О полёте Высоцкого

Разбег,
    толчок,
        отрыв,
            и вновь… паденье
души твоей, влекомой небесами.
Так проверяют силу устремленья
рождённых без напутствия… с крылами…

*****

Тебе претило «корешем» назваться
в той службе, что заведует полётом
и променять «совок» на панибратство, –
жить не для всех, а лично для кого-то.
Ты выбрал, из запретного, – свободу,
не жрал баланду выгодной кормушки,
дарил шансон «безбожному народу»,
уставшему на кухнях бить баклуши.

Ты пел везде: в горах и на квартирах,
на улицах, в ДК, в библиотеках…
Для слышащих петь можно и в сортире,
декор не застит людям человека.

Своим стихом, как финкой откровенной,
колючей правдой в мороке-тумане,
ты рассказал о боли сокровенной, –
святой любви «сидящей на стакане»,
опущенной до похоти для смеха,
оболганной, заплёванной, избитой,
на пару с онемевшим горным эхо
в ущелье… безнадёжно-позабытом.

Ты пел о том, как ради нарративов
не предавать романтики прелюдий,
как уважать игру судьбы строптивой
за миг рожденья, а не «выход в люди».

Без сна, терзаясь лунными ночами,
ты ждал от неба звёздного советов,
но звёзды только трижды обвенчали,
сочувственно мерцая тусклым светом.
Пытался разговаривать ты с солнцем,
оно лишь обжигало откровеньем:
недолгим будет путь канатоходца, –
фигляра объявили на арене.

Себя растратив, свет неся и смуту,
хрипя надрывный «SOS» озябшим душам
о смерти ты не думал почему-то,
как будто вопреки июльской стуже.

Без навыка «как следует молиться»
пред совестью покаялся грехами,
не дал халдеям шанса поглумиться,
толкнулся вверх крылатыми стихами;
взлетел за семь мгновений до исхода,
расцветив кровью винной саван белый,
сказалась волчья, рваная порода,
в которой мудрость, – дар безумно-смелым.

Провёл всех тех, кто подрезает крылья,
торгуя небом с борта самолёта,
терзая души выдуманной былью:
о тщетности бескрылого полёта.

Никто не верил в то, что ты осилишь
лихой форсаж, не в сторону курорта,
на крыльях песен, – слёз немой России,
без резолюций «глав аэропорта».