Герц

Герц работал клерком в промышленной компании, имя которой Лесин никак выучить не мог: он то переставлял в ней слоги, то добавлял лишние слова, то наоборот пропускал нужные; иногда даже получались названия других - на самом деле существующих компаний.

Чем занимался Северский, Лесин опять-таки представлял с трудом - у него сложилось впечатление, что на Герца сваливали все что ни попадя, а потом требовали еще кучу всего, правда, что радовало самого Герца, зачастую забывали, чего хотели вначале. Ему нравилось все время откапывать невесть откуда взявшиеся проекты и их воплощать. Но больше всего Герц любил зарубить чужой проект - совсем не из-за злобства или конкуренции, а просто в силу того, что проекты были действительно убогие. Герцу нравилось влезать в какие-то абсолютно никому непонятные дебри и копаться в промышленных и экономических показателях и постоянно что-то считать.

Лесин Северского не понимал, поскольку был убежденным телекомовским тружеником и всеми силами боролся за трафик во имя родины и против врага. Герц часто поддевал Лесина шутками вроде "Ну что, скоро у белых медведей будет покрытие?" или "Ба! кого я вижу! Это ж повелитель джиэсэмов идет!". Лесин ухмылялся и чесал висок, немного опуская голову.

Лесин был гораздо младше Северского и на его фоне смотрелся полным и законченным студентом, сбежавшим из соседей общаги.

По месяцу нестиранные джинсы в сочетании с какими-то непонятными футболками, всегда имевшими труднообъяснимые и трудноразличимые рисунки, смотрелись на фоне дорогого костюма Северского странно и просто приводили в замешательство.

Когда Северский одевался не на работу, то продолжал выглядеть серьезно, презентабельно и зрело.

Но была у Герца какая-то поразительная способность, напялить на себя какую-нибуль кепку или майку, как он вдруг в одно мгновение превращался в младшего брата Лесина.
Перемена была настолько стремительной и всеобъмлющей, что ошеломляла наблюдателя до всей глубины души. Глаза Герца загорались как у абитуриента, едущего на свой первый экзамен с целой сумкой книжек по математике и литературе; выражение лица становилось не просто легким, но абсолютно беззаботным и смеющимся; его сильная походка трансформировалась в прыгучие шаги, а осанка уже не придавала ему такой безапелляционный и бескомпромиссный вид. Герц становился то ли на двадцать, то ли на тридцать лет моложе. Никто толком не знал его возраста. Ходили слухи, что ему уже далеко за сорок, а то и вообще пятьдесят.

Но выглядел Герц всегда на тридцать пять-тридцать семь. Время проходило, старились те, кто был рядом, но Герцу было тридцать пять. Приходили и уходили новые сотрудники, догоняли Герца, даже порой становились его начальниками, но Герц был неизменен. Один из них уволился, второй сначала отпустил бороду и усы, потом посерьезнел, потом у него появились морщины, потом он получил именную награду от акционеров, потом он побледнел, потом построил себе загородный коттедж, потом пожелтел, а потом его хватил инфаркт.
А Герцу по-прежнему было тридцать пять.

Герцу всегда было что сказать. Он не то чтобы был всезнайка или этот кроссвордовский эрудит, он просто действительно знал много чего и умел об этом интересно рассказывать.

Вообще-то Герца звали Константин, а необычная кличка пришла с ним из какого-то очень далекого прошлого. В детстве его звали Герцог, а потом она укоротилась до Герца. Но никто из знакомых не помнил, чтобы его звали Герцогом, все знали это со слов других знакомых Герца.

Герц никогда не говорил, что его зовут Герц и что когда-то его звали Герцог. Все знали это от кого-то другого, и почти никто не мог вспомнить, кто конкретно рассказал ему это.

Это было пугающе, и в основном об этом старались не думать. Люди не сторонились Северского, просто они как бы натыкались на какую-то безмолвную стену доброты, силы, мудрости и радости Северского. Рядом с ним большая часть людей чувствовала себя скучными, больными и занудными, и они бежали от Герца, как от фотографии, сделанной в молодости.

Но Лесин почему-то совсем не думал об этом и каким-то абсолютно непостижимым образом умудрялся дружить с Герцом. Лесин и сам любил безмерно поговорить и пообъяснять, но в компании Герца и его друзей становился внимающим и впитывающим. Хотя в глубине души Лесин страшно боялся того факта, что выходя за дверь квартиры Северского не мог вспомнить лица ни одного из них. Все поглощал образ Северского: его пронзительный, но не ранящий, и одновременно мудрый и добрый взгляд; его мерные покачивания головой, то ли немного седые, то ли блестящие какой-то тусклостью волосы, периодически расплывающиеся в улыбке губы.

Друзья же Северского становились просто тенями, но Илья Лесин знал, что они и его друзья тоже.