Городские сумасшедшие

Я видел старуху, которая мочилась у метро,
Задрав подол на виду у всех, словно дряхлая лошадь
Это было, кажется в сентябре. Вечерами
Было еще светло и тепло,
Я прошел мимо, потом, кажется, оглянулся,
Наверно, у меня было такое выражение лица,
Какое бывает у случайных прохожих на улице,
Которых снимают скрытой камерой,
А потом показывают по телеку.
В другой раз… Это был уже декабрь,
Я стоял на остановке трамвая, на мне не было шапки,
Был холодный ветреный день,
Без снега, без дождя, очень грязный день,
Город был грязен. Деревья по колено в саже,
Я стоял в тонких брюках и почему-то вспомнил,
Что китайцы все время носят теплые штаны,
Когда становится прохладнее, -
Они берегут коленные суставы,
Чтоб не хрустели. Эти хитрые китайцы,
Надеются всех пережить…
Трамвая все не было. Я выкурил сигарету,
Стало еще омерзительнее.
Я стоял, никого вокруг, только рев машин.
В конце концов, я поднял глаза к небу и
С чувством, искренне сказал:
«Господи, да сделай ты что-нибудь!»
На огромном плакате, приделанном к стене жилого дома
Строгая красавица-шатенка с глубоким декольте
Тоже стояла и ничего не делала…
Хотя нет, наверняка она
Впитывала лицом крем,
Реклама которого была чуть ниже ее грудей.
Ко мне подошла тщедушная девушка неопределенных лет,
Все калеки кажутся молодыми,
Особенно те, у которых умственные отклонения,
Она спросила меня: «Двадцатого ждете?» с таким участием,
Словно прикатила его за веревочку и вот-вот вытянет
Из-за угла.
Она была одета во что-то черное, лицо покраснело от ветра,
Губы обветрили, глаза слезились,
Я спокойно и осторожно кивнул головой.
«Да, двадцатого давно нет!» - она словно
Подбадривала меня. Я, кажется, хмыкнул в знак согласия,
Она пошла по остановке вдоль рельсов, сильно хромая,
Сначала вперед, потом назад. Вдоль и поперек.
Это было похоже на какой-то больной танец
Под шум ветра.
Вскоре подошел трамвай.
Несколько человек зашли внутрь,
Этой девушки не было среди них,
Я искал ее глазами на опустевшей остановке,
Но она исчезла.
Кондуктор сидел ко мне спиной, поручни были ледяные,
Я стоял и смотрел на затылок кондуктора, -
Он принадлежал простому щуплому пареньку,
Лет 25-30, в потертых штанах, абсолютно
Ординарному человеку.
Так мы и ехали, я и его затылок.
Рассчитываться в транспорте я никогда не рвался,
Он тоже сидел, не шелохнувшись.
Мимо плыли, облизываемые грязным ветром,
Городские дома.
Люди заходили, выходили, а этот щуплый кондуктор
Сидел и вообще ничего не предпринимал:
Не почесывался, не стучал пальцами по коленке,
Не зевал, не поправлял одежду, ничего.
Я трепыхался, держась за поручень,
В середине вагона, там, где гармошка,
Я вспомнил, как одна знакомая мне рассказывала,
Что однажды к ней в переполненном метро
Пристроился сзади какой-то парень.
Толпа был плотной и она ничего не подозревала,
А он все терся о нее, до самой станции, где ей,
Надо было выходить,
Потом она вышла и тут почувствовала
Неожиданную сырость на брюках сзади,
Этот тип кончил ей прямо на штаны…
Мне показалось, что этот кондуктор
Непременно меня ненавидит.
Уж не знаю, за что, но я тоже показался себе
Последней сволочью
И я подумал про него: «Да ты сам ничтожество»,
Я подумал, что мне пора выходить,
Трамвай остановился, я двинулся к двери,
Вдруг этот кондуктор схватил меня за рукав и сказал:
«Попался!»
Нет,
Трамвай замедлял ход,
Я решил осведомиться и спросил у кондуктора:
«А Луначарского скоро?»
Он посмотрел на меня совершенно без злобы и сказал:
«Вам надо было в другую сторону ехать»,
«Спасибо», -
Ответил я, и мне стало стыдно, что я вот так плохо о нем думал.
Я вышел и принялся ждать обратного трамвая,
Стоял долго. Вокруг никого не было.
Небо грязным мешком свешивалось вниз.
Глядя на него, я искренне и безотчетно подумал:
«Господи, ну сделай же что-нибудь!»