Часть седьмая

в которой описываются самые невероятные события, имеющие место даже после, казалось бы, завершённого происшествия.

Свиньи ноги не сгорели,
И, ругаясь, улетели,
Полетели за моря
К хате Мумлы-упыря.
Во Норвежских во горах,
На осьми кривых холмах
Костяной построен дом,
Охраняем упырём.
Упырю про свои беды
Ноги ведают беседы
На кабаньем языке,
На вершинах, ввысоке.
Мумла слушает, вникает,
Носом маленьким вращает.
Он с ногами был в родстве,
Сватовстве, да кумовстве.
Мумла – сволочь, так уж сволочь:
Лишь пробьёт тревожно полночь,
Достигает он земли,
Что б напиться там крови.
Посреди седых холмов
Дом стоит из черепов,
Рвом глубоким окружён,
Кровью смертных окроплён.

Аморален кровосос:
У него косматый нос,
Уши ростом в три вершка,
Да квадратная башка.
Выслушав свинячий вой,
Он держал ответ такой:
«Я – ведь родоственник вам –
И в обиду вас не дам!
Вы бегите на кладбище,
Отыщите в гробе днище,
И покойника на нём
Пронесите под дождём.
В энто страшное мгновенье
В небесах грядёт знаменье,
Закружатся звёзды вдруг,
Порождая в небе круг.
Из раскрывшегося круга
Вишь падет наземь севрюга,
А в севрюге той – игла.
Изловить, чтоб не сбегла.
Всыпьте ей щепотку соли
В пасть зубастую, а коли
Будет дёргаться, зараза,
Обезглавьте ея сразу.
Ту иглу достань нежно,
И с костьми той рыбы смежно
Поломайте, сей же час, -
Чтоб Диавл нечисть спас.
Воспылает коль огнём –
Одарить ея рублём.
Коль противиться начнёт,
Обратите ея в лёд.
Из могил тут мертвецы
Повылазят, сорванцы.
Нечисть, будто бы на пир,
Вознесётся в энтот мир.
В пляс тут пустятся все лихо:
Глянь - мертвец и мертвечиха
«Вам хочу сказать, княжна,
Вы красивы, вы нежна!»
Непременно нечисть злая
Прибежит аж из Шанхая,
Дабы мирных горожан
Посадить в чугунный жбан.
Воцарится в мире тьма,
Возродится Сатана,
Ваш знакомый, Моисей,
Ведьма с хатою своей.
То кладбище далеко –
За землёю Локкокко,
За морями Ку-Ра-Гу
На песчаном берегу.
Вы ступайте на гору
Голозадую к утру.
Страх в себе преодолейте,
Да дурачиться не смейте.
С той горы бросайтесь смело,
И летите, огалдело.
Где лишь ветер сиплый свищет,
Там и есть сие кладбище.
Да стоит хрустальный храм,
Бродят стаи обезьян,
Да печальный альбатрос
Брюхом к дереву прирос.

Углядевши альбатроса,
Избежав его вопроса,
Понижайтесь над землёй,
Да ползите ниц змеёй.
Там у каменной ограды
Зреют грозди винограда,
Охраняет их детина –
Всем врагам ломает спины.
Вы ж не бойтесь его, ноги,
Он вобче мужик убогий.
Коли нету у вас заду –
Заходите за ограду».
«Ох, спасибочко, кормилец,
Разлюбезный кровопиец.
Твой совет нам по нутру.
Вылетаем поутру!»
Понапившись мышьяку,
Да откушав коньяку,
Ноги спать ступали мерно,
Понакрывшись грязной скверной.

Ну а в утреннюю пору,
Позабравшися на гору,
Оттолкнулись от земли, -
Вон уже летят вдали!

Вот детина перед ними
Крутит зенками своими.
Невдали же – альбатрос,
Что к древу пупком прирос.
Обманув детину ловко,
С подобающей сноровкой,
Идут ноги колдовать,
Да могилы осквернять.
Откопав же труп колючий.
Да свои колени скрючив,
Поднимают гроба днище,
Чтоб унесть его с кладбища.
Вдруг в созвездии Стрельца,
Где ни края, ни конца,
Всё угрюмо закружилось,
Дождь пошёл, и так случилось:
Рыба дивная из круга,
Что зовётся, вишь, севрюга
На землю сырую пала,
А, упавши, побежала.
«Эй, держи ея, держи», -
Старшая нога визжит.
А ея меньша сестрица
Так и злится, что тигрица.
Первая нога, стремглав,
Побегла за ней, поправ
Преспокойность поведенья,
Что должна быть, без сомненья.
Взяв щепотки соли крупной,
В рыбью пасть пихает грубо.
Дивна рыба сгоряча
Воспылала, что свеча.
Первая нога, сестрица,
Сделать пакость мастерица,
Голову севрюги с треском
Разломила в том же месте.
А пред тем, как разломила,
Блеск-монетой одарила,
Дабы рыбица-краса
Не кричала, как коза.

И стемнело. В небесах
ни звезды, что льёт в лучах;
ветер смертный поднялся,
ураган тут занялся.
Был разверзнут свод земной,
Что мастится под Луной,
И толпа нечистых сил
Водворилась в энтот мир.
Вон покойник из гробницы
Вылезает с покойницей,
Да ребёнок, дохлый тоже.
Корчит пакостные рожи.
Жизнь и смерть стоят бок-о-бок:
Берегитесь, те, кто робок.
Смерть косою подкосит,
Жизнь же снова оживит.
Мафусаил Ирбендраха,
Косума Пересентарха,
Все сии нечисты духи
Свистом сковывают ухи.
Ариэль и Мариэль,
Габриэль и Рафаэль, -
Все архангелы из ада
Собрались, как для парада.
Вот живая мертвечина,
Разношёрстностного чина
С воем диким и звуками,
С волосьями, да рогами.
Собралася рать нечиста,
Ох криклива, да речиста.
Ежли силой не возьмёт,
Глупой речью изведёт.
Речь нечистая игриста,
Сноровлива, да искриста.
Гипнотическим обманом
Занимаются с болваном.
Берегись, усталый путник,
Полководец, аль распутник,
Коль услышишь зов прекрасный,
Знай: не дева это красна.
Ой, Никола-чудотворец,
Уноси-ка ноги, горец!
Дабы нечисть, что притворна,
Не сгубила б вас бесспорно.
Знай, на каменном мосту,
У рябиновом кусту,
Ждёт тебя нага русалка –
Ей убить тебя не жалко.
Окромя нагой девицы,
Кот там бродит в рукавицах,
Он в глаза когтями тычеч,
И безжалостно мурлычет1.
Ой, отступник Николай.
Деву ты не возжелай,
За собою повлечёт –
В топкий омут вовлечёт.
Вон шанхайский вурдалак
Кажет жилистый кулак,
Искривляяся обильно,
И целуясь нестерильно.
Норовистый волкодлак
Из страны Каракалпак,
На сосну высоку взлез,
Где сидел старинный бес.
Старый бес бранится матом,
Бьёт его стальным лопатом,
Волкодлак кричит от боли,
Будто понажрался соли.
Пламенем в милльон цветов,
Многоцветием ковров,
Зацвела хмельная тьма,
Да мордастая Луна.
На границе – горизонт,
Где торчит небесный зонт,
Что не светел, не игрив,
Лишь молчит он, искривив
Преднамеренность смятенья,
Что последует в теченье
Трёх последущих веков,
Да воспрянет из оков.