Это было давным-давно

Это было давным-давно в одном монастыре. Обитель эта стояла на берегу моря: монахи всегда отчего-то любят эту строгость морскую – стояла она среди камней, а всякая пядь земли была привезена монахами. Вокруг было море. Омытые стояли камни, валуны размеров огромных встречались часто. Был там чудесный сад, в котором, наперекор подчас и самим монахам, росли самые дикие цветы, самые неприхотливые, которых цвет скромен, и объяты их цветением часто целые поля бывают. На большую землю иногда плавали на лодке за чем необходимым или чтобы переправить больного, которого болезнь не может быть на месте залечена, а так ничего более.

И были монахами в монастыре том женщины. Столько молодых, сильных, красивых женщин. Что забрасывало их в омут этот, что влекло их души сюда да останется пусть тайною душ им, как и сами души да останутся тайной. И да не вскроется ларь сей!

А были среди монахинь и затворницы, дававшие обеты самые необыкновенные и справно их исполнявшие во славу единственно им привлекательного. И жили в монастыре в уединённости и в сочетании и в окружении ореола чудесной исполненности бытия, столь нужного всякой душе страждущей. И так текла ровно жизнь монашеская. И каждый день – жизни дление.

Кругом же тишина да спокойствие. Тишь да морская гладь. И рябь только да шторм лихой в пену сбивали брызг капли воды морской. И запах йода тогда бил в ноздри. И ночь разрывалась на куски, и самого неба полотно трещало от всплесков молний.

И чисто небо и спокойно. И не ревёт море. Только разве Луна полная нынче, Селена-язычница в полном цвету своём. Только монахиня в келье своей криком взрывает покой монастырский. На мокрой она простыне. И рядом две её подруги возлюбленные. И белы лица их. А сестра их Анастасия лежит на кровати своей, и раздвинуты ноги родам её.

Ни одного мужчины на острове. Ни единой души мужской. И, кажется, нет совсем искушений здесь. Но вот беременна сестра Анастасия, и грех на ней тяжкий, видно. Но и ложью также исполнены уста её. И не признаётся она в грехе своём. И только две сестры с ней сейчас. Впрочем, и остальные за упокой её молятся и за души её спасение.

И вот на завтра кончится пост. И тогда наступит радость просветления, и придёт праздник в души. И будет скоромным разбавлена пища с каплю. И по клеточкам малым покатится радость тела монахинь – и до души. И скоро завтра.

Вот уже близко и завершение мукам рождения нового. И вот криком себя означил младенец, и мальчик родился то. Но не увидела Анастасия дитя своё. Только волна ей по телу идёт, и разливается вся она – и наполняется будто она. Дивно спокойствие.

Снова крикнул он. Боль была в Его сердце словно бы.

И подруги в крови его. Да в куски ими тело Его разорвано. Есть чтоб плоть Его.

И вкушают подруги теперь плоть Его нежную.

Пьют подруги теперь кровь Его алую.

И, уставшая, рвёт кусок себе плоти от плоти своей мать Его.

Полчаса отнимает им трапеза времени. Через полчаса кончилась боль Его.

Завтра кончится пост, а сегодня подруги принЯли причастие. И вот спать разошлись. Спит спокойно и сестра Настасия. Спит спокойно душа её. И покойно лицо её.

Время смыло уж всё, даже мясо с их лиц и то стекло слизью, и червями поедена плоть.
С нами Бог. С нами Всевышний. Так вкусите же плоти и крови Его.