Сказка о Скуке

Начиналось серое утро, и, как обычно, солнце вставало на востоке, тьма уходила на запад, часовой механизм неумолимо отсчитывал один…два…три. Через 16 минут здесь появится плоть с мягко подрагивающими щеками, одетая в клетчатый фартук. Она смахнет крошки со стойки, потом грязным серым пятном намочит пол вокруг столиков, заботливо обходя стороной неизменные кучки пыли в уголочках, щелочках и трещинках. Потом спустится хозяин, как она его называет, и включит большие лампы под потолком, и они устало затрещат, освещая сонное пространство маленького кафе жиденьким светом. Хозяин и уборщица повесят на дверь табличку «открыто» и равнодушно встанут бок о бок у стойки, и обмякнут, погружаясь в дрему. Изредка он что-то говорит ей, а она кивает, но видно, что она его не слушает. Они стоят, уродливо выделяясь среди неподвижных предметов скрытой способностью к движению, которая, кажется, только затаилась, но в любой момент может очнуться, и они начнут дергать конечностями и шевелить влажными губами. Но пока они стоят. Совсем как два стула.
Мне невыносимо знакома эта картина, и меня слегка тошнит оттого, что я знаю до деталей, что будет дальше. Я не могу не видеть этого, потому что я нахожусь прямо перед стойкой.
Они зовут меня «окно», я зовут их «плоть», несмотря на то, что сами они привыкли горделиво называться людьми. Я зову их плотью оттого, что, в отличие, от меня, они плотные и абсолютно не прозрачные, и может, именно поэтому они так старательно прикрывают свои вызывающе материальные тела разноцветными тряпицами. Они занимают много места, производят много шума. Я не люблю их, но и не ненавижу – мне лень испытывать какие-либо чувства. Ведь я просто кусок стекла в деревянной раме, они пялятся в меня, пытаясь по количеству облаков предугадать, будет ли дождь.
Появляются первые посетители. У них помятые неинтересные лица. Им скучно. Жизнь, как корова, равнодушно пережевывает их, когда они уныло сидят в кафе, ковыряясь вилкой в серой массе, напоминающей блевотину. Солнце поднялось уже высоко и бесцеремонно коснулось моей пыльной поверхности, проникло вовнутрь, делая все неприятно четким.
Днем в кафе приходят парочки, она жеманно растягивает рот, требует, чтобы он пододвинул для нее стул, он рассеянно глядит на цены. Они жуют, разговаривают с набитым ртом, делая вид, что все это жутко романтично. Мне хочется зевать во весь рот или громко чихнуть. Приходят и одинокие скучающие типы, они обычно садятся возле окна, долго пьют кофе и задумчиво смотрят сквозь меня. Кажется, что они стойко выносят муку одиночества, мужественно и благородно, но когда один из них нарисовал на мне пальцем непристойное слово, стало понятно, что они просто животные, тупеющие от скуки. Приходят и вечно занятые люди, взглянув на которых, думаешь: «Вот настоящие люди, они творят свое будущее», потом они утыкаются в газету, а изо рта у них свисает капуста. Они громко бранятся из-за сдачи, а их затылки при этом становятся багровыми.
Ближе к вечеру становится холодно, а публика становится все более оживленной: то тут, то там встречаются разгоряченные лица со стеклянными глазами. Они громко поют и шумно срыгивают, они хватают посетителей за руки и лезут целоваться тем, что называется у них ртом – морщинистым масляным отверстием. Это наводит на меня скуку, которая расползается по телу тоскливой дрожью; я смотрю на это, как на непрерывный показ одной и той же записи, мне хочется уснуть, и я погружаюсь в легкую дрему.
Скоро появятся звезды, я не знаю, какие они – их не видно из-за стоящих напротив высотных зданий. Но я предполагаю, что они непристойные и очень скользкие: парни с прилизанными волосами говорят о них своим прямым как палки порядочным подружкам прежде, чем они выйдут из кафе и вместе спустятся вниз по улице, в район, где можно дешево снять квартиру.
Сегодня в воздухе парит какое-то необычное возбуждение; но оно скучно так же, как и скучна его необычность. Все покрылось толстым слоем серой пыли. Я почти задыхаюсь под ней – уборщица еще ни разу не удосужилась помыть стекла. Звучат голоса, их гул похож на жужжание большого навозного жука, запертого в стеклянной банке. Становится темнее, и жужжание становится громче. В зале звучит Сюзанна Вега «Tom’s diner». Я стараюсь не опускать свой взгляд вниз и смотреть поверх людских голов, чтобы не видеть их пустых глаз.
Я слышу приближающийся топот, «сегодня в городе неспокойно», - сказал толстый дядя в очках и мятой кепке. Слышится визг тормозов, крики людей и вой сирен – толпа вышла на промысел. Городские погромы – это тоже скучно, ведь, когда они в ярости, они столь же сильно напоминают коров, как и когда они сидят здесь и жуют.
Мне опять хочется зевать, и я уже подумывало сделать это, но не могло решиться, потому что мне было лень зевать, а не зевать было скучно, и я находилось в раздумьях. Толпа приблизилась, ощетинившись сотнями вооруженных рук, и одна из них метко швырнула холодный камень в мою стеклянную поверхность.
Послышался звон разбитого стекла, оно медленно упало к ногам обезумевшей толпы, которая в приступе пожирающей скуки громила витрины и машины, и неслась дальше, глубже в город, оставляя разбитое окно позади.
Я лежу, острое, лишенное своей четкости и прозрачности, но и каждой частичке моего уничтоженного тела невыносимо скучно. Завтра утром меня подберут и увезут на свалку.