Первое

Улица, забитая езжим железом,
Принимает каждого, кто не пятится в зад.
И так же легко она отпускает каждого,
Кто знает, как жизнь свою превратить в ад.
Город, похожий на индивидуальность каждого,
Сотнями улиц, тысячами домов,
Пустыми глазницами запахнутых окон
Растворяет тело в карте дорог.
Город, существующий в нашем объективном мире,
Плевать хотел на логичность настоящего,
Он живет своей, понятной лишь коллективному
Разуму жизнью, не замечая происходящего.
Государство, обозначенное лишь рамками системы,
Принимается нами как догма эталона.
И через миг, придавленное гипотезой произошедшего,
Похоже больше на рельсу, торчащую из сошедшего со шпал вагона.
Мир, описанный углем, мелом и печатными чернилами,
Разобранный и собранный людьми до последнего винтика
С интересом наблюдает за исходом предстоящего,
Под интересом понимая равнодушия постылость.
Планета, вздыхая в такт трубам прогресса,
Запуталась, социализм ли, демократия иль светлое будущее
Окунает её в унитаз с чернилами,
Стекшими с плакатов, но не выдавленными из тюбика.
Вселенная, до сих пор расширяясь со времен великого взрыва,
Думает, а не послать ли всех на ***
И не повернуть ли вспять сотворение мира.
И смеется, осознавая свою власть, но не поворачивает, ссылаясь на усталость.
И Господь, наблюдая за размышляющими вселенными,
Копошащимися и превращающимися в вакуум по велению Его вздоха,
Размышляет, каким я опишу Его в своих следующих творениях
И не сброшу ли с полки слова Его, устав подавлять заветами Его свою животную похоть.
Не забудут ли люди святое писание?
Ведь тогда ему снова придется напомнить о себе, показав свою силу,
Но не станет делать этого, ведь столько дел еще
Не сделано с момента сотворения мира.

И я, облаченный в слов рифму,
Росчеркам пера изменю ход дел.
Захочу – наступит новый ледниковый период.
Будет угодно – сотру прогноз погоды со страниц газет.