Взмах дирижерской палочки

Здесь будет многое:
Гореть, не зная пепла,
Шагать с отмашкой рук по косогору,
И Богу – богово,
И мы не будем слепы.
Здесь будет жизнь, засыпавшая норы.
Все то, что временно,
На пару дней продумано,
Горстями набрано так трепетно в карманы.
И книг беременных
Бессмертное безумие.
И души классиков. И тени великанов.

Здесь будет всякое:
В бессвязности – невинное,
Но слишком гордое для классов или видов.
Любитель раковин,
Не названный по имени,
Глаза пустые крепостных на панихидах.
И просто личное –
До шпилек и булавок,
Что часто и возводят в степень долга.
Косноязычие,
С делением на главы,
И сувениры старенького бога.

Здесь будет близкое –
Окном, открытым в спальне,
И фоном города, и голосами предков.
Как поиск истины,
Живущей рядом с нами
На перекрестках, в транспорте, в беседках.
Несносно долгое
Как сумерки истории,
И как задание по скучному предмету.
Но с верой в подлинник,
И с легкой дрожью в горле…
Здесь будет все. И я останусь в этом.
       ………………
Теперь сентябрь. И толщина листа
На ощупь не привычна для заката.
А сеть морщин редка, как простота,
Растянутая строго по формату.
Не по сезону холодно. И свет
Намеками гостит на тротуарах,
Как в сердце у Бетховена – квартет,
А под окном – коты или гитара.
Душа теперь похожа на желе,
Но не довольна формами посуды.
Я изменяю стилю, как жене,
Шатаясь между Брутом и Иудой.
Искусство – грех? Да просто простатит
Для дипломата или инженера.
И лист, срываясь, под ноги летит
С родной, немного деревянной, верой.

Теперь сентябрь. И пусто во дворах.
Но стаи птиц не покидают город.
И кто-то держит фонари в руках,
Потом уходит. Остается голод
Взрослеющих птенцов перед отцом.
Провалы неба. Звездные разрезы.
Измена истине чревата торжеством,
Линейкой в пальцы вбитая как дерзость.
Полет листа. Падение птенца.
Еще мазок – как новая подробность.
И с гипсовой улыбки мудреца
Росит в траву безоблачная скромность.
Так смелостью до зависти проста –
Не терпит жизнь условий и мотивов.
Полет птенца. Падение листа.
И, кажется, бессилен сделать вывод.

А нужно ли? Сентябрь заботам мстит
И снова ставит на крыло поэтов.
День экономит по минутам быт.
На стеклах – пыль. Но разве дело в этом?
Дается чудо нежно и легко –
Прогулкой по воде или сквозь стены.
И льется из кувшина молоко.
И пишутся вступления к поэмам.
И древность оживает в городах.
И камень на распутье дышит волей.
И шлягеры шаманов на кострах
Сливаются со звоном колокольным.
Стареет солнце. Замирает ртуть.
И первоклассник у доски рассеян.
Любая вещь распахивает суть.
И боги не торопят Одиссея.

Сентябрь сквозит, тетрадные листы
Для чьих-то откровений нумеруя.
Что может быть богаче пустоты,
Пока ее заполнить не рискуют?
Пока не тратя попусту словес,
Как в переулке бродит в теме кротость.
И много есть на белом свете мест,
Где можно мысли провалиться в пропасть.
И заблудиться в зарослях харизм,
Где лишь тоска по славе или власти
Самой себе рассказывает жизнь,
И душу режет медленно на части.
Сентябрь – как шаг. И как решенье – быть.
Как первый крик на радость акушерке.
И ничего уже не изменить,
И права не имеешь на безделку.

Сентябрь, как чудотворец, знаменит
Среди, по-детски отрешенных, взрослых.
Он Мастерам находит Маргарит
И воскрешает Болдинскую осень.
Накинет плащ. И снова входит в роль.
Слегка пылит – по кривде или правде.
Мечтателен, как юная Ассоль.
Почти всеведущ, – вылитый Вивальди.
Набрасывая точно и свежо
Аллею лип мазками позолоты,
Он в старых скверах рукописи жжет,
А Моцарт снова вписывает ноту.
Вся гениальность, видимо, в клочках;
Но потому и радостно, и грустно,
Что снова остаешься в дурачках
Перед лицом великого искусства.
       ………………..
Я у себя в гостях. И удивлен
Родному скрипу средней половицы.
Трухлявый домик сталинских времен
Придумал день, когда мне снова «тридцать».
Впервые вижу узкое окно,
И книжный шкаф, и кресло где-то с краю,
К предметам быта, вымершим давно,
За несколько мгновений привыкая.
Один лишь шаг. И на стене часы
Затикали, изобретя движенье.
И запахи дошли до густоты,
Пощечиной – до головокруженья.
Мне кажется, что сравнивать с норой
Свое жилище – это право зверя.
Икона плачет. Шутит домовой,
За сквозняком захлопывая двери.

Я у себя в гостях. И очень рад,
Что из друзей пока никем не узнан.
В упор глядит поблекший циферблат,
Как Пятница – на Робинзона Крузо.
Я всем чужой. Хотя и не старик,
Но цепь событий – пропасть между нами.
Выходят из углов герои книг,
С завязанными ртами и глазами.
Здороваюсь наклоном головы,
И, отступив от сдавленного стона,
Понять пытаюсь степень их вины.
Но все в ответ лишь вносят по поклону.
И молча растворяются во мне,
Как я когда-то растекался в каждом.
Все к одному. И истина – в вине.
И мир идей до сухости бумажен.

Смеркается. Я у себя в гостях –
Знакомлю руки преломленьем хлеба,
И что-то пропускаю в новостях,
Совсем не относящееся к небу.
Но как-то недостаточно жую;
И симбиоз с занозой или костью
Уже язык закручивает в жгут,
Которым будет действовать агностик,
Отстаивая свой не-интерес
К полетам в космос или виду крови:
«Познание – простой противовес
Таланту и щенячьему здоровью».
Попахивает местью и старьем.
Махнуть рукой, на выдохе присвистнув:
«Плевками в классику не делают имен,
И пальцами в носу не суемыслят».

Начну уборку в полной темноте,
Чтобы не видеть мусора и крошек.
Тут можно доверять и слепоте,
Другое дело – зрение у кошек.
Как неразрывно связан с верхом низ
В такой головоломной обстановке;
И заражен китайщиной сервиз,
Не говоря уже о сервировке.
Эпоха занимается бельем,
Пока в тумане тонет перспектива.
А мы играем Чехова живьем,
Да и молчать стараемся не криво.
Приятно в одиночестве потеть,
Но если честно – даже и без пыток
Не удержать внутри себя на треть
Объем души и творческий избыток.

А значит – к делу. С ведрами начал,
В пожар осенний броситься с порога,
В аэропорт, на пристань, на вокзал,
Раскручивая белый глобус Бога.
Не зная правил бешеной игры,
В которую играют даже дети,
И населяют парки и дворы
Картиной наступившего бессмертья.
Так значит – к делу. То есть к мелочам,
На них ловить, выуживая души;
Не опасаясь мыла и мочал,
Оставленных в песочницах игрушек.
Теперь. Сейчас. На улицах – прибой,
На крышах – ветер – невозможно молод.
Рассвет идет с окраин за рекой…
Я не один… Со мною целый город…