Стивен Крейн - Черные всадники и другие стихи

I
Черные всадники пришли с моря.
И лязгали, лязгали щиты и копья,
И стучали, стучали копыта и подковы,
Дикие крики и волны волос
Бесновались на ветру:
Так примчался грех.

II
Три птички сидели в ряд,
Задумавшись.
Мимо проходил человек.
Тогда птички стали подталкивать друг друга.
Сказали: «Он думает, будто бы умеет петь».
Они в смехе запрокинули головы.
Милыми глазами
Смотрели они на него.
Они были очень пытливы,
Три птички, сидевшие в ряд.

III
В пустыне
Увидел я существо, нагое, звероподобное,
что, присев на корточки,
Держало сердце свое в руках
И пожирало его.
Я спросил: «Вкусно, друг?»
«Оно горькое, горькое, - ответил он, -
Но оно мне нравится,
Потому что оно горькое,
И потому что это мое сердце».

IV
Да, у меня тысяча языков,
И девятьсот девяносто девять из них лгут.
Хотя я пытаюсь пользоваться одним,
Он не запоет по моему желанию,
Но будет мертветь у меня во рту.

V
Однажды один человек
Сказал:
«Пусть все люди мира встанут в ряды».
И тут же
Поднялся страшный шум среди людей,
Которые не хотели вставать в ряды.
И была громкая, всемирная ссора.
Она длилась веками;
И была пролита кровь
Теми, кто не хотел вставать в ряды,
И теми, кто устал стоять в рядах.
В конце концов, тот человек скончался, плача.
И те, кто участвовал в кровавой драке,
Не узнали великой простоты.

VI
Бог заботливо созидал корабль мира.
С великим мастерством
Сотворил Он корпус и паруса,
А последним – руль,
Готовый управлять.
Стоял Он прямо, гордо взирая на свою работу.
Но в роковой час раздался голос,
И Бог повернулся, внимая.
И вот тогда корабль вдруг
ловко соскользнул,
Коварно и бесшумно, прямо в волны.
И так, навечно без руля, отправился он по морям,
Совершая нелепые путешествия,
Добиваясь странных успехов,
Плывя, будто бы стремясь к серьезной цели,
С попутными глупыми ветрами.
И многие в небесах
Смеялись над этим.

VII
Таинственная тень, склонившаяся надо мною, кто ты?
Откуда ты?
Скажи мне – прекрасна ли правда,
Или же она горька, как поглощенный огонь?
Ответь мне!
Не бойся – я не буду дрожать.
Ибо если я осмелился – я осмелился.
Ответь же мне!

VIII
Я глядел здесь;
Я глядел там;
Нигде не увидел я своей возлюбленной.
И – в это время –
Была она у меня в сердце.
И, по правде, мне не на что жаловаться,
Ибо, будь она прекрасна, и еще прекраснее –
Не быть ей прекраснее Той, что в моем сердце.

IX
Я стоял на возвышенности
И видел, как внизу множество чертей
Бегали, прыгали,
И пьянствовали во грехе.
Один посмотрел вверх, ухмыляясь,
И сказал: «Приятель! Брат!»

X
Если бы исчез широкий мир,
Оставляя по себе темный ужас,
Бесконечную ночь –
Ни Бог, ни человек, никакое пристанище
Ничего бы для меня не значили,
Если бы рядом была ты, твои белые руки,
И роковой конец был бы далеко.

XI
В пустынном месте
Я встретил мудреца,
Что сидел неподвижно,
Читая газету.
Он обратился ко мне:
«Сэр, что это?»
И тогда я увидел, что я опытнее,
Да, опытнее, чем этот мудрец.
Я тотчас ответил ему:
«Старик, старик, то – мудрость мира».
Мудрец посмотрел на меня с восхищением.

XII
«И грехи отцов падут на головы
детей,
вплоть до третьего, и до четвертого колена – на потомков тех,
что меня ненавидят».
Что ж, я ненавижу тебя, бесчестная картина;
Злой образ, я тебя ненавижу;
Вперед, обрати свою месть
На головы этих маленьких людей,
Что ничего не видят.
Это будет смело.

XIII
Если кто-то наблюдает за моей маленькой жизнью,
За моими мелкими муками и потугами,
Он видит глупца;
И негоже богам стращать дураков.

XIV
Стоял багровый шум войны.
Земли почернели и стали пустынны;
Женщины плакали;
Дети бежали, пораженные.
И появился человек, этого не понимавший.
Он спросил: «Отчего это происходит?»
И тут миллионы языков бросились ему отвечать.
И тут поднялся такой гул,
Что причины он так и не узнал.

XV
«Расскажите о славных деяньях войны».
Тогда они рассказывали:
«Были суровые испытания
И мучительные пути к славе».
Ах, я думаю, были деянья более славные.

XVI
Милосердие, ты суть ложь,
Игрушка женщин,
Удовольствие некоторых мужчин.
Перед лицом правосудия
Гляди-ка, стены храма
Видны
Сквозь твой образ внезапных теней.

XVII
И многие шли толпою,
Не зная, куда;
Но, так или иначе, успех или крах
Пришли бы равно ко всем.
И был один, кто пытался найти новую дорогу.
Он углубился в мрачные дебри,
И, в конце концов, умер в одиночестве;
Но о нем говорили: он был храбр.

XVIII
На небесах
Тонкие былинки
Стояли перед Богом.
«Что ты сделала?»
И тогда одна из былинок
Принялась со рвением пересказывать заслуги их жизней.
А другая стояла немного позади, смущена.
И спросил ее Бог:
«А что сделала ты?»
Былинка ответила: «О Господи,
Память мучительна для меня,
Ибо, если я и совершала добро –
Я его не помню».
Тогда Бог, во всем Своем великолепии,
Поднялся с трона.
«Ах, лучшая из былинок!» - сказал Он.

XIX
Разгневанный бог
Бил человека;
Он наносил ему удары,
Громовые удары,
Чей грохот был слышен по всей земле.
Все люди бежали.
Человек кричал и боролся,
И бешено кусался, стоя у ног бога.
Люди кричали:
«Ах, как зол человек!»
И: «Ах, как грозен бог!»

XX
Однажды ко мне пришел ученый человек.
Он сказал: «Пойдем, я знаю дорогу».
И я обрадовался этому.
Мы поспешили вместе.
Скоро, очень скоро оказались мы там,
Где от очей моих не было проку,
И я не видел собственных ног.
Я вцепился в руку своего друга;
Но, наконец, прокричал он: «Я заблудился».

XXI
Передо мной простирались
Мили и мили
Снега, льда, горящего песка.
И все же я мог глядеть вдаль,
И видеть края бесконечной красоты;
И я мог видеть прелесть той,
Что гуляла в тени дерев.
И когда смотрел я,
Не было ничего
Кроме этого края красоты и ее.
И смотрел я снова,
И моему взору, желанные,
Предстали вновь
Мили и мили
Снега, льда, горящего песка.

XXII
Однажды я видел разъяренные горы,
Вставшие в линию на фронте.
Им противостоял маленький человек;
Да, он был не больше моего пальца.
Я засмеялся и спросил стоящего рядом со мной:
»Победит ли он?»
»Конечно, - ответил тот, -
»Его деды много раз побеждали их».
И тогда увидел я много доблести в дедах –
Хотя бы из-за маленького человека,
Который противостоял горам.

XXIII
Пространства меж звезд,
Тихие сады под солнцем,
Держите свою прелесть в отдалении;
Не проливайте свет свой на мое слабое сердце.
Пока она здесь,
В этом краю тьмы –
Ни ваши золотые дни,
Ни ваши серебряные ночи
Не смогут воззвать ко мне.
Пока она здесь,
В этом краю тьмы –
Я стою здесь и жду.

XXIV
Я видел человека, что преследовал горизонт;
Он мчался и мчался по кругу.
Это взволновало меня;
Я обратился к человеку.
«Это тщетно, - сказал я, -
Ты никогда не сможешь» -
«Ты лжешь», - воскликнул он,
И продолжил свой бег.

XXV
Гляди, могила злодея,
И подле нее суровый дух.
Туда пришла печальная дева с фиалками,
Но дух схватил ее за руку.
«Не нужно цветов для него», - сказал он.
Дева заплакала:
«Ах, я его любила».
Но дух, мрачный и грозный, отвечал:
«Не нужно цветов для него».
Итак, вот вопрос:
Если дух был справедлив,
Отчего плакала дева?

XXVI
Предо мною высился могучий холм,
И долгие дни я взбирался на него,
Одолевая снега.
И когда передо мною раскинулся вид с вершины,
Мне показалось, что я трудился,
Дабы увидеть недоступные сады,
Раскинувшиеся вдали.

XXVII
Юноша в блистающем облаченье
Отправился гулять в мрачный лес.
Там встретил он убийцу,
Облаченного в одежды старых дней;
Он, бросив хмурый взгляд сквозь заросли,
Выхватил кинжал дрожащею рукой
И двинулся на юношу.
«Сэр, - сказал ему тот, -
Я очарован, поверьте мне,
Умереть вот так,
В этой средневековой манере,
Как описывается в лучших легендах;
Ах, какое счастье!»
И принял он рану тогда, улыбаясь,
И умер довольным.

XXVIII
«Правда, - сказал странник, -
То скала, могучая крепость;
Часто бывал я в ней,
Даже в самой высокой башне,
Откуда мир кажется черным».
«Правда, - сказал странник, -
То дыхание, ветер,
Тень, призрак;
Долго я преследовал ее,
Но ни разу не коснулся
И подола ее облаченья».
И я поверил второму страннику;
Ибо правда была для меня
Дыханием, ветром,
Тенью, призраком,
И я ни разу не коснулся
Подола ее облаченья.

XXIX
Гляди, я вернулся из края дальних солнц.
И был я в краю, кишащем гадами,
Населенном, иначе говоря, гримасами,
Укрытом сверху непроницаемым покровом черноты.
Я вскрикнул в отвращении,
Измученный им.
И я спросил его:
«Что это?»
И медленно ответил он:
«Дух, это мир;
Он был твоим домом».

XXX
Если бы у меня была смелость
Позволить мечу добродетели
Пронзить свое сердце,
Чтобы сорняки оросила
Моя грешная кровь,
Что мог бы ты мне предложить?
Замок в окружении садов?
Цветущее королевство?
Что? Надежду?
Так убери прочь свой алый меч добродетели.

XXXI
Много рабочих
Построили огромный каменный шар
На вершине горы.
После они спустились в долину,
И повернулись поглядеть на свою работу.
«Это грандиозно», - сказали они;
Они были довольны.
И внезапно он пришел в движение:
Он стремительно понесся на них;
Он раздавил их всех насмерть.
Но у некоторых была возможность завопить.

XXXII
Два или три ангела
Спустились на землю.
Они увидели тучную церковь.
Люди тонкими черными ручейками
Постоянно плыли туда.
И ангелы были в недоумении,
Отчего люди так приходили,
И почему они оставались внутри так долго.

XXXIII
Однажды на дороге я встретил человека,
И он посмотрел на меня добрыми глазами.
Он сказал: «Покажи мне свои товары».
Я так и сделал,
И протянул ему один.
Он сказал: «Это грех».
И я протянул еще один;
Он сказал: «Это грех».
И я протянул еще один;
Он сказал: «Это грех».
И так до конца;
Всегда говорил он: «Это грех».
И вот, в конце концов, я воскликнул:
«Но у меня больше ничего нет».
И глаза его стали еще добрее,
Когда он посмотрел на меня.
«Бедная душа!» - сказал он.

XXXIV
Я стоял на дороге,
И ею шли
Множество странных коробейников.
Каждый делал мне знаки,
Потягивая меленькие образы, говоря:
«Вот мой образ Бога.
Теперь я предпочитаю этого Бога».
Но я сказал: «Прочь!
Оставьте мне моего Бога,
А своих заберите;
Я не могу купить ваши образы Бога,
Маленьких богов вы можете предпочитать с полным правом».

XXXV
Человек увидел золотой шар в небесах;
Он взобрался за ним,
И, наконец, достиг его –
То была глина.
И вот что странно:
Когда человек спустился на землю
И посмотрел вновь,
Но то был золотой шар.
И вот что странно:
То был золотой шар.
Да, ей-богу, то был золотой шар.

XXXVI
Я встретил пророка.
Он держал в руках
Книгу мудрости.
«Сэр, обратился я к нему, -
Позвольте мне почитать».
«Дитя мое», - начал он.
«Сэр, - сказал я, -
«Не думайте, что я дитя,
Ибо я уже знаю многое из того,
Что вы держите в руках.
Да, многое».
Он улыбнулся.
Тогда он открыл книгу
И протянул ее мне.-
Странно, что я вдруг стал слепым.

XXXVII
На горизонте встали горные вершины;
И, когда я на них посмотрел,
Начался марш гор.
И, маршируя, они пели:
«Эй! Мы идем! Мы идем!»

XXXVIII
Океан сказал мне однажды:
«Погляди!
Там, на берегу,
Плачет женщина.
Я наблюдал за ней.
Иди и скажи ей:
Я положил ее возлюбленного
В прохладной зеленой зале.
Там богатство золотого песка
И коралловые колонны;
Две белых рыбки стоят на страже у его гроба.
Скажи ей это
И еще:
Что король морей
Тоже плачет – старый, беспомощный человек.
Торопливые судьбы
Наполняют его ладони трупами,
Пока он не оказывается стоящим, наподобие ребенку,
С кучей игрушек в руках».

XXXIX
Бледные молнии сверкали в облаках;
Грохотали свинцовые громы.
Прихожанин воздел руку.
«Слушай! Слушай! Глас Божий!»
«Нет, - сказал человек.
«Глас Божий шепчет в сердце
Так тихо,
Что душа замирает
Бесшумно
И стремится услышать эту мелодию,
Далекую, нежную, как легчайшее дыхание,
И все живое замирает, дабы услышать ее».

XL
И ты меня любишь
Я люблю тебя.
Значит, ты – равнодушная трусиха.
Да; но, любимая,
Когда я стремлюсь к тебе,
Человеческие мнения, тысяча густых чащ,
Мое переплетаемое существование,
Моя жизнь,
Пойманная в жнивье мира,
Как в легкую вуаль –
Это меня останавливает.
Я не могу шевельнуться,
Чтобы не было слышно, как она рвется.
Я не смею.
Если любовь любит,
И мира не хватит
Для слова.
Все потеряно,
Кроме мысли о любви
И места для мечтаний.
И ты меня любишь
Я люблю тебя.
Значит, ты – равнодушная трусиха.
Да; но, любимая –

XLI
Любовь шла в одиночестве.
Камни резали ее нежные ступни,
И кусты ежевики царапали ее нежные руки.
И тогда появился ее спутник,
Но, увы, он не мог помочь,
Ибо имя ему было – сердечная боль.

XLII
Я шел по пустыне.
И я воскликнул:
«О Господи, забери меня отсюда!»
И голос сказал: «Это не пустыня».
Я воскликнул: «Да, но –
Песок, жара, пустынный безучастный горизонт».
Голос сказал: «Это не пустыня».


XLIII
В ветре послышались шепотки:
«Прощай! Прощай!»
Тонкие голоса кричали во тьме:
«Прощай! Прощай!»
И я протянул свои руки вперед.
«Нет, нет» -
В ветре послышались шепотки: «Прощай! Прощай!»
Тонкие голоса кричали во тьме:
«Прощай! Прощай!»

XLIV
Я был во тьме;
Я не видел ни слов своих,
Ни желаний своего сердца.
И тогда вдруг вспыхнул яркий свет –
«Верни меня снова во тьму».

XLV
Традиция, ты существуешь для грудных детей,
Ты суть живительное молоко для младенцев;
Но в тебе нет мяса для мужей.
Тогда –
Но, увы, мы все – младенцы.

XLVI
Множество красных чертей сбежало из моего сердца
Сбежало на страницу,
Они были так малы,
Что перо могло их растереть.
И многие бились в чернилах.
Было необычно
Писать этой красной дрянью
Вещей из моего сердца.

XLVII
«Думай, как я, - сказал человек, -
Иначе ты отвратительно зол;
Ты – жаба».
И после я, поразмыслив над этим,
Сказал: «Тогда я буду жабой».

XLVIII
Жил однажды человек –
О, такой мудрый!
В любом питье
Чувствовал он горечь,
А в любом прикосновении
Находил жало.
В конце концов, он выкрикнул:
«Нет ничего –
Ни жизни,
Ни радости,
Ни боли –
Нет ничего, кроме убеждения,
А убеждение да будет проклято».

XLIX
В раздумьях стоял я посреди черного мира,
Не зная, куда направить свои стопы.
И я увидел быстрый человеческий поток,
Непрестанно струившийся,
Полный жаждущих лиц,
Поток желания.
Я окликнул их:
«Куда вы идете? Что вы видите?»
Тысяча голосов крикнули в ответ.
Тысяча пальцев указали.
«Гляди! Гляди! Там!»
Я ничего не видел.
Но, гляди! Далеко в небе разлилось сияние
Неописуемое, божественное –
Видение, нарисованное на облаке;
И то было оно,
То его не было.
Я колебался.
И тогда из потока
Донеслись громкие голоса,
Нетерпеливые:
«Гляди! Гляди! Там!»
И я посмотрел опять,
И подпрыгнул, не колеблясь,
И бился, и волновался,
Хватая воздух пальцами.
Твердые холмы рвали мою плоть;
Дороги ранили мои ступни.
Наконец, я посмотрел опять.
Никакого сияния далеко в небе,
Неописуемого, божественного;
Никакого видения, нарисованного на облаке;
И всегда глаза мои болели от света.
Тогда воскликнул я в отчаянии:
«Я ничего не вижу! Ах, куда мне идти?»
И вновь поток повернул свои лица:
«Гляди! Гляди! Там!»
И, завидев слепоту моей души,
Они кричали: «Глупец! глупец! глупец!»

L
Ты говоришь, что ты свят,
И это
Потому, что я не видел, как ты грешил.
Это так, но есть ведь и те,
Кто это видел, мой друг.

LI
Человек предстал перед странным Богом –
Богом многих людей, печально мудрым.
И божество громыхнуло,
Раздувшееся от гнева, и пыхтящее.
«На колени, смертный, и раболепствуй,
И пресмыкайся, и оказывай почтение
Моему Исключительному Верховному Величеству».
Человек убежал.
Тогда он пошел к другому Богу –
К Богу своих мыслей.
И тот поглядел на него
Нежными глазами,
Светящимися бесконечным пониманием,
И сказал: «Бедное мое дитя!»

LII
Почему, глупец, ты стремишься к величию?
Иди, сорви ветку и носи ее.
Этого будет достаточно.
Боже мой, есть такие дикари,
Которые задирают носы,
Как если бы звезды были цветами,
И слуга Твой теряется среди их пряжек.
Я бы с радостью сравнял свои глаза с их глазами.
Глупец, сорви ветку и носи ее.

LIII
i
Неистовый Бог,
Вышагивающий по небесам
Важной походкой,
Я не боюсь Тебя.
Нет, даже если ты с высоты Своего неба
Поразишь мое сердце Своим копьем,
Я не боюсь Тебя.
Нет, даже если удар этот
Похож на удар молнии, поразившей дерево,
Я не боюсь Тебя, чванный хвастун.
ii
Если Ты сможешь прочесть в моем сердце,
Что я не боюсь Тебя,
Ты увидишь, почему я не боюсь Тебя,
И почему это верно.
Так что не угрожай мне Своими кровавыми копьями,
А не то Твои божественные уши услышат проклятия.
iii
И все же есть Тот, кого я боюсь:
Я боюсь видеть горе на том лице.
Быть может, друг, Он не твой Бог;
А если так, плюнь на него.
Этим поступком ты никак не согрешишь.
Но я –
Ах, я скорей умру,
Чем увижу слезы в тех очах моей души.

LIV
«Это был дурной поступок», - сказал ангел.-
Ты должен жить, как цветок,
Сносить зло, как щенок,
Воевать, как агнец».
«Это не так, - молвил человек,
Не боявшийся духов;
Он дурной только для ангелов,
Которые могут жить, как цветы,
Сносить зло, как щенки,
Воевать, как агнцы».

LV
Человек тащился по горящей дороге,
Никогда не отдыхая.
Однажды он увидел жирного глупого осла,
Ухмыляющегося ему с лужайки.
Человек выкрикнул в ярости:
«Ах! Не смейся надо мной, глупец!
Я тебя знаю –
Целый день набиваешь себе брюхо,
Зарываешь сердце
В траву и нежные стебли:
Этого тебе будет мало».
Но осел только ухмылялся ему с лужайки.

LVI
Человек боялся, что может повстречать убийцу;
Другой – что он может повстречать жертву.
Один был мудрее другого.

LVII
Взором и жестом
Говоришь ты, что свят.
Я говорю, что ты лжешь;
Ибо я видел, как ты
Освобождаешься от грехов своих,
Сбрасывая их на руки
Маленького ребенка.
Лжец!

LVIII
Мудрец блестяще читал лекцию.
Перед ним стояли две картинки:
«Итак, это – дьявол,
А это – я».
Он отвернулся.
Тогда озорной ученик
Поменял картинки местами.
Мудрец повернулся опять:
«Итак, это – дьявол,
А это – я».
Ученики сидели, ухмыляясь,
Довольные игрой.
Но мудрец был мудрецом.

LIX
Гуляя в небесах,
Человек в странных черных одеждах
Встретил сияющую фигуру.
Тогда устремился он к ней;
С почтением ей поклонился.
«Господи», - сказал он.
Но дух не узнал его.

LX
На моей жизненной дороге
Много светлых существ прошло мимо меня,
Облаченных в белое, и сияющих.
Наконец, я заговорил с одним из них:
«Кто ты?»
Но оно, как и другие,
Не открыло своего лица,
И ответило в спешке, тревожно,
«Воистину, я – добрый поступок;
Ты часто видел меня».
«Не с закрытым лицом», – ответил я.
И вот я, рукой решительной и сильной,
Хоть существо и сопротивлялось,
Отбросил вуаль
И увидел черты ничтожества.
Оно, устыдившись, прошло мимо;
И, подумав немного,
Я сказал себе:
«Глупец!»

LXI
i
Некие мужчина и женщина
Жили во грехе.
И платить за грехи эти
Предоставил он ей,
А сам прочь удалился, веселый.
ii
Некие мужчина и женщина
Жили во грехе.
И мужчина спорил с нею.
И на его голову, и на ее
Сыпался удар за ударом,
И все люди кричали: «Глупец!»
Он был храбрецом.
iii
Он был храбрецом.
Ты бы хотел поговорит с ним, друг мой?
Что ж, он мертв,
И ты упустил свой шанс.
Так пеняй на себя,
Что он мертв,
И что ты упустил свой шанс;
Ибо сам ты был трусом.

LXII
Один человек жил жизнью пламени.
Даже на ткани времени,
Где пурпурное становится оранжевым,
А оранжевое пурпурным,
Эта жизнь пылала –
Страшное, несмываемое красное пятно;
И когда он умер,
Он увидел, что не жил.

LXIII
То был величественный собор.
Для торжественных песнопений
Белая процессия
Направлялась к алтарю.
Стоявший над всеми человек
Был бодрым, и держался с достоинством.
И все же некоторые видели, как он боялся,
Как, будто попав в беду,
Бросал в небо испуганные взоры,
Будто видя грозящие лица из прошлого.

LXIV
Друг, твоя белая борода подметает пол.
Чего ты стоишь и ждешь?
Ты надеешься увидеть его
В один из дней своей старости?
Своими старыми очами
Ты надеешься увидеть
Триумфальный марш правосудия?
Не жди, друг!
Унеси свою белую бороду
И свои старые очи
В более ласковые земли.

LXV
Однажды я знал хорошую песню,
Это правда, поверь мне –
Это были все птицы,
И я нес их в корзинке;
Когда я открыл ее,
Боже мой! Они все улетели.
Я кричал: «Вернитесь, маленькие мысли!»
Но они только смеялись.
Они летели,
Пока не превратились в песчинки,
Рассыпанные между мною и небом.

LXVI
Если я должен сбросить эти поношенные одежды,
И свободно взойти на могучее небо;
Если я должен не найти там ничего,
Кроме просторной синевы,
Глухой, чужой –
Что тогда?

LXVII
Мертвый Бог лежит в небесах;
Ангелы пели гимн окончанья;
Багровые ветры стенали,
С их крыл капала
Кровь,
Капала на землю.
А земля, тяжело вздыхая,
Почернела и осела.
И тогда из далеких пещер
Мертвых грехов
Вышли чудища, разъяренные от вожделения.
Они сражались,
Вступали в схватку за мир,
За лакомый кусочек.
Но печальнее всего было это –
Женщина пытается прикрыть руками
Голову спящего человека
От челюстей роковой твари.

LXVIII
Дух мчался
Сквозь пространства ночи;
И, мчась, звал он:
«Господи! Господи!»
Он пошел по долинам
Черной мертвенной грязи,
Все зовя:
«Господи! Господи!»
И эхо
Из расселин и пещер
Передразнивало его:
«Господи! Господи! Господи!»
И умчался он в просторные дали,
И звал он:
«Господи! Господи!»
И, наконец, тогда воскликнул он,
Безумный в своем отречении,
«Ах, Бога нет!»
И быстрая рука
С мечом небесным
Поразила его,
И он умер.

КОНЕЦ.

Опубликовано 11 мая 1895 года.

Ссылка на оригинал: http://www.wsu.edu/~campbelld/crane/black.htm