30 лет спустя

Из цикла «30 лет спустя»

Когда злодейка - жизнь посеребрит виски,
Я вспомню жизнь, прожитую с тобою.
И в памяти, как на холсте, мазки
В картину превращаются порою.
Вот зимний день, твой силуэт в окне,
А я стою напротив и страдаю.
И сердце громко бьется в тишине,
И упокоить как его, не знаю.
А надо ль успокаивать его?
Пускай стучит, кричит на всю планету:
«Люблю! Люблю!» - и больше ничего.
Других признаний у мальчишки нету.
Вот изменились краски: лес, весна,
Студенческий поход, костра свеченье.
Померкло все. Сказала «Нет!» она,
И сжалось все до умопомраченья.
Но сердце вновь забилось: «Погоди!».
Пусть «Нет!» пока, но сердце не обманешь.
Пока ты любишь – верь: все впереди.
Любовь твоя светла, ты это знаешь!
Осенний парк, кленовый лист в пруду,
Твоя рука в моей лежит ладони.
Ты скажешь – и полмира обойду,
Моя принцесса на осеннем троне.
И так – рука в руке уж тридцать лет
Идем по жизни мы с тобой, моя родная.
Пока мы вместе, нам не видеть бед,
Несчастья не страшны, я это знаю!
Но память вновь торопится назад:
Ноябрь, «Горько!» - крик, и гости за стеною,
Ты в белом вся и я безумно рад,
Что стала, наконец, моей женою.
Но скоро мы узнали плен разлук,
И самолеты встали между нами.
Как тяжело без милых глаз и рук,
Без теплых губ, не описать словами!
Потом года, как кони понеслись,
По гарнизонам, коим счет немалый.
Я в самолетах все стремился ввысь,
А ты ждала и мне детей рожала.
Ты двадцать лет моталась по стране,
Все тяготы со мною разделяя.
Менялися обои на стене,
Менялось время, и менялись мы, я знаю.
Но неизменно выраженье глаз.
В них столько ласки, доброты и света,
Лучистость их оберегает нас
От горя, бед и черного навета.
И где б не жили мы – в Москве или тайге,
В Прибалтике иль за Полярным кругом,
Не поддавалася твоя душа пурге.
Всегда ты оставалась милым другом.
И вот сейчас, за праздничным столом,
Я так хочу, что б ты, родная, знала,
Что только на тебе держался дом
И не разрушился, хоть было бурь немало.
И пусть не тот мальчишка я сейчас,
Что под окном твоим стоял украдкой,
И пусть морщинки у любимых глаз,
И со здоровием не все в порядке.
Но так же, как и тридцать лет назад,
Люблю тебя, а может быть сильнее.
Пока мы вместе, будет в доме лад,
И мы с тобой душой не постареем.




Тридцать лет – это мало иль много?
Не узнаем с тобой никогда.
Так становится трассой дорога,
Так становятся жизнью года.
Тридцать лет – это тридцать мгновений
Меж ноябрьских праздничных дат.
Триста тысяч различных сомнений:
Кто? Когда же? И в чем виноват?
Тридцать лет – это тридцать столетий.
Тридцать лет – это тридцать веков.
Попадаешь в заботы, как в сети,
И не вырваться с этих оков.
Тридцать лет – это так мимолетно,
Если вспомнить счастливые дни.
От забот и работы свободны,
Ты и я, с глазу – на глаз, одни.
Тридцать лет – это сотни разлук,
Это долго и это так нудно:
Не касаться твоих нежных рук,
И все время ждать встречи – так трудно.
Тридцать лет – это радости встреч.
Все разлуки кончаются встречей.
Если смог свои чувства сберечь,
Встреча будет желанной, горячей.
Тридцать лет – это много иль мало?
Я не знаю, ответ не найти.
Если б можно начать все сначала,
И все знать, что у нас впереди.
Но не станем с тобой начинать
Нашу жизнь, что прожили, с начала.
В ней нам нечего сходу менять,
Хоть и было разладов немало.
И не надо судить и рядить:
Тридцать лет – это мало иль много?
Надо просто друг друга любить,
И прямой станет жизни дорога.



Наливайте поскорей!
Муж сказал, что юбилей!
Вот уж тридцать лет прошло,
Как девичество ушло.
Как его я повстречала,
Так покой и потеряла.
Только выйду, он бежит.
Ох, настырный, паразит!
Я зубрю, нахмурив нос,
Он же двойками зарос.
Только кончили учиться,
Он кричит: «Давай жениться!».
Заморочил, закружил
Изо всех дурацких сил.
Любит – нет? Ядрена вошь!
Сразу и не разберешь.
Долго, девки, я держалась.
Настоял, зараза, сдалась.
После свадьбы шалопут
На меня одел хомут.
Только стала привыкать,
В Липецк он удрал, летать.
А потом, кажись с испугу,
Умотал летать в Калугу.
Я ж от этого козла
Вскоре девку родила.
Надей дочку назвала.
Мамой стала: вот дела!
Начались сплошные муки:
От пеленок мокры руки.
Ночью спать я перестала,
То качала, то играла.
А потом мой муж – барбос,
Нас в Прибалтику увез.
Там вторую родила,
Светой дочку назвала.
И опять пошли пеленки,
Погремушки, распашонки.
Как юла, верчусь, кружусь,
За полночи спать ложусь.
А мужик мой на полетах,
В реактивных самолетах.
Этот двоечник летает,
А жена носки стирает.
Получает он награды,
Ну, а мне кухарить надо.
Стали девки подрастать,
Надо «шмотки» собирать.
Едем в Латвию служить,
Только где там будем жить?
В коммуналке жили год.
Там народу – целый взвод.
Лишь квартиру получили,
Тут же в Арктику «свалили».
Ледовитый окиян!
Там есть остров (не Буян),
Остров Новая Земля!
Ох, далеко от Кремля!
Но земли там не видать –
Камни, снег, ядрена мать!
Как туда я прилетела,
Посмотрела – обалдела!
Ничего себе местечко!
Сразу – в гроб и в руки – свечка!
Но немного прижилась,
На работу собралась:
По протекции сначала
Я пилотам щи таскала,
А потом попала в ТЭЧ
(Не о течке, девки, речь,
ТЭЧ – ведь это часть такая,
Экс-плу-а-та-ционная).
Самолеты разбирали,
Проверяли, собирали,
Ну, а как они летали,
В этом мы не понимали.
Три годочка я с детьми
Мерзла, черт его возьми!
Ну, а он себе летает,
И заботушки не знает.
Мы на острове сидим,
Мерзлым овощем хрустим,
А летучий наш отец
Умотал аж в Бесовец.
И на солнце греет зад.
Затащил сюда и рад!
Год прошел, второй, и вот
Истекает третий год.
Заморозил холод вену,
Мы сидим и ждем замену.
И замена прилетела.
Только вот в чем, девки, дело:
Я про «Депилс» размечталась,
И в Тюмени оказалась.
Да какая там Тюмень?!
Комары, мошка, слепень.
А кругом тайга, болота.
Латвией не пахнет что-то.
Ханты с манси убежали.
Выживем мы здесь едва ли.
Только воздух здесь хорош:
Хвоя лес, ядрена вошь!
Клюква, ягода – брусника,
Есть морошка, голубика,
А грибов – косой коси,
Ведрами домой носи!
Там я тоже в ТЭЧ пошла.
Хоть работу здесь нашла!
Поработала лет пять,
Муж кричит: «Давай рожать!»
Хорошо ему трындеть,
А рожать-то мне, пыхтеть!
Но ему я угодила,
Третью девочку родила.
Он доволен, твою мать!
Ну, а мне опять не спать.
И опять стирать пеленки,
Гладить эти распашонки.
Нет покоя от пеленок.
Водокачка – не ребенок!
Любой дочку мы назвали,
А потом в Свердловск попали.
Там квартиру получили,
И, как люди, мы зажили.
На работу я пошла,
Дочку в садик отдала.
Только вот, ядрена мать,
Начал мой мужик хворать:
То понос его проймет,
То ногой не шевельнет.
Долго мы не рассуждали,
И со службой завязали.
И опять, опять, опять
Надо вещи собирать.
И в Москву мы подались,
Где когда-то родились.
Но нас встретила столица,
Как капризная девица.
Сколько нервов нам, девчата,
Потрепали бюрократы!
И с пропиской и с жильем,
Будто были мы ворьем.
А ведь честно отслужили,
И все это заслужили!
Издевалися, пока
Не поехал муж в ЦК.
Там ребята разобрались,
Вникнуть в дело постарались,
Наконец-то, чем могли
Эти хлопцы помогли.
Наконец-то, все! Ура!
Есть у нас своя нора!
И наладилась, друзья,
Наконец-то жизнь моя.
Дом, семья, ядрена мать!
Что же мне еще желать?
Но судьба, злодейка злая,
Опаскудить все желает.
Девки выросли и вот
Замуж средняя идет.
Только в браке покрутилась,
Тут и внучка появилась.
Да и старшей надо жить.
И решили мы делить
Наше общее жилье.
Но квартира – не белье!
Сколько ж, девки, пострадать
Нам пришлось, ядрена мать!
Наконец, набивши ножки,
Дали девкам «по сережке».
Так, Любаша, муж и я,
Наша «малая» семья,
В Бирюлево оказались.
И опять года помчались.

Так, о чем же я, друзья?
Вот такая жизнь моя –
Постоянный «ведьмин круг»:
Кухня, магазин, утюг,
Стирка, чистка, пылесос…
«Мыть – не мыть? Вот в чем вопрос».
Мне бы Гамлета заботы!
Он не знал такой работы:
Три десятка долгих лет
Каждый день варить обед.
Да и завтрак тоже нужен,
А еще едят и в ужин.
Тридцать лет вари, готовь,
Ажно стынет в жилах кровь!
Магазинов сколь пороги
Истоптали мои ноги?
А уж сколь перетаскала
Я продуктов – тонн немало.
Все сложить, и мал вагон,
Нужен целый эшелон!
Постирать, одной воды
Не поместишь и в пруды.
Да белья тонн эдак пять
Мне пришлось перестирать.
Да о чем там говорить…
Надо, девки, просто жить!
Наливайте поскорей!
Муж сказал, что – юбилей!