Шекспириада

Тяжелый труд читать вам эту пьесу.
В ней скорби, зла, врагов не счесть,
Ей нет нужды до совести и чести,
Ей кара лишь дана – святая месть.

Послушай друг, когда к тебе приходит
Любовь – единое начало бытия,
Ты помни, рядом зависть ходит
И угли жаркие бросает под тебя.
То скоро тело пламенем завьется,
И злость испепелит твой щедрый дух.
В таких подробностях пусть пьеса и начнется,
Знай, этими словами ты поранишь слух.

1.
Не опишу событий сих подробно место,
Не обозначу дат и времени письма.
Происходило это здесь, всегда и повсеместно,
И круговерть времен нас не спасла.

Ромашка пылкая, влюбленности не пряча,
С прекрасным именем цветочка Лилиан,
К мужчине гордому Давиду быстро скачет,
Прибывшему недавно из заморских стран.
Под платьем у нее письмо с разоблаченьем
О той любви, которую скрывать нет боле сил,
Которая для девушки имеет лишь значенье
В признании тому, кто сердце покорил.

Несется Лилиан со скоростью пантеры,
И страх гоняет в ее жилах кровь,
И напрягаются, вскипая, вены,
Когда подумает: «Зачем ему любовь?»

Но вот примчалась, во дворец заходит,
Где ожидать ей участи своей.
Навстречу к ней младой Давид выходит
И величаво кисть целует ей.

Давид:
Что дева юная, ваш лик вдруг увлажнило?
С какою вестью и на долго ль к нам?
Смотрите ж на себя! Как вы чудны на диво,
И тело все дрожит. Сейчас вина подам.

Лилиан:
Я долго мчалась к вам нетерпеливо,
Не скоро дрожь свою унять смогу.
Мое письмо вас скажет все правдиво.
Желаете ль прочесть? Нет, я сама прочту:
«Мое желанье мне сковало сердце,
Душа попала в жаждущий дурман,
Ей выхода на волю нет, ей тесно,
Сжимает мою грудь любви капкан.
О, помоги мне бога ради, милый!
Взгляни на мой не гаснущий пожар,
Пожар моей любви необратимой,
Но не пророчь ей горестный финал.
Скрывать нет сил перед тобою чувства,
Которые взросли во мне давно
Мне без тебя в моем миру так пусто,
И сей секрет вам выдало перо.
Признайтесь мне и облегчите душу,
Могу ль надеждою себя лечить?
И если «Да», я ваш покой нарушу,
Мы наши судьбы сможем изменить!
А ваш отказ посеет мигом ясность
В моей горячей, юной голове.
Я все приму от вас, и только безучастность
Вселит в меня мечты о вечном сне».

Давид:
Как горячи вы, как молодо упрямы.
Нельзя мужчинам доверяться так.
И ваша откровенность нам близка едва ли,
Потеря добродетели первейший это знак.
Но я не пользуюсь словами милых женщин,
Мне их отвага вдохновляет дух,
Их благосклонность, пылкость речи
Дивят мой опыт и ласкают слух.
Письмо с собой я ваше забираю,
Оно – залог храбрейших из сердец,
Его в уединеньи я перечитаю,
А после будет спрятано оно в ларец.
С ответом мне для вас не стоит торопиться,
Мне надобно обдумать трепет ваш.
На этом я прошу без горечи проститься,
Дела меня зовут и разговор закончен наш.


И льду и жару покорилось сердце
И стыд и страх девице отнял речь
Полуживой сошла по мраморным ступеням
Теперь раскрыв секрет, ей нечего беречь.
Перед ее глазами образ неучтивый,
Но так волнующий, что может сердце сжечь
Стоял с гордыней взрослого мужчины,
И грудь пронзал все глубже страсти меч.

Давида взгляд упал неторопливо
На удаляющуюся Лилиан,
Ее визит ему казался милым,
Ему польстило то, что он узнал.
Давиду был знаком девичий трепет,
Он знал о жажде первых чувств,
Но он давно уже речам не верил,
Сосуд его душевных сил был пуст.
Не выносил он бой любовных игр,
Его не забавляла страсть ночей.
Он знал, как ненависть врагов правдива,
Что распаляет кровь, рождает в сердце месть.
Ценнейшим даром почитал отвагу
В бой рвавшихся горячих молодцов,
Склонял колено, голову и шпагу
Перед величьем их седых отцов.
И много раз, бросая кличь: «В атаку!»,
Он верность замечал в глазах друзей,
И смерть их не пугала ввязываться в драку.
Давид был горд служить средь доблестных людей.

Вдруг он припомнил Лилиан безумство
И сердце сжалось от её тоскливых глаз.
Да, это страсть, пустое безрассудство,
Не познана любовь, не пробил её час.

Письмо сберечь ему велела совесть.
Ларец-хранитель здесь продолжит повесть…

Есть тайны разные – коварные игрушки,
Им люди жадные значенье придают,
Их гласность схожа с выстрелом из пушки,
Им дорог лишь молчания приют.
Когда б не правили людские предрассудки
Свободными умами сильных душ,
То мир бы не страдал таким безумством,
Интригам, сплетням исполняя тушь.
Не многие найдутся средь народа,
Которым был бы дорог их устой,
Гораздо больше жаждущего сброда,
Им сны чужие не дают покой.
Владенье тайной – страшное оружье
В руках завистливых и мстительных людей.
Оно сильнее искривляет души,
Карая их, как собственный злодей.

Но рассужденья наши не волнуют сердце
Несчастной и влюбленной Лилиан.
Легко она доверилась ларцовой дверце,
Желая, чтоб Давид ее секрет узнал.
Ей безразлична жизнь чернил бездушных,
Для чистых отношений нет преград.
Могло лишь оскорбить Давида равнодушье,
Для Лилиан его любовь превыше всех наград.

Ей вспомнился тот вечер, где в порыве,
На празднике отца, не глядя на гостей,
Бежал по саду молодой мужчина,
Гонимый ветром пасмурных вестей.
Споткнувшись сильно о деревьев корни,
В бессилии, упав на мокрую траву,
Ребенком плакал тихо, непритворно,
Потом меж всхлипами, он в забытьи заснул.

Тогда она по-детски приласкала
Курчавый сноб его густых волос.
Пусть имени его еще не знала,
Но знала, что он много перенес.
Когда очнулся незнакомец юный,
В глаза его, вглядевшись, Лилиан
Промолвила: «Какой вы, право, шумный!»
Давид добавил с грустью: «Просто, я упал…
Дитя мое, прости, я верно много выпил,
Сегодня подают прекрасное вино».
«Возьмите за руку меня, мой пьяный рыцарь,
Пойдемте в дом, вас ждут уже давно».

В те дни она переживала беззаботный возраст
Ей было невдомек, что молодой Давид
Уже познал капризов женских сходство
И страсти прикрывающий парик.
Словесным трелям цену отмеряя,
Он проникался пылкостью сильней
К возлюбленной Марго, себя теряя,
Он не боялся быть униженным пред ней.

Он знал лишь то, что время душу лечит,
Что страшный сон его любви умрет,
И каждый день жестокостью калечим,
Он продолжал вокруг огня полет.
 


Надеюсь, продолжение будет....