Времена года

Альберт Туссейн

ВРЕМЕНА ГОДА

Весенние версификации
Летние летания
Осенний стихопад
Зимние заминки


....................................


Избранная лирика


.............................


Москва 2008 г.
(Отпечатано в Московской городской организации Союза писателей России)


..............................

Посвящается всем,
кто любит и любим


...............................


Времена года

Весна - пришла
Лето - настало
Осень - прилетела
Зима - наступила
Год - проскочил
Жизнь - упорхнула

..............................


Альберт Иоганович Туссейн –
музицирующий лингвист, переводчик-международник,
автор нескольких книг стихов, прозы и переводов, лауреат конкурса
«Всенародная поэзия России» - 2008 г., член Союза писателей России


...............................


ВЕСЕННИЕ ВЕРСИФИКАЦИИ


«Весенься весенняя весень!»
Игорь Северянин

 
***

«И сказка вешняя горит
Над вечной мукой старых слов…»
Ф.Сологуб

Опять весна!
Беритесь за руки!
Опять весна!
Улыбок зайчики
Прыг-скок, прыг-скок
Через порог
С того лица на это.
В сердцах людей,
Моих друзей,
Мятежное смятение…
Цветов столпотворение!
Ручьев словотворение!
Лучей славотворение!
Идет! Надеждой новою!
Пришла!
Опять весна!


***

Пора любви!
Любили вы?
Прекрасна и в убогом,
найди, открой, бери, веди
за сатаной иль богом!
Оковы льдов рвут реки,
когда к ним солнце льется.
Любовь моя навеки!
Живет! И сердцем бьется!
Пора любви!
Любили вы?
Любить - не только право –
великий долг!
священный долг!
Любите!
Vita!
Ave!


***

Я весь запутан паутиной
Сомнений: писем нет от милой.
Я выпутаться не спешу:
Что, если поплывут путиной?


Весна

«Товарищ! Заряжай стихи.
Вся власть весне!»
Владимир Луговской

Снег
смяк,
сник,
слег…
Весной земля забеременела.
Чует зима штык вопроса в бок:
А ну, которая тут временная?!

Да! С революцией схожа весна.
В душах пылает, на лицах.
Да – говорю я. И кровь во мне
березовым соком струится.

И пусть февральский мороз трещит.
Но мир уже грезит веснами.
А где-то готовят галеры грачи
и к плаванью дальнему весла.

Я помню, как прошлого года снега,
уйдя, обнажили вдруг землю.
Как робко, стыдливо зарделась она
и первой прикрылась зеленью.

Весна – это всем нам на грудь медаль.
Это лучшая награда года.
И каждый раз это начало меня
молодого, иного и нового.

Весне колыбельную мир поет.
В нем каждый ручей – струна.
И солнце смычками лучей ведет
по улицам, лужам, по нам.

И мы вдруг из душных квартир бежим.
Где воздух внезапно так тесен…

Почему ж говорим:
Сколько лет, сколько зим…?
Почему не говорим:
Сколько весен…?


Дивный стих

Длинный, длинный, длинный танец…
Долгий, долгий поцелуй…


Любовь спешит

Утром, вечером, ночью и днем
в городах, долинах, горах
под любви олимпийским огнем
мчатся пары на всех парах.

Я заметил давно, что влюбленные
обязательно все спешат,
будто ждет где-то луг их зеленый –
не поспеют – он будет сжат.
Все наполнено огненной скоростью.
Бьется сердце, буяня, в груди.
Даже пень зеленеющей порослью
покрывается, соком гудит,
когда слышит весеннюю скачку-галоп
по полям, по лесам, по лужам.
Розовеет у пня чуть рассохшийся лоб:
он почуял: он снова нужен!
Все, кто любит, кто счастлив, бегут, таранят
крепь самых высоких преград.
Остальные ж Амура мольбами тиранят:
им подстреленным быть каждый рад.
Чтоб сорваться вдруг с места, в чем мать родила,
подарить свое тело росам.
Чтоб, как лошадь степная, сорвав удила,
мчаться, жить бесконечным тем кроссом,
что врывается веснами в сны мои,
что нас гонит, влечет за моря,
пусть наивные часто, пусть мнимые –
проплываем их бури не зря.

Все, что любит, куда-то торопится,
запыхавшись, куда-то бежит…

Видно, наша любовь коробится:
никуда
уж давно
не спешит…


***

(совместно с Еленой Банных)

Поэзия - история чувств.
Поэзия - чувство истории.
Поэт - отрицатель смерти.
Извечная птица Феникс
в полнеба радугой взмыла,
семицветной лирой героя,
гармонией грома и солнца.
Поэзия - чувств империя.
Образов ярких феерия.
Поэт - сумасшедший и мудрый,
Всевидящий и слепой,
Осененный крылом извечной
Прекрасной и страшной птицы...


Арабские триолеты

Набихе

Глаз этих мирных оливы
на лике лилейном растут.
Где вы теперь и чьи вы,
глаз этих мирных оливы?

Негой нездешней нивы
вскормлены, немо крикливы,
глаз этих мирных оливы
на лике лилейном растут.

Черная тучка-локон
не заслоняй их свет.
Лишь оттеняй их цвет,
черная тучка-локон.

Спрячет ресниц корсет
тайну – очей ответ.
Черная тучка-локон
не заслоняй их свет.

Нельзя рассказать о глазах
скупыми слепыми словами…
Ищу выраженья годами –
нельзя рассказать о глазах.

Мне б только увидеть хоть раз!
Мне снова бы встретиться с вами…
Нельзя рассказать о глазах
скупыми слепыми словами…


Реминисцентное

«Я к вам пишу…» Чего же менее
я от судьбы могу хотеть.
Ты вне пространства. Ты вне времени.
Мне не любить тебя, но петь.

И быть порою вне себя.
И грезить о тебе, далекой,
земной мечтою, но высокой.
Да оградит она тебя!
И замирать от мысли жуткой,
что где-то дышишь в стороне.
С душою нежной, доброй, чуткой…

Печальна наяву, во сне…
Ты чью-то страсть сражаешь шуткой.
И просто знаешь обо мне…


8 марта

Как бы перевести, не переврав аккорда,
поздравления, пожелания на язык цветов?
Женщины! Пожалуйста! Звучите гордо!
Мужчина ж всегда вас воспеть готов.


Белое

Ты мне позируешь в белом платье
белому-белому стиху под стать…
А ведь наша поэма
давно уже сложена…


***

Иди ко мне крутой дорогой.
Иди извилистой, прямой.
Иди высокой, длинноногой.
Иди поющей и немой.
Иди на годы, на мгновенье.
Наверное и насовсем.
Иди, как ветра дуновенье,
что вечер дарит всяк и всем.
Иди ко мне прохладным летом.
Иди пылающей зимой.
Иди пронзающим приветом.
Иди ко мне. Иди за мной.
Я вылечу любую рану.
Я выведу сложнейший слог.
Суровой сурой из Корана
я вырву сердце под залог
твоих обещанных обрядов,
моих молебней и молитв.
Иди и будь со мною рядом.
Пусть больше сердце не болит.
Я выйду в бело чисто поле.
Я прорублю дремучий лес.
Я в целину вопьюсь стопою.
И мыслью лягу на челе.
Я вынесу любую ношу.
Основы неба покачну.

Иди ко мне – и я все брошу!
Иди ко мне – я все начну!


Литовское

Дайва!
Взорвалось небо!
Грудь раскололи звуки
имени нового.
Хлебом
сладко наполнились руки.
Дайва!
Вдаль мчатся кони.
К солнцу взмывают ростки.
Дайва!
Услышь, запомни
песню моей тоски.
Дайва!
Глаза голубые.
В них зелень глубокого моря.
За них я бы отдал любые
прелести счастья и горя.
Дайва!
Ведь ты не камень.
Гордыню свою отпусти.
И не гаси мой пламень.
И за любовь прости.
Дайва!
Бросаешь камни
в поток моих слов излишний…
А, может, я друг твой давний?
А, может, я самый ближний…


Первая женщина

Давно это было.
Еще до паспорта.
Когда маму тревожил
лишь только мой насморк.

На юге,
в далекой горячей стране
купал я полип свой.
Бежал по волне.

Я с морем боролся,
открыв забрало.
А оно в меня солью
в ответ швыряло.

Мы с ним возились,
как два щенка.
Пока солнцу от пива
не раздуло бока.

Потом я, уставший,
лежал на песке.
И море вздыхало
в какой-то тоске.

И был я чистюлей,
брезгливым до ужаса.
Поцеловаться мне стоило
мужества.

Но где-то внутри там
во мне бродила
какая-то странная
дерзкая сила.

Иногда мне хотелось,
хотелось страстно
припасть вдруг к чему-то
такому неясному.

И сердце жгло
замирающей нотой.
О! Я так готов был
спасти кого-то!

И вот вдруг, представьте,
в сточной канаве
нашел я дикарку
с фигуркой Дианы.

И сразу же мысль
благородством согрела
мое существо
и лицо обагрила:

Вот взять ее грязное
тело и душу –
и в пену морскую!
и в гущу мирскую!

Стихи ей прочесть,
чтобы стало ей ясно,
что есть жизнь почище,
светлей и прекрасней.

Вернуть, воссоздать
ее лик первозданный.
Спасти и уйти,
и не требовать дани.

(Она ведь казалась мне
жертвой беспомощной.
Разве гадал я,
что выйдет так как-то все?)

Взгляд по-восточному
бьет наповал…
И маленькую ее, грязную
я вдруг зацеловал.

И стало неясно,
кого тут спасать уж.
Мне так захотелось
куда-то пропасть вдруг.

Совсем опьянен был
спасательной миссией.
Все превратилось вдруг
в страшное месиво.

Волны морские
и волны косы ее
крепко обвили мне
ноги босые.

В бездну, в пучину,
в трясину сладкую
я погружался…
И было так шатко мне.

Море ревело
в ушах и в груди моей.
Робко, несмело
сказал я: «Любимая…»

Рушились вдребезги
все мои ценности…

А если проще,
то это была
моя первая женщина.


Шедевр

Аннет, что же делать, Аннет?!
Я думал, полюбишь – ан нет!
Я слышу одно лишь в ответ:
о нет, дорогой мой, нет!

Оставь мне на память сонет
да брось пару стертых монет
в фонтан предстоящих лет
на счастье, и дай обет:

не слышать свой вымысел-стон,
забыть мой растерянный стан,
не думать, что уши у стен.

Не делать в душе содом,
отдав свою дань садам.
Не требовать: бис! Эдем!


Главное

Я давно осознал,
что любовь – это главное.
Была она, есть или будет.
Я давно осознал,
что любовь – это праздник
над болью всех браков и буден.
Над бытом,
чей сон так труден.
Над бытом,
чей день так скуден.
Чье солнце –
тихоня-проказник –
чуть тлеет,
безгрешно бездарное.
Любовь – это грозы мая,
цвет яблонь в ночном саду.
Любовь – это двери рая,
откроешь – и ты в аду.

Спешим мы влюбиться в ближнего…
И тут же хватаем лишнего…


***

В бороде моей синь-синева.
В голове моей снег-седина.
А на сердце тяжелый камень
Омывает твоя Нева...


Роковое

«… твоя любовь была такой ошибкой, -
но без любви мы гибнем…»
М.Цветаева

Сегодня презрел я и проклял себя.
Сегодня я предал и продал себя.
Сегодня не стою я даже себя.
Сегодня я вырвал любовь из себя!

Клинок ее острый в сердце торчал.
Кровавыми ритмами боли
в висках оглушенных ночами стучал
о клетку ненужной неволи.

Я вырвал клинок, хотя клятву давал
носить эту вечную рану
до смерти. И нес эту кару.
И медленно жизнь убивал.

Сегодня ж…Сегодня позор и конец!
О боже! Последним глотком
надежды задохлось сердце,
прощаясь навеки с клинком.

Нет счастья, хоть нет и боли.
И много, казалось бы, воли…
Но, видно, такой уж мой рок:
я вновь заношу клинок…


Лунный акросонет

Луна без любви – так, планета…
И круглая вся, как дура.
Летит пятаком-монетой
Январским морозным утром.

Я в небо ее забросил,
Лунатиком выйдя в поле.
Юлой раскрутив раз восемь,
Бродить отпустил на волю…

Луна возвращается поздно.
Юпитер зажег уж рассвет.
Ты глянь: ни орла и ни решки,
Ей-богу, на ней уже нет!

Безумство узрев здесь, не плачьте:
Я все тут сказал, но иначе…


Апрельское

Стефани Батлер

Апрель!
Пульсирует земля.
Апрель!
Си – ля! Си – ля! Си – ля! –
сливает звуки жаркие
весенняя синица.
Вонзает страстный монотон:
а где же он?
Ах! Где же он?!
в податливо-пасхальное
лазоревое небо.
И этот радостный трезвон,
ликующую дребедень
приветствует ожившая
и та душа и эта
под теплой лаской вешнего
живительного вечного
единственного истинного
вселюба-поэта.
Апрель!


***

Ты уходишь, но я пою.
Бьет надеждою сердца прибой.
Ты уносишь любовь мою.
Значит, будет она с тобой?

На распутье судьбы стою
и не знаю, что делать с собой.
Ты уносишь тоску мою.
Значит, будет она с тобой?

Невозможные ливни ласк
отгремели, как грозы майские…
Почему же волнуется кровь,
нарастает в груди вал крутой?

Ты уносишь мою любовь.
Значит, будет она с тобой?


Подруге зрелости моей…

Не жена ты мне – пос;стра,
друг далеко близкий.
Не находишь себе места:
мир для тебя низкий.
И приходится сгибаться,
даже на колени
становиться, улыбаться
средь пыток-молений.

Потолок земной непрочен,
но горят Икары.
Час прорыва приурочен
ко дню смерти-славы.

Дай же руку, побратим!
Две души несильные,
разбежимся, полетим
журавлями в синее…


***

Отношением к людям сошлись мы, любимая…
Как же не смог разгадать я тебя?!
Ведь ты любила людей, ненавидя.
Я ж презираю людей, любя.


Тихое – 1

Твоя тихая скорбь-экзальтация -
Всем восторгам и воплям нотация.
Так приветствует мир, так приветствует миг
Лишь свободою сильная нация!


Тихое - 2

Ты пришла ко мне в сердце не с песенным громом.
Не вскрывала мне душу ни ломом, ни ромом.
Словно птичка, присела в пути…
Погоди! Погости! Не лети!


***

В борьбе и единстве страстей кипучих,
казалось бы, вместе нам жить бы да жить.
Да вы вот стремились казаться лучше –
я же хочу не казаться им – быть!


..............................


ЛЕТНИЕ ЛЕТАНИЯ

«Летят перелетные птицы
ушедшее лето искать…»
М.Исаковский


Скоро лето!

Одуванчик медовый –
маленькое солнышко,
золотое светилко,
львиный клычок.
В ореоле пушинок
скоро скроется.
И серебряных парашютиков
двинет десант…


Отпускное

Я плебей!
Мне бы хлеба
и зрелищ!
Я плебей!
Мне вина бы
и игрищ!
Я плебей!
Мне бы жаркое
море,
чтоб, раскиснув,
лежать
на волне.
Каравай
золотого солнца.
Щедрый ковш
голубого неба.
Да зеленое
зрелище леса –
и я счастлив
(на месяц)
вполне!


Отроческое

Л.Игнатович

Тринадцать лет, семь городов назад
Расстались мы в тот вечер сигаретный.
Не бью себя ни в грудь я, ни в набат:
Ведь, в общем-то, был случай трафаретный.
Танцульки…проводить?...не надо…поцелуй…
Поселок украинский с дальним лаем…
И мордобой… «ты рыцарь - он холуй…
Давай еще немного погуляем?...»

Потом кино. Рука в руке…
А лето сумасшедшее дышало
Так жарко, так прерывисто в виске
И в сердце незапятнанном стучало!

Не помню твоего лица -
Лишь облик общий, милый.
И аромат черемухи…
И тайна женской силы…

То лето было травное.
Любовь была лесною.
Ты мне казалась Мавкою,
Русалкою, весною.

Когда ж слова последние
Сказать пришла пора,
Ты бедная, я бледный
Курили до утра…

Тринадцать лет…семь городов куда-то
Исчезли, словно ветер их унес…
А сердце глупое стучится как когда-то
В воспоминанья - старый дом на снос…


***

Йод моря на рану сердца…
Еду домой, чтоб вновь усесться
писать о жизни, писать о любви…
На то не способен… От того вдали…


Акрорубаи

Верность
И
Красота
Если бы соединились…


Солнечное

По солнечной, скажем, улице
идешь, предположим, ты.
Кусают прохожие локти,
улыбок срывая цветы.

Допустим, что семь ветров
твой гордый омыли лик,
что семь самолетов-ковров
несут смелых ног твоих крик.

Но есть, вероятно, и тень…
Задворки великого города,
как праздник, встречают день
согласьем немого аккорда.

Да, несомненно, есть время.
И есть, несомненно, час,
когда наисладчайшее бремя
сочувствия радует нас.

По солнечной, скажем, улице
идешь, предположим, ты.
Прохожим, прожженным прохожим!
глаза открываешь и рты.


***

Мчит меня поезд вперед…
Думы о милой –
назад…
Кто перетянет?

 
Момент

Я целую твое лицо.
И мне на ладонь
садятся две
божьи коровки.

Две божьи коровки глаз
сидят на ладошке лица.

Божья коровка!
Полети на небко…

Я целую твою ладонь.
Я целую твои глаза.

А небо голубое!
Лето.


Ветреное

Ветер-гитарист меня поймет.
Ветер-гитарист меня проймет.
Пробежит по сердцу, чуть подстроит…
Всю печаль-тоску мою уймет.


Белокурая бестия

Белокурая бестия, ты меня бесишь.
Белокурая бестия, вот тебе песня.
Стоишь ты печально, не зная, что стоишь
всех песен на свете, а этой тем более…

Красивый урод, ты и гений и дура.
Ах, если б мне силу, терпение мула.
Терзаешь мне сердце, швыряешь им в урну,
сначала делаешь, а после думаешь.
Пришел я, увидел, но ты победила…
На белую песню меня пригласила.
Выходит, что ждал я совсем не напрасно –
ты стала моей лебединою сказкой.
Самой последней и самой длинной,
самой дикой и самой дивной.

Взглянула в упор, и вот каждый мой атом
орет по-хохлацки, орет благим матом:
«Чого тоби трэба? Чого задывылась?
Чого прычэпылась? Ах, щоб ты сказылась!
Ах, щоб ты сказылась!»
Ах, чтоб мне сказалось,
как это было,
как это сталось…

Я все перепутал, как ады муковы.
и сердце забилось, как пульс Теплоухова*.
Белокурая бестия, хочешь – не хочешь,
люблю тебя днем,
ах, люблю тебя ночью.
А то, что ты голову мне морочишь,
так это ж здорово (хоть и не очень).

Ты самая высшая, самая падшая.
До губ твоих жарких так падок я, падок…
Болею ли, бреюсь ли, трезвый ли, пьяный,
ты здесь где-то дышишь, ты тут где-то рядом.
Березкой трепещешь, вином клокочешь.
Чем больше пьешь, тем больше хочешь.

Хочешь атлантом-рабом твоим стану?
И небо руками держать не устану.
Белокурая бестия, ты мое небо
красное, синее, желтое, белое…
В небо твое голубей я забросил.
Они летают, а ты хохочешь.

Не трогай меня, а не то я кончу
песню о том, как люблю тебя очень.
Я кончить боюсь, как боятся ночи.
Все выпить хочу до последней точки.
И пусть подо мной не Пегас, а кляча –
ты засмеешься, ты не заплачешь.

Белокурая бестия, ты меня бесишь.
Белокурая бестия, вот тебе песня.
Стоишь ты печально, не зная, что стоишь
всех песен на свете, а этой тем более…
___________________________
* Теплоухов Володя – мой друг по институту (I-й МГПИИЯ), в историю которого он вошел, выскочив однажды в разгар комсомольского собрания на трибуну и предлагая всем пощупать его пульс, чтобы убедиться, как его волнует та проблема, которую мы обсуждали. Вообще это толковый парень, умница и с великим будущим.
(P.S. Много лет спустя… Я его давно не видел. Кажется, он даже сменил фамилию. Надеюсь, теперь у него не менее великое прошлое…)


Бабье лето

Длинноногая юница длинным взглядом провожает…
В паутине, в паутине
я запутаться хочу…
Кровь отдать…


О божественном

Боже! Скорее бы лето!
Скорее бы в отпуск, что ли.
Да заработать бы денег.
Махнуть в закудыканый рай.

Господи! Что за погода!
Слякоть кругом гриппозная.
(Щас бы лежать на диване.
Водку с лимоном жрать).

Боже! Когда это кончится!
Работа, домашние дрязги.
(И бабы хорошей нету.
На ком свое зло согнать).

Боже! Куда податься
в субботу, в день воскресения?
Церковь мне выдумать, что ли?
Молиться туда ходить.

Такая тоска трефовая.
Такая зануда – жизнь.
Что хочется выпорхнуть облаком.
Грохнуться оземь дождем.

Чтоб свечи погасли торжественно…
Эх, что-то неладно со мной.
Хотел написать о божественном –
выходит-то все о земном…


***

Ты любима мною, поверь.
Ты б доверью открыла дверь.
Если ж вскочит сомненья зверь,
Ты в любви и его заверь.


Счастливое
(подбунинское)

«Останься пеной, Афродита...»
О.Мандельштам

«Счастье – не в счастье…»

Лето.
Густое пшеничное спелое поле.
Высокий колос щекочет нагую грудь.
Высокий девичий голос…
Жаворонкового лета звон.
Я, здоровый потный парень,
иду.
А солнце садится.
Навстречу мне розовая женщина.
Густые черные волосы –
ее единственное одеяние.
Она продевает сквозь них свои руки.
Они белы, как снег.
Полные и нежные…
Они протягивает их и бежит.
Ее грудь…
Ближе…
Она бежит,
а я иду.
Еще могу идти…

Идти бы так всю жизнь,
не останавливаясь,
не приближаясь…


Кенарю – кенарево…

Кенарь – поэт.
Поет, одинокий,
сжигая себя исступленно…

А сядет к ней в клетку…
Заткнется, счастливый…
И гладит ей перышки…

И, может быть, грезит
о песне разлуки…


Полевая музыка

Татьяне Галицкой

«Жизнь должна быть праздником»
А.Скрябин

Конечно, здесь первая
скрипка – жаворонок.
Горнист – колокольчик.
Дирижер – рассвет.

Задолго до солнца
настройка, пристройка
и проба голоса
просто так.

Вот первый луч.
И все замирает
на миг-мгновенье.

Робкие такты
легкой, как ветер,
прелюдии утра
по лесенке гаммы
октавами вздохов
взбегают ввысь.

И гаснут аккордом,
как «ах!» рожденья…

Зарево. Снова
все замерло, словно
слушая эхо
растаявших снов.

И вот незатейливо
первая фуга
вплетается в небо.
За ней другая…
Вот уже вал
нарастает, рой.
И сходит.

И вот уже
ритмы дробятся
в рос серебро.

Цветы раскрывают
лепестков арпеджио.

Под урчащий
бас-остинато шмеля
бабочки-пряхи
в каноны-прятки
играют.

Резвясь,
ковер вышивают.

Такой мелодичный!
Такой восточный!
На нем искрится
извивов узор.

Все выше и выше!
На нитях хорала
качается солнце,
гремит в там-там.

Кантатой лета,
симфонией жизни,
проснувшимся чудом
рождается день!

И льется – славься! –
ему навстречу.

Поет, благолепствует
мир земной.

И все живое
стремительным эхом
стремится ответить
на роста зов.

Все новые
волны-звуки
вступают.

Не скован оковами
их океан.

И вдруг…тишина…
То ничком в траву
вдруг упавшее солнце
решило в полдень
устроить антракт.

Иль просто послушать
у самой земли
соло-стакатто
кузнечиков дружных.

Иль пьяно понюхать
мелодию мят…

Но не надолго.
Ведь жизнь невозможна
без звуков всеобщих,
гармонии всех.

И снова литаврами,
кличем победным
гремит Природа,
играет свет.

А в центре царства
поет и трудится
венец невозможности –
сам-Человек.

И такая музыка
в пальцах танцующих!
Такая беглость
в синкопах глаз!

Что солнце кружит.
И небо жмурится.
И дело спорится
в самый раз.

Под ритм работы,
под праздник песничный
скрыть не можется
полю богатств.
И спело пряное
пылко пышет,
предчувствуя близкое
счастье-покос.

То зрелость удачи,
то радость отдачи
в блаженстве и боли
спелых плодов!

И кончается день
золотыми нотами
потом и песнями
сбитых стогов.


***

Златострунная гитара –
это волосы твои.
Бархотонный гул органа
омывает мою душу.
Я люблю тебя, как море
с синеокими волнами,
с изумрудными глубинами,
фиолетовыми далями.
Степи Родины моей,
жаворонок в знойном небе,
васильковые озера
и пшеничная волна…
Льются звуки, формы, запахи…
Осязаю все лишь сердцем.
Я люблю тебя, землячка,
горячая, р;дная…


Благодатное

Господи! Благодать-то какая!
Глаз моих не оторвать.
Господи! Благодать ты какая!
Жизнь за тебя бы отдать.
Ты вся сильная!
Ты всесильная!
Перехвачено сердце туго
Песней сольною,
Сутью сильною
Уходящей подруги-друга.
Ты вся слабая.
А не сломишь.
Ты вся-вся моя.
И не гонишь.
Ты та самая.
На один лишь раз.
На единственный…
На последний...


Вечно-вещное

«Все - во всем»

Значит: ты - во мне?
Значит: я – в тебе?
Значит: вечно вместе?
Значит: нет разлуки?


Родное

Юрию Пиваку, подарившему мне этот стих

Вечер.
Тишь.
Всплеск весла.
Плавни кругом.
Кочи.
Ткет серебром по воде луна
первый орнамент ночи.

Лес наплыл.
Лягушачий хор.
Под его вечернюю мессу
лодка наша,
крадясь, как вор,
подплывает к заветному месту.

Ночь.
Темь.
Разбит бивак.
Сейчас рюкзаки развяжем.
Ну, здравствуй, дружище!
Здорово, Пивак!
Опять мы с тобой бродяжим.

И вот уж сучья
трещат в костре.
Туго вскипает чай.
Затяжка.
Другая…
Как острей
чувствуешь все сейчас!

Утро.
Жду.
Немеет рука.
Рассвет обещает малину.
И вот осторожно
клюет уха.
«Тяни!» -
вдруг мне солнце в спину.

И я тяну,
но нет конца
ни лесе той,
ни песне.
И такое вдруг желанье
охватит меня
умереть вот на этом месте.

День.
Блеск
солнца брызг.
Тело ликует.
В воду
хочет вонзиться,
расстроить вдрызг
эту речную оду.

После
вино пьем,
шашлык
румяним,
вертя на вертеле.
а солнце все подливает…
И хоть я привык,
но тут опьянел,
поверите ли?

А кругом все родное.
Такой Эдем!
Таким бъет жизнь ключем!
Мы теплым,
затопленным лугом бредем.
Что будет, что есть – ни по чем!

Лес,
вода –
все глянцем блестит,
как обложка журнала “Life”.
И ворон,
упившийся солнцем,
кричит:

Кайф!
Кайф!
Кайф!


Женщинам

«Женские тайны ведомы лишь женщинам одним»
Казахская поговорка

Женщины!
Ох уж эти женщины!
Дивных напитков ковши.
Жемчугом,
перламутровым жемчугом
оседают на створках души.

Каблучки все настойчивей цокают
по асфальту дороги моей.
То над зданьем мечты моей соколы.
А у зданья мечты только цоколи.
И без окон мой дом, без дверей…

Я боюсь впустить в него женское.
Я боюсь потерять неуют.
Я боюсь, что все мое жесткое
размагнитят, смягчат, раскуют.

Я не знаю, что с женщиной делать.
Я не знаю, что делать с руками.
Я стою перед ней флагом белым,
поднимаются руки сами.

Я в любви ей, в жизни сдаюсь –
через труп мой живьем переходит.
Я с дороги своей собьюсь,
я к другой уйду, я сопьюсь –
она любит меня и холит.

Зацелует вдруг жарко, заплачет,
проклянет, не поймет, уйдет…
Я не знаю, что все это значит.
Как узнать мне, что все это значит?
То огонь их любовь, то лед.

Я давно изучаю фемин,
эту статную, страстную рать.
В их сердечных полях много мин!
В их глазах, в их словах столько мин!
Я не смог ни одной разобрать.

Подрывался не раз, на воздух взлетал.
Славу, несчастье, позор,
вечность секунды, миг лет испытал.
Взял все, что мог, еще больше отдал.
Лишь больше смутился мой взор.

Женщина – сфинкс, загадка загадок,
противосмертный ров.
Казалось бы, глянь: ну вот много ль ей надо?
Казалось бы, боже! Ну, много ль ей надо?
Не хватит обоих миров!

Женщина – песня песней,
радуга нашего неба.
Женщины! Век ваш невесел.
Женщины! Мир ваш так тесен.
Но сколько ж любви в нем и хлеба!

Подпеваю. Бороться не в силах
с их напевной мелодией тел.
Женщин в мире нет некрасивых!
Женщина – это уже красиво!
Петь, любить их – святой удел!

Заплетаются женские ноги.
Заплетаются женские косы.
Переменчивы женские боги.
Исчезают с зарею, как росы.

И не то, чтоб понять мне хотелось
парадоксов глубинный ток.
Что ж сильней в них – каприз или зрелость?
Что же? Дух в них первичен иль тело?
Расплетаю вопросов клубок.

В их психологической музе
мельчайший мелизм
может сыграть роль шор.

Женщина – это сложный
кибернетический организм,
который запрограммировал
сам…


Краковское

Вечером в парке
чинно сидящей на скамейке девушке
длинноволосый юноша играет на скрипке
преклоненный


***

Я люблю тебя за девственную женственность,
рук и губ твоих нежнейшее невежество,
за природную твою тоску по львиной силе
и за страсть, чтоб все чуть-чуть тебя носили.


Днепровское аморетто

Лидочка-лодочка,
Легкая, ладная,
Ловко скользит
По приливам-отливам
Невольных волн
Моей неуклюжей любви


***

Я умней тебя,
но все же ты мудрей.
Научи ж меня
быть кроликом-удавом,
говорить себе:
«Садись, брат,
пой и пей,
пей и пой,
не мудрствуя
лукаво».
Научи меня смеяться
так некстати.
Научи меня
с молчаньем
не считаться.
Научи повиноваться
зову стати,
так, чтоб что угодно
могло статься.
Я хочу уметь
собой с тобой
остаться,
смыть с лица
грим лицемерной
жуткой пудры.
Мне б на милость
побежденному отдаться –
стало б легким все,
что было раньше трудным.
Ты учи меня,
учи,
и, может статься,
я совсем оставлю ум…
и стану мудрым.


Смурное

на телеантенне
здания милиции
вороны крутят
ЛЮБОВЬ
может, им 300 лет
и они уже мудрые
все, как в сказке,
завтра праздник
мне идти некуда
 

.................................


ОСЕННИЙ СТИХОПАД


«Весна в этом году задержалась
и незаметно перешла в осень…»
Стас Янковский

 
Осенний романс

Романс лежит на сердце,
гитарный, распрочувственный,
романс тоскливой осени,
любви моей кощунственной.
Как листья опадают все
слова мои к ногам твоим.
И музыка их шелеста
понятна только нам двоим.

Романс лежит на сердце
вчерашним днем печальным,
зовущим тихим голосом,
последним, прощальным…
Так с песней лебединою
березонька прощается.
Ах, ей бы крылья длинные.
Но нет… не получается…

Так ждать тебе и думать
о прошлом, о прошлом…
Так жарко тебе, душно
на ложе, на ложном…
Хоть не услышал сразу я
зов рук твоих кричащих,
но возвращаюсь к разуму
все чаще, все чаще…

Романс лежит на сердце,
гитарный, распрочувственный,
романс тоскливой осени,
любви моей кощунственной.
Как листья опадают все
слова мои к ногам твоим.
И музыка их шелеста
понятна только нам двоим.


***

Я король, но битый… тузом твоей масти,
огнем твоей страсти, дошедший до драк…
А жизнь – это карты на журнальном столике.
А карты тасует какой-то дурак…


Лотерея

Муж и жена –
единство противоположностей.
Здесь карты
сама природа тасует.
И как будто и без этого
мало сложностей –
тут случай слепой
по веревке танцует…

Дуры, умницы, красотки,
тощий, жирный, лыс, брюнет,
буки, скромницы, кокотки,
поп, носильщик и поэт,
и лишенные поэтики
всю жизнь в поисках натужных,
как счастливые билетики,
ищут пар себе супружных.

Лотерея! Лотерея!
Преазартная игра!
Вот билетик лотерейный.
Купишь, вытащишь – ура!!!
Нет… напрасные восторги…
Тут сошлось… а там ничуть…
Лотерейные те торги
надоели – просто жуть!

В брак вступить? – Билет тяни!
Накопи хоть батареи –
проиграешь: все они
безвыигрышной лотереи…

Сладко мне порою тешить
самого себя мечтой,
что хоть некого мне нежить,
мне не жить вдвоем с не той.
Я давно не покупаю,
но храню один билет.
Я его не проверяю
вот уж сколько долгих лет.
Так не хочется мне верить,
что и здесь и тут не то…

Может, хватить лотереить?
Может, взяться за лото?


***

Ты проста и податлива. Тебе есть что подать.
Ты и падая, гордо стоишь.
Как же жизнь за тебя, как бокал не поднять,
разливая ее … на троих?


Страдное

Осень стреляет каштанами.
В лесу перестук орехов.
Время! Блаженными станами
роды идут без огрехов.

Льет золотистый дождик.
Тянет к земле плоды.
Косточки, зерна из кожи
лезут. Пустеют сады.

Яблоки падают. Глухо
бьют в бесконечный там-там.
Во рту пересохло. Сухо…
Пора уже быть дождям.


***

я раб – не слуга красоты
чуть-чуть усмехнешься ты
подумав: не все ли равно
коль пьешь ты одно вино?


Гадательное

Я долго гадал: отчего кружится голова,
в то же время так тихо и ясно
на душе? Догадался, когда ты пришла:
голова так кружится от счастья!

Я часто думаю: отчего так бывает?
Вот проснешься – и все прекрасно.
Вот живешь – и тебе хорошо.
Новый день – это новый друг.

Я задумываюсь иногда до утра.
Я засиживаюсь часто за полночь,
раскрывая все тайны пера.
(И не бог здесь, а ночь мне в помощь).

Я люблю нашу русскую речь.
Ведь она нас когда-то свела.
Как хочу я в словах сберечь
запах трав, щебетанье ручья.

Моя ночь не устанет стеречь
твои тонкие хрупкие сны.
Будет осень, зима – не перечь:
неизбежен приход весны.
Неизбежен! И самое чистое
золотое проснется Слово.
Неизбежен! Как солнце лучистое,
что уже поднимается снова.


Ноктюрн

Поздний вечер.
Пора свиданий.
Фонари в ожидании
накалены до предела.
Пустая скамейка.
Никто не пришел…


Эротическое

Ты послушай, моя розовая
толстая неуклюжая широкая жаркая Ева.
Я Адамом залюблю тебя до смерти, досиня, досыта, досуха.
Ты зачнешь от меня…
Да! Ненасытной порочною девой
оборвешь весь Эдем, обобьешь все плоды моим посохом.
Что ж ты пляшешь, половицами грохочешь,
себе сердце ожиревшее пороча?
Иль ты голову мне бедную морочишь,
мне паденье в тебя близкое пророча?
Не влечет меня такая психология,
что толкает тебя тужиться, резвиться
понапрасну – то ли дело телология,
если темой телу дашь ты в ней развиться!
Когда грузно сотрясаешь своим грозным окороком,
в запоздалую играя инфантильность,
я с ума схожу, я на грани обморока
забываю этикетную субтильность…
И бешеной страстью внезапно взрываясь,
с цепи, обезумев, срываюсь.
Кордонов последних заслоны срывая,
смерчем в тебя врываюсь.
Ты дрожишь подо мной
на случайной кровати,
улыбаясь нефотогенично.
А я болен тобой
и исцелюсь, только исцеловав тебя всю,
всю, всю, всю, даже…
даже если это и негигиенично.
И вот мы грешим
и блаженно святые
бредем распрорайским адом.
И слова любви, как ненужные понятые
нашего греха, ждут, томятся рядом…
Вот облаком сверху меня накрыла,
придавив неземным притяженьем.
Чуть взлетела опять,
распахнув грудей крылья.
И упала вдруг в изнеможеньи…
И слезы, слезы по твоему лицу,
и кровь на моей ключице…
О! А я все терплю,
не лечу, лопочу.
Все боюсь, что за мной не умчишься.
Перевернулся ли мир,
перевернулись ли мы,
но землей для меня ты вновь стала.
Чтоб вспахал, чтоб засеял тебя, напоил
новой жизнью, «иди ж…» прошептала…
В глазах моих жутко
вдруг все потемнело.
Раскаляясь, расплавляясь, растворяясь,
я в твое океанное, окаянное тело
погружаюсь, тону…
и не каюсь!


Осеннее

О, чей это голос? Чей?
Не могут быть звуки лучшими!
То льется стихами ручей.
А стебли качают созвучьями.

О, чья это песня такая?
Растопит любой она лед.
То, чувствам моим потакая,
иволга дарит мед.

О, кто этот шепот страстный
в осеннее небо льет?
То клен, весь от нежности красный,
последнюю кровь отдает.

О, кто со змеиной осанкой
цветасто кружится и пляшет?
То осень красивой цыганкой
поет, веселится и плачет…


Такая танка

Жениться бы на статуе.
Точеная фигура.
Античная начитанность.
И мудрости молчание.
Такая-таки танка.


Храмное

Ольге Кюн

Серенький храм
филармонии местной
внемлет дарам
пианистки известной.
Бархату платья
и мрамору рук ее,
в муках и счастье
рождающих звуки.
Замер зал, стих.
Прядет чуть ушами.
Боже! Гляди,
что творит она с нами!
Стаи птиц
залетали вдруг.
Сколько садов
распустилось вокруг!
Слушают души.
Слушают грудью.
Что-то их рушит.
Что-то их будит.
Фальшь догорает
кострами забвенья.
Жар их питает
огонь откровенья.
Гневный аккорд,
черный, залитый кровью,
гробит тот вздор,
что считал я любовью.
Мерный хорал
наплывает органно.
Эх! Все бы я дал,
чтобы жизнь стала ладной!
Форте гремит
расщепленною силой.
Сердце щемит
по ладошке любимой.
Люстры звенят,
сосульками тают.
Вершится обряд…
Уж над нами летают
фугами птицы.
На них уже шикают…

Долго ль мне биться
в оконца души твоей?!


Родная душа

Твоя ладошка
рыбкой трепещет-бьется
в моей шершавой
горячей, но такой же,
как она, беспомощной…


Днепропетровское
(Осенний визит в родное)

Гале Пивак

Кастаньетный
каштановый
дождик.
Полнейшая
распущенность
ивы.

И ВЫ!
Спелая
плоть
дев.

О, ЕВЫ!
Плод
совершенных
дел.
О, ВЫ!

А я
совершенно
свободен.

УВЫ!
И новою
волею
болен.

А ВЫ?


Бабье лето в Прибалтике

Волос ведьмы опутал мысли,
намекает, наводит на осень.
Голос ветра чуть слышен в выси
среди крон разомлевших сосен,
источающих – что за чудо!
истекающих – что за чары!
янтарем, изумрудной пылью,
нерассказанной сказкой-былью…
Улыбнись же, моя колдунья!
черный волос, зеленый глаз.
Это царство твое: луга,
лес, поляна, озера, реки.
Очаруй, околдуй, заграбастай,
щекочи, уноси, заводи!
Будь игривой, лукавой, зубастой,
заблуди, заведи, загуби…
Переспелое лето устало,
переспелая бабья пора
хороводы водить перестала,
не поет уж всю ночь до утра.
Соловья не зовет, не плачет…
Значит, все? видно, кончен бал…
Лишь колдунья моя все пляшет:
лишь семнадцатый ей миновал.


Журавлиное

Ты горе.
Ты счастье.
Ты трудный мой быт.
Взлет и паденье мечты.
Ты осень,
Ненастье,
спрос мой и сбыт,
рожденья и смерти цветы…
Ты и сама где-то
Грезишь о Фебе своем,
хоть не часто он снится…

Ты вечный журавль
в недоступном мне небе…

Я ж утопаю в синицах…


100 слов о любимой

черные длинные шелковые волосы
рук воздетых хрустальная арка
спелых, чуть спекшихся губ гранаты
ног колонны из мрамора белого
песни звон в перестуке шагов
колокольчик медовых речей
глаз слепящее грехопаденье
приливы высокой груди бесконечные
пыл плеч покатых
шеи шедевр
тоненькой талии страх
море объятий
безбрежность бедер
тайна ресниц частокола
лоб в диадеме тончайших мыслей
соната певучести пальцев нервных
ноздрей прозрачных хрупкая чуткость
страсть белоснежных зубов затаенная
щек предрассветная розовость ранняя
дымка ушей среди ночи волос
дерзких бровей перелетные птицы
грации жест
несказанность слов
смелого смеха разбитая чаша
гордая гибкость разящих улыбок
и слезы-слезы обильного неба
дождем по стеклу
несмываемый образ…


Слабость

Есть слабость – лень. Ее ненавижу.
Есть слабость – усталость, сомнение, страх…
Есть слабость – нежность. В тебе ее вижу.
И сила моя рассыпается в прах…


Бессонное

Бессонница мне дарит стихи.
Я дарю их любимой.
Любимая мне дарит…
бессонницу…


Критское

Сотни ароматных цветов и душистых трав –
в одном поцелуе…
Сотни легенд и мифов –
в одном взоре…


***

Ты цветок полевой. Ты рада любой
козявке, пчеле, мотыльку.
А наша любовь из чужого гнезда
поет… Так знакомо: «Ку-ку!»


Осенний акросонет

Вот все говорят: любовь наша первая –
Самая неповторимая.
Ей поклонялись-де древние римляне.
Йоги, и те, в нее веруют.

Идеал ее чист: это щедрость безмерная.
Силой своей незримой
Так глубока она, так некартинна,
Игрива, лукава, да верная.

Но в сердце моем не цветет уж она
Ельником вечнозеленым.
Вера утрачена…уж не нужна…

Истины лист опаленный
Носится, носится неугомонный…
Осень последней любовью больна…


Натюрморт

Треугольник лампы
каре стола
взрывает графикой
импрессионистской бомбы.
Зеркала ромб
отражает атаку
конницы глаз
сухих жестких цветов,
уткнувшихся насмерть
в истлевшую грусть –
замкнутый крик
сигаретных ртов…
в горку пепла
курения первого…
в гордость почерка,
краткого, нервного…
в бледность записки…
«Не жди…
не ищи…»
Несостоявшийся
тур любви…


Новобрачным
(эпиталама)

Вы ж;нитесь?! Куда?!
В какое время года?!
То пьеса ль навсегда?
Прелюдия иль кода?

Иль фуг наперекор
поющее движенье?
Иль вызревший аккорд
подспудного броженья?
Вы ж;нитесь? Что ж, в путь!
Не гасли б мыслей звуки!
Женитесь! Пусть весь свет
найдет союз удачным!

(А скромный сей сонет –
советом новобрачным)


Самое лучшее - 1

Самая лучшая девушка встречена…
Самая лучшая песенка спета…
Самый лучший стих позади…
(Надо же до такого состояния дойти!)


Самое лучшее – 2

Не думаю, что для многих женщин
я был самым лучшим.
Но зато многие женщины
были для меня самыми лучшими.


..................................


ЗИМНИЕ ЗАМИНКИ


«в глубинах книги, словно в усыпальнице,
иссохший лист покоится, как мумия.
Он так прекрасен… Долгая зима…»
Лев Аксельруд

 
***

Тише! Замрите!
Последняя ночь последнего месяца
рождает последнее и первое утро…
Свою лебединую песню выводит уставший год.


Гимн любви

Благодарный стон
сквозь дарящий сон
любви долгим криком-кантатой
в ночи раздается…
К утру лишь сдается
глухим пробужденьем-расплатой.
И день начинается
с солнцем ли, с пылью,
с морозом ли, с ветром, дождем –
в глазах все качается
небылью-былью…
Но к ночи мы ночи уж ждем.
О, темные ночи!
О, жаркие нивы!
О, зрелость несчетных
нечитанных книг!
О, жадные очи!
О, рая оливы!
О, вечных открытий…
огни… огни…


***

Прошел прошлогодний снег.
Растаял, ничем не будучи.
Звучит нашей встречи смех.
А мы уж мечтаем о будущей…


Снежное

Свиристели, снегири
птицы рая зимнего
сквозь седую прядь метели
фонарями дивными
отсвечивают радугой
клюют свою рябину…
Почему я счастлив?
Почему я добр?
Снег идет…
Снег идет…


***

Здравствуй, мой красивый
несерьезный человек!
Здравствуй!
Прости
и прощай!
Неси меня в черное,
синий мой век.
За серость мою
не прощай.

Здравствуй, мой далекий
самый близкий человек!
Здравствуй!
Прости
и прощай!
Сквозь рок разлук,
сквозь разливы рек
хоть в мыслях
меня навещай.

К тебе я взывал,
но ты молчала,
душой отвернувшись
и ликом.
Девятый вал
моей печали
застыл
неродившимся криком…

Так что же вы стонете, чайки?!
Ведь множество бурь впереди…


Рыцарское

Я рыцарь не без страха.
И ты не без упрека.
Вот привиденье краха
и бродит раньше срока.

Приблизится вплотную,
проникнет, обоймет…
Любовь нашу такую,
ну, кто ее поймет?!

Мы тешимся здоровьем.
Мы тащим все на кон,
не ведая и бровью,
где смех наш, а где стон.

Друг друга проклиная,
зачем-то тут же льстим.
Друг друга забывая,
сверхстрастью сладко мстим.

Патриции-плебеи,
не с легкой мы руки.
Святые скарабеи –
навозные жуки.

Мы в темя вбросим солнце.
Втемяшим в темень свет.
Мы выпьем все до донца.
И выдержим ответ.

Я рыцарь не без страха.
И ты не без упрека.
Но не познать нам праха
предательства порока.


***

Если сильный мороз
Сдавит окна домов –
Льдом их стекла,
Скрипя, покрываются.

Если шип мнимых роз
Ранит сердца покров –
Надолго оно закрывается…

Нежного, тонкого,
Хрупкого столько
В каждой
Душевной гамме!

Почему ж,
Осторожно дыша
На стекла,
В душу мне претесь
С ногами?!


Аперитивное

Аперитив любви моей первой с толку сбил мою бедную голову.
Приучил меня к вечному голоду.
Торопливой походкой, нервной по дороге пошел неверной…
Уберег любовь – не честь смолоду…


Резкое акро

М.Ш.

Резкий росчерк упавшей звезды…
И запнулась вдруг песня моя.
Так случилось: я сжег мосты.
А любовь сжигает меня.

Я зачем-то живу еще,
Лирик с круглым нулем вместо нимба.
Юный старец и старый юнец.
Бесполезная жертва мимо.

Лезут, лижутся змеи огня.
Юмор пламени тонок, как нож.
Так ужом и вползает в меня.
Едким смехом пронзает ложь.

Боль разлуки, утраты съедает меня.
Я сгорю…но ты помни меня…иногда…


Зимние октавы
(ноктюрн)

Стефани Батлер

Звездных игл кристалл
заморозил ночь.
Видно, час настал
просыпаться прочь.
Чей-то сон листал,
да не смог помочь.
Чью-то грусть любил,
чей-то смех убил…

Снегом неба круг
запорошенный
спрятал невод рук
кем-то брошенный.
Средь друзей-подруг,
гость непрошенный,
не кружился я,
не ужился я…

Цвет малиновый
над седым-седым.
Свет мой клиновый –
с огня сшедший дым.
Арлекиновый
стал мой дух худым
привидением,
праздным гением…
Эй, зима-мороз!
Принимай дары!
Из подснежных роз
я соткал ковры.
Насадил берез
для твоей игры.
Закружись, завейся!
Белой сказкой взвейся.

Ночь белесая
не проходит.
Ведьма с бесами
хороводит.
Вдруг невестою
луна всходит.
Раздает добро –
зимы серебро.

Серебрится лес.
В серебре река.
Серебристых грез
вновь полна рука.
Я напрасно слез
с риска рысака:
жизнь рискованна!
жизнь раскованна!


Мудреное

Ты жена моя, совесть мудреная!
Молодая, крутая, ядреная.
Ты с мороза пришла горяча.
Половицы ломаешь, топча.
Оббивала с крылечка лед.
Я не видел тебя сто лет.
Я целую тебя с плеча,
грубо, жадно к пожару влеча…

Эх, ты, зимушка! Русский мороз!
Я навеки в любовь свою врос.
Вы крутите-вертите метели,
чтоб хотели лететь и летели
все, кто может, кто хочет кружиться.
Нам с покоем никак не ужиться!

Эти русские, росские краски!
Эти резвые, резкие риски!
Эти рослые русые россы!
Эта росная русская роскошь!


***

Вот и продали тебя…
И бросили
на лобное ложе брака…
Обстоятельства, говоришь,
тавосили.
Устала, говоришь,
как собака.
Не дождавшись…
Средь желтой осени
тротуарами лиц
безголосыми
чуть нагая,
чуть наглая Маха
в чарах грима,
шиньонов и лака
побежала за бренным звоном,
издаваемым денди-доном.
Растеряла любви нашей клад…
Ты теперь обладаешь салоном
и встречаешь всех смехом-стоном.
Что ж – я этому рад…
И не рад…


Послушное

Послушай, послушай,
а тебе не кажется,
что мы любим друг друга,
страдаем врозь?
Что пора заменить
в отношениях кашицу
манную диким букетом из роз?
Послушай, послушай,
а ты вспоминаешь
обо мне, когда ночи
ужасно длинные?
Ты когда-нибудь вдруг
обо всем забываешь,
чертя сумасшедше
знакомые линии?

Послушай, послушай,
а тебе не кажется
иногда, что до гроба
ты мой обет?
Что никем никому
никогда не скажется
так то, о чем я
шепчу лишь тебе?

Послушай, послушай,
а ты вспоминаешь
предвстречные сны
ожиданий?
То утро надежды,
когда уже знаешь:
дарами окажутся дани?

Послушай, послушай
биенье жизни.
В ней все на своем
на единственном месте.
Послушай, я знаю –
хоть смехом брызни,
хоть плачь, но под солнцем
нам место лишь вместе.


Гимн снежинке

Чудо-узор являет снежинка…
«Растает…» - вещают всезнайки-умы.
Вещий восторг угрюмого книжника
мне ближе свет жрущей и ржущей тьмы…


***

ты – соавтор моих дерзаний.
ты – соавтор моих терзаний.
ты – героиня моей мечты:
веселой трагедии: я и ты.


Лесное

Попрыгуньи-елочки,
Непоседочки-девочки
Выскочили в полечко
И танцуют полечку.
Видно, им не терпится…
Скоро Новый Год!


***

Видим женщину. Пробуем – сладко!
Что ж бежим, нахлебавшись несолоно?!
Или женщина – вечная каторга,
на которую все мы сосланы?


Вальсируя с манекеном…

У нее слишком твердые и колючие груди.
И почти такой же скверный характер.
Она меня никогда не обнимает.
Но зато, по-своему, немо и невменяемо
Моим мыслям внимает и, может быть, даже
Где-то и в чем-то хоть немного, не мимо,
Но меня понимает…


Метельное

Твои уши-ракушки в единстве с моими
такое вдруг дарят море,
что чудится лето и голос кукушки,
и все васильки во взоре.

Метель заоконная кружится, стонет
в бессилье немом и белом.
И страсть незаконная рушится, тонет
в позоре моем неумелом.

Мы просто сидим у печки,
притворно святые овечки,
меж жаром, любовью и стужей,
не зная еще, что хуже…

А взгляды твои все уже…
А руки мои все туже…


***

Не гони меня молчаньем…
Иль приятно одичаньем
моей речи наслаждаться,
чтоб затем тиши предаться?

Что мне в стороны кидаться –
не прельщу себя качаньем.
Жизнь кончается венчаньем,
а с венцом, что может статься?

Вдруг увидев капли крови
на снегу, нахмуришь брови.
Сквозь ресничек пелену
словом кровь горит «люблю!»

Эта красным по белому роспись –
всей любви моей дикой подпись.


Японское

Как японцу на вишню в цвету, тобой
любоваться – мое занятие.
За тебя я бы ринулся в бой любой
и отдал себя на распятие.

Только вишни цветут для всех,
опадая любовью наспех…
Сознавая свой краткий успех,
поднимая все жертвы на смех…


Снежная королева
(в соавторстве с Еленой Банных)

Извиваются нежно
прекрасные гармонии,
источают сладчайший
пьянящий мед.
И ты воспаряешь,
на миг забываешь,
что все это снежно,
что все это лед…
Полет неподдельный,
но шаг - запредельный,
и миг воспарения
быстро пройдет...
Ты локти кусаешь,
слез не утираешь...
но - нет, чтоб заречься! -
опять воспаряешь...
и вновь умираешь...
И снова живешь!


Селигерное

«Там хорошо; там только русский дома…»
И.Тургенев

Селигер – лазурный край
с палатками-палатами,
изумрудно-синий рай
с озерами-заплатами.

Здесь искусить хотел тебя
сребрами я и златами,
но ты укрылась от меня
под девственными латами…

Селигер – лазурный край,
где сосны спят солдатами,
небритыми, усатыми,
с отметинами-датами…

Так, в счастье, иных лет
внезапно видишь след…


Киевское

Киев – город моей первой
предлюбви…
Моей первой
преджизни…


Женщине, которая мне снится…

Оголтелая, голотелая
голодранка-душа-подранок…
Ты закинь меня хоть за сотни верст –
все равно притащусь, приползу…


Геометрическое

Моя подруга –
четыре круга.
К которым я весь
диаметрально
противоположен.
Просто
перпендикулярен.
Горизонтально
вертикален.
Косые взгляды
разбиссектрисены.
На грани распада
угол прямой.
Говорить не надо.
Диалог немой.


***

По соленым зимним тротуарам,
по заснеженным природы дортуарам
шествует суровая зима.
Ох, не зря идет она, недаром:
след ее живительный – весна!


.........................................


См. другие стихи, прозу и переводы автора
в Интернет-публикациях
по стихи.ру и проза.ру
(Альберт Туссейн)


ХХХХ ХХХХ ХХХХ ХХХХ


ВНИМАНИЕ!!!

УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ СТИХИ.РУ!

КТО ДОЧИТАЛ ЭТО ДО КОНЦА, У КОГО ЕЩЁ ОСТАЛСЯ ИНТЕРЕС ИЛИ ЛЮБОПЫТСТВО К МОИМ СОЧИНЕНИЯМ, МОГУ ВЫСЛАТЬ ВАМ ЭТУ И ДРУГИЕ СВОИ КНИГИ (БЕСПЛАТНО, РАЗУМЕЕТСЯ).

СООБЩИТЕ СВОЙ АДРЕС.

МОИ КООРДИНАТЫ:

ТЕЛ. ДОМ.:

748 21 13 (ПОДМОСКОВЬЕ)

ЭЛ. АДРЕС:

atuss@ttbox.ru

и/или

atou@tengizchevroil.com

или через:

стихи.ру/проза.ру
(Альберт Туссейн)


==============================================


Рецензии