Кентавр

       Они встретились случайно.
       Пульсирующие фосфорные фотовспышки, отказывающие в чувстве времени и пространства, уносящие куда-то в четвертое измерение; задающие ритм сердцу и пытающиеся вырваться наружу, прямо сквозь барабанные перепонки, звуки; горьковато-тёрпкий запах раздирает горло; вяжущий, сладкий вкус на языке и губах.
       Одна была в самом сердце бешеного водоворота, она была ненасытна, пила одним глотком и залпом и хотела еще.
       Другая смотрела и видела, впитывая в себя все до мельчайших капелек.
       Не известно, кто вышел первым, но где-то в слепой темноте они столкнулись и, падая, вцепились друг в друга обеими руками.
       Мокрый, холодный песок, тысяча микроскопических морских светлячков…
       Почти одновременно они задохнулись свежим воздухом, и тот час же обморочная тишина сменилась осторожным шуршанием воды, издревним пением цикад, даже стало слышно, как лопаются маленькие пенистые пузырьки на их разгоряченной светящейся коже.
       Одна узнала причину своей ненасытности, получила ответ на вопрос, Другая вообще больше ничего не хотела знать.
       Уходя вместе, они подняли с земли небольшую морскую ракушку, и вскоре их жизни переплелись и закрутились, как ее серпантинные линии.


       Спустя несколько лет Другая стояла перед высокими безразличными мраморными стенами. Глубоко вдохнула и, как с вышки в бассейн, шагнула вперед.


***

       В бешенстве раздирая ее тело ногтями, впивалась в него губами, зубами, чувствовала, что умирает от невыносимого чувства голода, желания слиться в одно целое: как под одеяло, забраться под ее кожу или вобрать, как губка воду, всю ее в себя. Вместе с криком вырывалось отчаяние – мелкими, холодными осколочками, больно царапая глаза, втыкаясь в ее кожу острыми иголками.
       Чувствовала, что вот-вот разорвется, лопнет, как воздушный шарик, переполненный воздухом, но воздух находил путь на волю сквозь искусанные губы, сладко ноющие пунцовые полоски от содранной кожи.
       И все продолжалось.


       Он стал приходить каждую ночь. Громко ржал, бил копытами, подмигивал, в общем, вел себя непозволительно наглым образом. Мчался по холмам с табуном диких лошадей. Обнимал в лесу у водопада приходящих искупаться девушек. Был безмерно счастлив. И все время обидно смеялся над ней.

***


       Кентавр. Человек-конь.
       Чудовище. Женщина-мужчина.
       Она стояла перед зеркалом, с неотвратимым ужасом ощущая, как все дальше и сильнее нахлынивают волны безумия, заставляя неметь кожу, оглушая и ослепляя – перед глазами сжимались фиолетовые кляксы, как круги на воде, - заставляя руку крепче сжимать длинное тонкое сверкающее лезвие.


       Сначала она (впервые в жизни!) встала (- упала?) на колени. А потом все чаще стала задерживаться, сильно себя не утруждая, несла полную чушь, отравляя чужими запахами, вскользь проводила рукой по щеке, шее, груди … и все.


       Часики сошли с ума. Стрелки, как дети, играли в догонялки. Большая за маленькой. Маленькая за большой. По кругу. По бесконечности.


       Никто не встретил. Почему-то оторвалось сердце, ухнуло куда-то вниз, а потом вернулось на место. Боялась темноты, но побоялась включить свет. Тишина. Только чавканье кошки и едва слышное капанье (- протекающего крана?).
       Откинула одеяло. Лежит, как ребенок во чреве, свернувшись калачиком. Черная простынь (- вчера утром – белоснежная?..). Черная, липкая простынь…
       Такая, как раньше – недоступная и родная…
       Схватила за руки: «Не уходи, я умру без тебя!!!»
       Из разжавшейся ладони выпала и покатилась, подскакивая, маленькая перламутровая ракушка.


       Ад – это осознание своих поступков. Осознание, ужас от того, что уже ничего нельзя
       вернуть
       изменить
       избежать
       Только помнить и мучаться. Не там. Здесь. В этом адском раю.

*****