Роберт Сервис. Как Джок Макферсон стоял на своем

От шефа, от Макконнахи, услышал вдруг Макколл:
«Едва завоет саксофон – в кишках как будто кол.
Грядёт Святого Эндрю день – и в праздник слушать джаз?
Хорошего волынщика найти бы нам сейчас».
«Юнцы на джазе чокнулись», - Макколл проговорил.
«Фокстрот царит. И позабыт наш старый добрый рил.
Нам нужен горец в килте, что виски жрать горазд.
Нальём – он влезет на помост и жару всем задаст.
Живёт на Севере такой – слыхал от мужичья.
А звать его Макферсон Джок с Валунного Ручья.
Он раньше был проходчиком. Мужик тупой, дурной.
Ночей не спит и знай дудит в волынку под луной.
Найду и приведу сюда шотландца-молодца.
Волынки звук раздвинет круг, согреет нам сердца».

Народ пригож, умыт, хорош; все собрались на бал.
Макколл средь них был скромен-тих, но втайне ликовал.
Пока Мэлони с шайкою наяривали джаз,
Макколл, в ладошку прыская, шептал: «Сейчас, сейчас…»
Народ пустился в буйный пляс, народ застолья ждёт.
Макколл сощурил кельтский глаз и фыркнул, словно кот,
И поспешил в соседний бар, где, горд и одинок,
В шотландском облачении сидел волынщик Джок.
С волынкой на коленях, космат, угрюм и груб,
Глотал он виски и стакан не отрывал от губ.
«А ну-ка, быстро допивай», - скомандовал Макколл,
«Довольно жрать, пора играть – народ уже дошёл.
Потуже затяни ремень, полпинтой освежись –
И в глушь родимых деревень умишком возвратись.
Играй, дуди, пока в груди есть воздуха глоток,
И честь шотландца соблюди – не опозорься, Джок.
Пускай братва Мэлони подымет рёв и вой –
Во славу наших древних гор неколебимо стой».
Танцоры сели за столы; бокалов звон и стук.
Как вдруг Макконнахи, привстав, воскликнул: «Что за звук?
Волынка, чёрт меня дери! Ты где её нашёл?»
«Волынщик Джок Макферсон здесь!» - вскричал в ответ Макколл.
Все вздыбились как кони, и во всех вселился бес:
«Волынщик на Юконе? Это ж чудо из чудес!»
Пчелиным роем возгудев, народ в один прыжок
Наружу высыпал, а там – красноколенный Джок
Стоял ножищами вразлёт, шесть футов ширина,
Усы торчком, душа поёт, а сам пьяней вина.
Суров, и горд, и боевит, прям, как еловый ствол.
«Вот это да! Роскошный вид!» - возликовал Макколл.
На радостях Макконнахи стал чуточку того:
Эйе, ура, хайлендеры – такое торжество!
Но те, кто жаждал танцевать – задумались, видать.
Стремглав вернулись допивать, а также доедать.
Меж кофе и пирожными немой вопрос витал:
«Когда ж он отволынится? Скорей бы умотал!»
И вот народ, насытившись, тихонько прочь потёк,
С усмешкой глядя на помост, где отдувался Джок.

А Джок был горд, как горный лорд – шипел, дудел, свистел,
Вертел шотландской сумкою и килтом шелестел.
Резвящийся Макконнахи подскакивал блохой,
И в общем для шотландцев сюрприз был неплохой.
«Небесный звук!» - сказал Макколл. – «Я просто потрясён.
Как хорошо, что замолчал хрипучий саксофон».
Но публике танцующей волынщик был немил –
Ирландский джаз Мэлони им сердце веселил,
И чёрта ль им до горца надутого как мяч,
Что затянул какой-то там шотландский древний плач,
И на черта им всем сдалась визгливая дуда,
Пусть даже Джок в ударе и хорош как никогда?

Мэлони и его квартет сидели на местах,
А сам Мэлони молча ждал с улыбкой на устах,
И думал: парень – виртуоз; ей-Богу, почему
Сыграть бы за компанию не предложить ему?
Меж тем танцоры начали роптать между собой:
«У нас за танцы плачено – но не под этот вой.
Волынщик – мастер первый класс, что поперёк сказать?
Но всё-таки довольно с нас – пора и поплясать».
«Ну, хватит всем артачиться», - Макколл в ответ сказал.
«На праздник по обычаю волынщик правит бал».
И подтвердил Макконнахи: «Прав казначей вполне.
Обычай свят и строг, а Джок живёт по старине.
Явите уважение – терпенья, что ли, нет?»
Согласно, хором закивал шотландский комитет.

Джок по помосту шествовал – его подзанесло.
В народе через полчаса волненье возросло.
Танцоры помрачневшие устроили совет –
И кликнули Мэлони, что возглавлял квартет:
«Всё, довольно! Майк, врубай-ка блюз! Достал нас этот Джок!»
Хоть Мэлони колебался, отказать он им не смог.
И музыканты в восемь рук вступили в разнобой
С волынкой Джока – с басовой и с сольною трубой.
Кавардак такой поднялся, словно в зале чёрт блудит.
Только Джок не волновался – он-то знал, что победит.
Два кривляки возле Джока пляс вломили удалой.
Он скакнул – и сбил с помоста англичанишек долой.
Это было как отмашка к потасовке в полный рост.
Ярость вырвалась на волю – Джок удерживал помост.

Средь вскипевшей суматохи он стоял неколебим,
В развевающихся лентах, с грозным взором боевым.
Весь – шотландская гордыня, весь – презренье к тумакам.
Губернатор с казначеем смело встали по бокам.
С гневом и негодованьем, возмущения полны,
Взяли Джока в оборону все шотландские сыны,
Стиснув зубы, сжавши губы, а в глазах горит огонь,
И без слов понятен вызов: «Эй, волынщика не тронь!»
Тут кому-то кто-то врезал, в глаз кому-то кто-то дал.
Торжествующий Макферсон всё играл, играл, играл…

Увы, шотландский комитет – лишь кучка храбрецов.
Дрались, но были биты они в конце концов.
С ног сшибли губернатора и вытерли им пол.
Споткнувшись о Макконнахи, ничком упал Макколл.
Народ издал победный рык и вновь ряды сплотил,
И ясно стало: малого большой поколотил.
Лишь Джок, незыблем как утёс, и глазом не моргнул,
Стоял, угрюм и краснонос, и знай своё тянул.

Мэлони свалку созерцал, мрачнел, бледнел с лица.
Пыхтели злобно за спиной четыре молодца.
Уж так злодейкою-судьбой ирландцы созданы:
Не может кельт на мордобой глядеть со стороны.
И вот Мэлони осерчал, пружинист стал и лют.
«Чего мы смотрим», - зарычал, - «как братьев-кельтов бьют?
А ну-ка, на подмогу им! Живем-то однова!»
И прямо в драку ринулась ирландская братва.

Хотя никто не звал гостей на тот шотландский бал,
Людей всех наций и мастей набился полный зал.
Где немец – слышится «Йа-йа!»; «Уии!» - пищит француз;
Голландец, итальянец, швед – народ на всякий вкус.
Шумел сей разномастный сброд, как на ветру тростник,
Но перед кельтским бешенством согнулся и поник.
И хоть без их участия не обошлась возня,
Чертополох с Трилистником – вот кто герои дня.

Ночь миновала, брезжил свет – кипел кровавый бой.
Волынщик Джок Макферсон хорошо владел собой.
Средь битых морд, подбитых глаз и распростёртых тел
Он, гордо голову задрав, дудел, дудел, дудел…
Лицом совсем закаменел, не размыкал уста,
Грудь заболела от дутья, и фляжка уж пуста.
На причитания врагов: «Уймись! Заткни дуду!» -
Он, усмехаясь, отвечал: «Закончу – и уйду».
До крови пальцы он натёр и в кровь колени сбил,
Но честь родных шотландских гор отнюдь не уронил.

До самых дальних уголков заговорил Юкон
Про то, как был Макферсон Джок на праздник приглашён,
Во всей красе пожаловал, с волынкой, пьяный в дым,
Играл безостановочно и был неутомим;
Про то, как всех игрой достал и так был горд собой,
Что мирные танцульки превратились в мордобой;
И про веселье то ещё – там драться мастера,
Про жуткое побоище с заката до утра,
Про то, как англичанишкам преподали урок,
И как отважно на своём стоял волынщик Джок.

THE BALLAD OF HOW MACPHERSON HELD THE FLOOR

Said President MacConnachie to Treasurer MacCall:
"We ought to have a piper for our next Saint Andrew's Ball.
Yon squakin' saxophone gives me the syncopated gripes.
I'm sick of jazz, I want to hear the skirling of the pipes."
"Alas! it's true," said Tam MacCall. "The young folk of to-day
Are fox-trot mad and dinna ken a reel from Strathspey.
Now, what we want's a kiltie lad, primed up wi' mountain dew,
To strut the floor at supper time, and play a lilt or two.
In all the North there's only one; of him I've heard them speak:
His name is Jock MacPherson, and he lives on Boulder Creek;
An old-time hard-rock miner, and a wild and wastrel loon,
Who spends his nights in glory, playing pibrochs to the moon.
I'll seek him out; beyond a doubt on next Saint Andrew's night
We'll proudly hear the pipes to cheer and charm our appetite".

Oh lads were neat and lassies sweet who graced Saint Andrew's Ball;
But there was none so full of fun as Treasurer MacCall.
And as Maloney's rag-time bank struck up the newest hit,
He smiled a smile behind his hand, and chuckled: "Wait a bit."
And so with many a Celtic snort, with malice in his eye,
He watched the merry crowd cavort, till supper time drew nigh.
Then gleefully he seemed to steal, and sought the Nugget Bar,
Wherein there sat a tartaned chiel, as lonely as a star;
A huge and hairy Highlandman as hearty as a breeze,
A glass of whisky in his hand, his bag-pipes on his knees.
"Drink down your doch and doris, Jock," cried Treasurer MacCall;
"The time is ripe to up and pipe; they wait you in the hall.
Gird up your loins and grit your teeth, and here's a pint of hooch
To mind you of your native heath - jist pit it in your pooch.
Play on and on for all you're worth; you'll shame us if you stop.
Remember you're of Scottish birth - keep piping till you drop.
Aye, though a bunch of Willie boys should bluster and implore,
For the glory of the Highlands, lad, you've got to hold the floor."
The dancers were at supper, and the tables groaned with cheer,
When President MacConnachie exclaimed: "What do I hear?
Methinks it's like a chanter, and its coming from the hall."
"It's Jock MacPherson tuning up," cried Treasurer MacCall.
So up they jumped with shouts of glee, and gaily hurried forth.
Said they: "We never thought to see a piper in the North."
Aye, all the lads and lassies braw went buzzing out like bees,
And Jock MacPherson there they saw, with red and rugged knees.
Full six foot four he strode the floor, a grizzled son of Skye,
With glory in his whiskers and with whisky in his eye.
With skelping stride and Scottish pride he towered above them all:
"And is he no' a bonny sight?" said Treasurer MacCall.
While President MacConnachie was fairly daft with glee,
And there was jubilation in the Scottish Commy-tee.
But the dancers seemed uncertain, and they signified their doubt,
By dashing back to eat as fast as they had darted out.
And someone raised the question 'twixt the coffee and the cakes:
"Does the Piper walk to get away from all the noise he makes?"
Then reinforced with fancy food they slowly trickled forth,
And watching in patronizing mood the Piper of the North.

Proud, proud was Jock MacPherson, as he made his bag-pipes skirl,
And he set his sporran swinging, and he gave his kilts a whirl.
And President MacConnachie was jumping like a flea,
And there was joy and rapture in the Scottish Commy-tee.
"Jist let them have their saxophones wi' constipated squall;
We're having Heaven's music now," said Treasurer MacCall.
But the dancers waxed impatient, and they rather seemed to fret
For Maloney and the jazz of his Hibernian Quartette.
Yet little recked the Piper, as he swung with head on high,
Lamenting with MacCrimmon on the heather hill of Skye.
With Highland passion in his heart he held the centre floor;
Aye, Jock MacPherson played as he had never played before.

Maloney's Irish melodists were sitting in their place,
And as Maloney waited, there was wonder in his face.
'Twas sure the gorgeous music - Golly! wouldn't it be grand
If he could get MacPherson as a member of his band?
But the dancers moped and mumbled, as around the room they sat:
"We paid to dance," they grumbled; "But we cannot dance to that.
Of course we're not denying that it's really splendid stuff;
But it's mighty satisfying - don't you think we've had enough?"
"You've raised a pretty problem," answered Treasurer MacCall;
"For on Saint Andrew's Night, ye ken, the Piper rules the Ball."
Said President MacConnachie: "You've said a solemn thing.
Tradition holds him sacred, and he's got to have his fling.
But soon, no doubt, he'll weary out. Have patience; bide a wee."
"That's right. Respect the Piper," said the Scottish Commy-tee.

And so MacPherson stalked the floor, and fast the moments flew,
Till half an hour went past, as irritation grew and grew.
The dancers held a council, and with faces fiercely set,
They hailed Maloney, heading his Hibernian Quartette:
"It's long enough, we've waited. Come on, Mike, play up the Blues."
And Maloney hesitated, but he didn't dare refuse.
So banjo and piano, and guitar and saxophone
Contended with the shrilling of the chanter and the drone;
And the women's ears were muffled, so infernal was the din,
But MacPherson was unruffled, for he knew that he would win.
Then two bright boys jazzed round him, and they sought to play the clown,
But MacPherson jolted sideways, and the Sassenachs went down.
And as if it was a signal, with a wild and angry roar,
The gates of wrath were riven - yet MacPherson held the floor.

Aye, amid the rising tumult, still he strode with head on high,
With ribbands gaily streaming, yet with battle in his eye.
Amid the storm that gathered, still he stalked with Highland pride,
While President and Treasurer sprang bravely to his side.
And with ire and indignation that was glorious to see,
Around him in a body ringed the Scottish Commy-tee.
Their teeth were clenched with fury; their eyes with anger blazed:
"Ye manna touch the Piper," was the slogan that they raised.
Then blows were struck, and men went down; yet 'mid the rising fray
MacPherson towered in triumph - and he never ceased to play.

Alas! his faithful followers were but a gallant few,
And faced defeat, although they fought with all the skill they knew.
For President MacConnachie was seen to slip and fall,
And o'er his prostrate body stumbled Treasurer MacCall.
And as their foes with triumph roared, and leagured them about,
It looked as if their little band would soon be counted out.
For eyes were black and noses red, yet on that field of gore,
As resolute as Highland rock - MacPherson held the floor.

Maloney watched the battle, and his brows were bleakly set,
While with him paused and panted his Hibernian Quartette.
For sure it is an evil spite, and breaking to the heart,
For Irishman to watch a fight and not be taking part.
Then suddenly on high he soared, and tightened up his belt:
"And shall we see them crush," he roared, "a brother and a Celt?
A fellow artists needs our aid. Come on, boys, take a hand."
Then down into the m;l;e dashed Maloney and his band.

Now though it was Saint Andrew's Ball, yet men of every race,
That bow before the Great God Jazz were gathered in that place.
Yea, there were those who grunt: "Ya! Ya!" and those who squeak: "We! We!"
Likewise Dutch, Dago, Swede and Finn, Polack and Portugee.
Yet like ripe grain before the gale that national hotch-potch
Went down before the fury of the Irish and the Scotch.
Aye, though they closed their gaping ranks and rallied to the fray,
To the Shamrock* and the Thistle* went the glory of the day.

You should have seen the carnage in the drooling light of dawn,
Yet 'mid the scene of slaughter Jock MacPherson playing on.
Though all lay low about him, yet he held his head on high,
And piped ass if he stood upon the caller crags of Skye.
His face was grim as granite, and no favour did he ask,
Though weary were his mighty lungs and empty was his flask.
And when a fallen foe wailed out: "Say! when will you have done?"
MacPherson grinned and answered: "Hoots! She'll only haf' begun."
Aye, though his hands were bloody, and his knees were gay with gore,
A Grampian of Highland pride - MacPherson held the floor.

And still in Yukon valleys where the silent peaks look down,
They tell of how the Piper was invited up to town,
And he went in kilted glory, and he piped before them all,
But wouldn't stop his piping till busted up the Ball.
Of that Homeric scrap they speak, and how the fight went on,
With sally and with rally till the breaking of the dawn.
And how the Piper towered like a rock amid the fray,
And the battle surged about him, but he never ceased to play.
Aye, by the lonely camp-fires, still they tell the story o'er-
How the Sassenach was vanquished and - MacPherson held the floor.

*Чертополох (Thistle) – символ Шотландии, трёхлистный клевер (Shamrock) – символ Ирландии.