уже знал, по картам и лоциям, что Инзер берет начало не под горой Ямантау. Если бы в то время наша буйная фантазия и вправду повела нас в путь в поисках ее первородника – это стало бы в нашей детской жизни сказочно-ярким событием. Кто знает, может быть, оно послужило бы и в дальнейшем надежной опорой в преодолении многих трудностей.

Я и сейчас пьянею от святых детских грез. Время от времени ударяюсь в воспоминания, перебираю сны, по которым скучаю. Перед глазами встает картинка: вершина горы-исполина в черных мглистых облаках, замшелый сине-зеленый лес. У подножия лежит огромный камень-валун, который не в силах поднять даже сам Урал-батыр. Из-под нее бьет чистая, как слеза, холодная, как лед, животворящая вода. В округлом колодце она нанемного успокаивается, а потом игриво устремляется в лесную чащу, к людям – в нашу деревню...
 
Так, наверное, начинается не только Инзер, но и все реки. А также все добрые дела, светлые мысли, думаю, начинаются так же. Сначала они родятся в голове, а потом, по мере удаления от них, превращаются в яркие, высекающие искры воспоминания.
– Ну что, видел начало Инзера? Оно точно такое, как ты нам, бывало, рассказывал? – спрашивают друзья, когда я приезжаю домой.
– К сожалению, пока не нашел. Я ведь вниз по течению пошел… Вы остались здесь и тоже не ходили к истокам?

Одна вера все крепнет и крепнет во мне: тот край и вправду похож на те волшебные сны, на заманчивые сказки, о которых когда-то поведал им. Чем дальше уходит детство, тем ярче становятся воспоминания, тем дороже неосуществленные мечты...
 
Дело, однако, не в этом. Никто из наших пока не добрался до страны наших детских грез и не открыл начала Инзера. Значит, никто не может разуверить меня в том, что есть такое место. Но сам же я, рассказывая о нем, прибавив для убедительности Урал-батыра, Шульган и Ямантау, заставил друзей поверить в существование этого сказочного уголка! Только жаль, самому не удалось побывать там и увидеть все собственными глазами.

Тем, кто сомневается, я задал бы такой вопрос:
– А вы бывали на дне моря? Неужели нет?
Значит, бывают и бездонные моря?..
Я прихожу к выводу, что, чем больше познаю, тем меньше знаю…
       * * *
…Мы с дочерью спустились к Инзеру.
– Вон там, на перекате, – показываю рукой на едва заметные на половодье буруны, – когда были такими, как ты, мы с другом Ахметом ловили хариусов. Не бурной весной, конечно, а когда река по-летнему пела...

Дочь с заворожением глядится на весенний разлив. Пока мы с ней ехали сюда в поезде с низовьев Инзера, где река намного шире, она все время смотрела в окно вагона. Проезжая через мосты, каждый раз выспрашивала:
– Папа, а это какая река?
– Инзер, доченька. Железная дорога все время идет по берегу Инзера.
– Правда?! Мы с тобой уже столько времени едем, а за окном все Инзер и Инзер? – удивлялась она и бросалась к окну напротив, ища картины еще прекрасней.

Сейчас же, когда мы стоим на самом берегу, она, видимо, гадает о том, как это ее отец, не страшась, мог рыбачить в этих буйных водах, один вид которых бросает в оторопь, да и вместо веселой песни рев такой, что в ушах звенит.
– Папа, а ты у начала этой реки бывал? – Вдруг спохватывается она. – Если бы мы не сошли с поезда, то прямо бы и прикатили к ее истоку?
«Нет, доченька, не довелось мне увидеть истоков», – хотелось сказать ей, но не хватило духа.
– Я тебе расскажу про ее истоки, доченька. Может быть, когда вырастешь, сходишь и сама увидишь это таинство, – сказал я с грустью.
– Да, папа? С тобой и сходим?


       2. Еще исток


       Имена главных героев этой истории не сохранились. Если бы нужно было, они непременно остались бы в памяти народа. Даже вот эта гора могла стать памятником, своим названием напоминающим о них. Ведь память земли крепче, чем людская память. Разве названия таких скал, как Инсебика, Барсыноскан не напоминают нам минувшие времена, не рассказывают ли о поучительных событиях, связанных с этими именами, постоянно обновляя нашу дырявую память?

У этой вот горы, что высится прямо посреди поселка Инзер, нет определенного названия, связанного с именами. Белые скалы ее, покрытые березами и грациозными соснами, видны издалека, и с железной дороги, и с автомобильной. Вершина гордо вздымается над местностью и носит величавое и красивое, как сама, название – «Гора любви». Наверно, не совсем точное название, поскольку знаю, что любую возвышенность около любой деревни по обыкновению именуют «Девичьей» или «Караульной» горой. Из того же ряда, думаю, и «Гора Любви». А ведь эта гора не похожа ни на какую другую! Что за тайна скрыта за ее ничего не говорящим опосредственным названием? Ой-хой, наверное, большая и очень поучительная.
…
Я был тогда еще маленьким, едва начинал осознавать окружающее, но – почему, не знаю – хорошо запомнил одно предание, рассказанное бабушкой моей маме.
Вы тоже послушайте. Может быть, кого-нибудь оно заденет, оживив сокровенные струны души.

«Конечно же, это легенда связана с названием горы», – скажете вы и будете правы.
       * * *

Они встретились на вершине горы на небольшой полянке, откуда видны сразу несколько деревень.
– Пойдем, любимый, посидим на утесе, там мне больше всего нравится, – сказала девушка, нежно прижимаясь к широкой груди парня.
– Нас могут заметить заводские, – Корбан повел девушку, держа за руку, в другую сторону. – Пойдем, поглядим, как сливаются два Инзера.
– Завод очень далеко… Кто нас увидит, да и как узнают нас оттуда, дурачок, – начала успокаивать его девушка. – Тогда давай, сначала сходим на утес, а потом поглядим и на устье рек.
– Вот видишь, дорогая, где бы мы ни находились, не можем не прятаться от людских глаз, – тяжело вздохнул Корбан. – Не можем даже немного побыть вместе без боязни, что нас заметят посторонние.
– Побудем, Корбан… До могилы вместе останемся, – многозначительно сказала девушка, прижимаясь к нему. – Вот ведь я, никого не боясь, пришла на свидание. А ты – мой батыр! В этих краях ты никого не боишься, так ведь?
– Да, я здесь был хозяином. Когда-то... – омрачилось лицо джигита. – С тех пор, как обвинили отца в убийстве управляющего завода и отправили на каторгу, я потерял права на эти земли.
– Так ведь управляющий здесь землю не покупал и не он был хозяином завода! Что бы изменилось, зачем было его убивать? – удивилась девушка. – Твой отец совершенно зря пострадал.
– Отец не убивал его. – Корбан снял с себя зипун, постелил на траву и пригласил девушку сесть рядом. – Присланного на завод нового управляющего прибил наш сосед, разбойник Аптеряй. Тогда ходили слухи, что сам немецкий барон фон Дервиз приезжает осматривать недавно купленный завод . Видимо, его хотел ограбить разбойник, да ошибся.
– Тогда почему твоего отца отправили в острог? – отстранилась из его объятий девушка и пристально посмотрела на него синими ясными глазами. – Когда мы ехали в эти края, услыхав про это убийство, я тоже испугалась. Не скрою, подумала, что и нас могут зарезать эти дикие башкиры.
– Какой-то несчастный беглый Аптеряй – кому он нужен? – задумавшийся Корбан встал и повернулся к девушке. – А мой отец был хозяином владений, он мешал расширяться заводу! Наш аул стоял там, где сейчас расположен завод. Разрушили, выселили, прогнали, понимаешь? А ведь сам русский царь жаловал нам эти земли своей грамотой. Дедушка рассказывал.
– Я тоже слышала об этом от своего отца, – девушка подала руку Корбану, встала и прильнула к нему. – Мой отец очень хороший человек. Вот увидишь, он даст согласие выдать меня за тебя.
– Русскую за мусульманина? – Корбан слегка отстранил девушку от себя и посмотрел в упор в ее глаза. Эх, любит же он эти бездонные синие очи, похожие на небеса, эти золотистые волосы, переливающиеся, как солнечные лучи. – И без твоего отца, наверно, на этом свете осталось еще немало земель, куда не достала рука царя. Давай убежим отсюда,а, милая!
– Почему же именно за мусульманина? Мама говорила, что в Казани инородцы могут принять крещение. Их там даже переводят в дворянское сословие, вот! В таком случае и отец мой не будет против, дорогой. Породниться с дворянином – его давняя мечта…– начала девушка воодушевленно, но, заметив, как странно изменилось лицо Корбана, замолкла и понурила голову. – Чем куда-то бежать, говорю, может,.. если подумать… Ты ведь – тоже представитель знатной верхушки! Имеешь право наследования этих угодий, батыр мой.

Крепко задумался Корбан. Он думал о том, как перешагнуть ту глубокую пропасть, лежащую между ним и хрупкой девушкой, которая так доверчиво и с такой любовью засмотрелась на него, ожидая его решения. Он вспомнил рассказы отца о совместном с русскими восстании Салавата и размышлял о том, что и на стороне царя тогда воевало немало башкир. Свойственные отцу сумасбродные мысли пронеслись в голове Корбана. А может, и вправду стать дворянином, и, как когда-то его прадед Колман-бей, получить у царя грамоту на владение этими землями, да и заводом? Тогда можно и народ, и заводчан повернуть на свою сторону. А потом взять и обратно вернуться в свою веру. Ведь, если можно принять крещение, то возможен и обратный путь, не так ли?

Корбан осторожно обнял девушку за плечи и терпеливо начал объяснять:
– Даже убегая, оставь после себя посевы, говаривал мой отец. Я живу по его заветам. Давай сделаем так, любимая. Ты разузнай мнение отца. Твоя мать, думаю, не пойдет против его воли. А я поспрашиваю у знакомых русских. Если и вправду можно, то почему бы не попробовать, а? – У Корбана загорелись глаза, и он игриво тиснул девушку. – А что, если сделаем так: убежим – и ты примешь мусульманскую веру?
– И приму… У меня хватит решимости, мой Корбан. – Девушка еще крепче прижалась к нему. – Только сначала поищем счастья здесь, батыр мой ….

       * * *


– Итак, этот оборванец хочет жениться на моей дочери и разбогатеть?! А она ради него, говоришь, веру готова продать? – Управляющий завода с насмешкой посмотрел на мастера, просившего за Корбана. – Ты что, браток, и всерьез думаешь, , что я вырастил красавицу дочь и приехал из Рязани сюда только для того, чтобы породниться с этим диким народом?
– Во время своего приезда хозяин завода барон фон Дервиз предупреждал, чтоб с местным населением держались тактично! Надо, наказывал, помнить о бунте Салаватки... – робко проговорил мастер.
– Значит,и ты, умная голова, заодно с этим головорезом? Парень подладился к моей дочери и хочет жениться на ней... А у тебя случайно у самого дочка не подросла еще? Нет? В таком случае, жени сына на какой-нибудь басурманке! Вот тогда и будешь настоящим дипломатом по международным сношениям, ха-ха-ха!.. А теперь – пошел вон!!!
Когда мастер покинул кабинет, управляющий вызвал своего помощника и приказал:
– Вызови пристава, немедленно! Сейчас же!!! Хе, дескать, не забывайте о Салавате!.. Вот как оборачиваются дела, если медлить с наказанием… Это уже не предупреждение Сергея Павловича, а предупреждение преступления, бунта, дорогой! На то я и управляющий, чтобы вовремя упредить …

       * * *

– Надо бежать, любимая! – такими отчаянными были слова Корбана, когда они вновь встретились на полянке. – Мой знакомый мастер ходил к твоему отцу. Он его с треском выгнал.
– Правда? – Девушка, не колеблясь, повела Корбана в сторону устья рек. – Мама с ним еще не говорила. А мне она так сказала: договоримся с отцом, доченька – какой отец не желает счастья своей дочери…
– Одного только боюсь, любимая. – Парень, крепко обнял ее, выражая свою искреннюю любовь. – Если меня сошлют, как отца, что будет с моей матерью и сестренкой? Тебя же насильно выдадут за кого-нибудь замуж… Со временем привыкнешь, забудешь, что был на свете Корбан, который когда-то был хозяином этих земель и любил тебя...
– Не говори так, мой батыр, – пролепетала девушка дрожащим голосом. – Наверно, самой судьбой было предписано приехать мне из далекой Рязани сюда, встретить тебя и полюбить. Говорят, судьбу не обманешь и не обойдешь. Если так – бежим! Я согласна… Завтра же! Нет, сегодня же!..

…– Вот они где!.. Эй-хей! – вдруг раздавшийся голос застал влюбленных врасплох.
– Это конец! – испуганно прошептала девушка. – Беги, Корбан! Мне ничего не будет… Потом встретимся… Найдешь меня здесь…
– Найду! – крикнул парень и исчез в чаще.
– Ага! – с пологого склона горы на поляну выскочил верховой полицейский, быстро спешился и, держа лошадь за узду, подвел к девушке. – Садись! Поедем домой, красавица. Отец ищет тебя… А твой басурман никуда не денется – гора окружена.

Словно в подтверждение его слов, на той стороне, куда убежал Корбан, загремели выстрелы.
– Вот дикари!!! – Она влепила пощечину приставу, который стоял перед ней, нагло посмеиваясь, и побежала в сторону выстрелов. Пещера! На их любимой горе есть пещера. Никто о ней не знает. Она подскажет Корбану, он там спрячется и ускользнет от них!

Стоп! А кто это сидит на вершине любимого утеса? Ба, да это ее отец!
– Всё, доченька. Избавились от этого басурмана, – управляющий с наганом в руке отошел от обрыва. – Издали я давно замечал, что кто-то встречается здесь, на горе. Поэтому преследователей сразу сюда направил . Хе-хе… Стой, дочь!!! Ты ку-да?! Сто-ой!!! И-ах!
 
Когда девушка увидела любимого, лежащего навзничь под скалой, у нее закружилась голова… Ничего не соображая, она бросилась к нему. Неуклюжий управляющий попытался остановить ее, но не успел. В тот же миг к нему подбежал пристав, которому показалось, что управляющий сам столкнул свою дочь со скалы...

       * * *

– Даже ради любви нельзя отрекаться от своей веры, – задумчиво произнес мой друг Дим.
 
Мы сидим с ним не вершине «Горы Любви». Перед нами сливаются два Инзера и, превратившись в одну более могущественную струю, теряются среди белесых скал. Друг прижимает свою гармонь, а я держу фотоаппарат. У гор есть удивительное свойство: несмотря на то, что мы сидим вместе и смотрим на одно и то же, каждый из нас видит что-то свое и углублен в собственные мысли. Дим опрокидывается на траву и показывает рукой:
– Во-он, смотри, Дамир, тропинка, по которой мы ходим весной в школу, отсюда еле заметна, как полосочка.
– А гора-то та, оказывается, не так уж высока. От той тропинки до вершины какое, по-твоему, расстояние? – спрашиваю я.

– Когда ходишь по краю пропасти, гора вовсе не кажется низкой, – вновь садится Дим. – Ты вот что скажи мне: ту гору, где был раньше запань, мы называем просто Козьим камнем… А эту почему «Горой любви» прозвали? Ведь тогда никто не знал о свиданиях той девушки с Корбаном… А вот о том, что я нашел свою Гульфару именно на этой горе – знаешь, например, ты. Да и многие знают...

– Может, в честь твоей большой любви к Гульфаре эту гору следует переименовать в «Утес Гульфары» или «Высоту Димгуль», а может в « Гору Гульдим», – говорю я, в мыслях находясь где-то далеко отсюда. – Давай подумаем, откуда пошло название «Гора Любви»? Может быть, управляющий, убивший дочь своими руками, перед тем как уехать из наших краев, назвал гору в память о ней?
– Этого не может быть. Слишком большой грех он совершил…Я думаю, в память о Корбане, погибшем ради любви, земляки назвали ее «горой Любви», – продолжает мою мысль Дим. – Ведь обычно названия дают местные, коренные жители.
– А я знаю, как было дело на самом деле…Послушай, расскажу, – заинтересовал я Дима.

… Полицейские уже дожимали кольцо окружения. Им помогали преданные помощники управляющего. Кроме того, в оцеплении находились и несколько купленных управляющим башкир – вирнаев. Они нужны были для того, чтобы оправдать на суде, если бы он состоялся, «охоту» на Корбана. Дескать, Корбан задумал преступление – выкрасть дочь управляющего и убежать с ней.

Услышав выстрелы, все сбежались туда. Перед ними предстала страшная картина.
Внизу под утесом лежали молодой башкир-богатырь и русская красавица, а наверху с наганами в руках стояли беспощадные местные правители – управляющий завода и полицейский пристав...

Все до мелочей продумал хозяин, только не учел того, что любовь не укладывается в рамки расчетов. У нее собственные правила, свои законы.

Прибежавший на скалу люд пришел к единодушному выводу: не зная, как спастись от преследователей и не желая расставаться, два молодых сердца выбрали единственно верное, по их мнению, решение – взявшись за руки, сбросились со скалы. В деревнях, конечно же, слыхали о случаях, когда влюбленные несли себя в жертву ради большого чувства. Только одно даже прихвостням было не понятно: как это – родной отец, поставив дочери в вину беззаветную чистую любовь, мог организовать ее публичную казнь?
 – Корбана земляки должны были похоронить в родной деревне. – Я показал на правый берег Инзера, где на окраине деревни Новый Хасан виднелось кладбище. – Только Ислам не разрешает покойников переправлять через реку. Значит, его могила должна быть где-то здесь, недалеко от места, где он разбился. А могила его безымянной возлюбленной на противоположном от нас склоне горы, – киваю головой на православное кладбище, находящееся у подножия «Горы Любви».
– Так они и после смерти лежат по разные стороны горы?! – ошарашенно вскакивает Дим с места.
– Да. Вместе ходили по земле, вместе погибли, а вот навеки соединиться не смогли и после смерти.
– Может, воссоединились?.. – Друг садится передо мной на корточки, достает сигарету, спички и долго пытается прикурить. – Я об их душах говорю… Несмотря на то, что вера у людей разноликая, Бог для всех один же!
– Любовь – понятие бренности, она не имеет никакого касательства к той, загробной жизни, – вздыхаю я. – Тебе приходилось слышать о половинках душ, которые ищут друг друга, чтобы воссоединиться в одну целую?
– Приходилось, – отвечает Дим.
– Да, они сливаются, становясь одним целым и потом вместе обустраивают счастливую жизнь, наделяя своими добрыми качествами все вокруг нас, – восторженно заявляю я и, поднявшись, широко раскидываю руки, как бы желая разом принять в охапку окружающую величавость гор.

Внизу под нами два Инзера сливаются в один и увеличившийся поток, чуть присмирев, но с удвоенной силой начинает прокладывать новое русло в неведомые дали...

       * * *

Как-то весной, возвращаясь от родственников, у которых гостил в Новом Хасане, я не поленился сделать крюк и поднялся на «Гору Любви». Оказывается, и моя память туго набита воспоминаниями, связанными с ней.

Вот полянка, на которой мы после школьного выпускного бала сидели до утра у костра. Вчерашние ученики русских и башкирских классов, внешне беззаботно веселясь, апро себя серьезно строя планы на светлое будущее, то окрыленно, то печально смотрели на мечущееся пламя. Тогда они не знали легенду о «Горе Любви». Я тоже не вспомнил ее…
И сейчас, наверное, выпускники встречают здесь у костра утреннюю зарю. Они тоже не знают о событиях, происходивших несколько поколений назад, которые дали название этой горе, как не знают и о других – более поздних.

А вот западный крутой склон. Когда-то мы там сидели с другом Димом. Он – с гармонью, я с фотоаппаратом. Мы смотрели, как сливаются два Инзера – малый и большой – и дают начало новому Инзеру, и каждый из нас был погружен в свои думы.
 
Да, и моего друга Дима давно уж нет. Отсюда вижу дом, в котором оборвалась его жизнь. Любовь, найденная им на «Горе Любви», собственной рукой оборвала его земной путь. Не себе забрала, а забросила далеко-далеко…туда, откуда, увы, нет возврата.
 
Ты тоже стал жертвой, привнесенной во имя Любви, мой друг-гармонист? Сгорел в пламени неразделяемого большого чувства?

Что же такое ты, Любовь? Почему, невзирая на такие большие жертвы, ты только крепнешь, становишься еще более необъятной и необъяснимой?! Значит, ты и вправду несокрушимый утес – от головокружительной вершины до умертвляющей пропасти всего один шаг...