Толмач

Слышишь? Небо плачет,
После обеда, летом.
Налью горячего чая,
И нарисую всё это.

Вечером выползет радуга,
Словно пестрые змеи.
Нарисую в стиле Шагала.
Жаль, ни в каком не умею.

       * * *

Ночь впечатляет больше дня,
Что было ясно — все другое,
Другие очертания
И представленья о покое.

Космические рубежи
Как будто ближе и понятней,
И будто шепчут: «Опиши
Нас на полях своих тетрадей».

Сумбурны проводы домой,
А расстояния короче.
Ночь повстречается со мной,
Дома повыстроив как зодчий.


Танец слепого дождя

Падают капли дождя
Мы кружимся в искрах лучей
Оба знаем, что ты ничья и я ничей
Не принадлежим никому
Как губы и как лепестки
Лишь друг с другом мы по-настоящему близки

Мы кружимся в танце, танце слепого дождя
И нам по-другому, и нам по-другому нельзя

Мы дети больших городов
Мы проросли сквозь черный асфальт
И больше не верим в силу супружеских клятв
Делаем то, что хотим
Не видим, куда мы идем
Мы кружимся в танце под этим смешным дождем

Мы кружимся в танце, танце слепого дождя
И нам по-другому, и нам по-другому нельзя

Глядите на нас из-за штор
Хотите, чтоб мы просто ушли?
Мы просто танцуем и никуда не спешим
Какая вам польза от нас?
Мы топчем ваш зеленый газон?
А кончится дождь — исчезнем как странный сон

Мы кружимся в танце, танце слепого дождя
И нам по-другому, и нам по-другому нельзя

       * * *

Серое небо: лето и холод; хочется чаю.
Я нарисую. Но не умею. Просто мечтаю.

Вот серое небо — я беру краску.
Но я не умею — я беру чашку.

Честное слово, лето и холод; хочется чаю.
Все что увижу, все соберу и все размешаю.

Вот серое небо — я беру краску.
Но я не умею — я беру чашку.

Каждое лето — лето и холод; хочется чаю.
Изображу мир, как, блин, сумею, — так я решаю.

Вот серое небо — я беру краску.
Но я не умею — я беру чашку.


Перевод с русского

С большою печалью, взирая на небо в алмазах,
Сжигает протезы-мосты за собою поэт,
В огне, разведенном на сверхмалозначащих фразах;
Наверное, память людей не прощает побед.

Из города в город кочуют центральные тюрьмы.
Эпоха померкла за нею великий застой,
На кухни которого хлынули штормы и штурмы;
Романтика воли и духа блатной чередой.

Приветы — последним кто видел экраны на жидких
Кристаллах. Пора бы проснуться, проверить силки.
Чтоб не повторились на этой планете ошибки
Размножен на своде пещеры мной контур руки.

       
       * * *

Сидеть на жердочке — ходить по струнке;
Транжирить скетчи; раздавать рисунки.
Поэты прокляты своим же даром:
Сизифов труд, мучения Тантала.

Кто хочет должного уходит в прозу.
А декаденты выбирают позу.
Магистры вещих снов, жрецы иллюзий:
Я царь — я раб — я червь и лузер!

Ты знаешь больше слов, чем даже нужно.
Молчишь, когда все просят: ну, же! ну, же!
Кидаешься как волк и служишь как собака;
Конечно, из любви, но чаще — страха.

Поэзия — как стадии утраты.
Вот почему поэты психопаты,
Маньяки, пьяницы и иже с ними,
Что их роднит со всеми остальными.
 

Черный квадрат

«Черный квадрат» это жирная точка.
Кончился холст, охры нет ни кусочка.

Нету желания делать иконы.
«Черный квадрат», и мои вам поклоны.

Черный квадрат типографского шрифта.
Точка в конце, а в начале молитва.

Можно найти в нем тона и оттенки,
Как в черно-белой газетной статейке.

Точку поставим, а завтра посмотрим.
Завтра мы новую форму освоим.

       * * *

Святой затворник
И местный Сартр,
Весенний дворник
Скребет асфальт.

Слегка сутулясь,
Жизнь пересек,
Сметая с улиц
Кровь и песок.
       
       * * *

Угасшим кабельным рябит телеприемник.
Антенны нет, принять сигнал глухой.
И потому невольно я теперь затворник,
Отшельник стал в пустыне городской.

Достаточно копились знания о мире.
Я отрешен от всех забот мирских.
И я взывал, и ласточки меня кормили.
И я взывал, и ветер хладный стих.

Смотрел внимательно на эти стены-скалы,
Которых раньше я не замечал.
И приходили за советом аксакалы.
И я, как телевизор, отвечал.
       
       * * *

Вот тогда ты узнаешь доподлинно,
Чего стоили книги и фильмы.
Там дорога никем не проторена.
И пути там неисповедимы.

Потеряться — что сделать открытие.
Старый, новый ли, город — порядок;
Order, орден; дворцы и обители;
В ряд ларьками торговых палаток.
 

Толмач

Вот и небо скривило в ухмылке
Губы, видя, что долго молчу.
«Молчаливей безадресной ссылки»,—
Комплимент его мне, толмачу.

На каком языке ваша светлость?
Ваш язык — то мороз, то капель;
И чертою проходит оседлость,
А за нею погромом апрель.

Ветер больше не задрапирует
Мягким ворсом звук ваших шагов,
И восторженно жизнью пируют
Воробьи за столом вожаков.

Время года изогнутых линий
Ваших тонких запястий и чувств
Надвигается вдвое настырней,
И быстрей, чем чему-то учусь.

       * * *

Черные фонтаны, белые колодцы.
Сказка — два начала. Камень — три беды.
Жуткие создания старинных лоций —
Грань раздела чуда от белиберды.

Где-то не запомнишь, где-то опоздаю.
Комары, туманы, темные леса.
Кожею гусиной, лебединой стаей
Заполняет небо сектор колеса.

Изумрудов россыпь — озимь чистым полем.
Паутина ночи. Встанем на заре.
И когда-нибудь мы встретимся в Памплоне:
Ты в большой карете, а я на осле.


Foo турист-2

Отшумят парады.
Загремят банкеты.
Санитары-гады
Трусы иль поэты.

Едут кавалеры
Раненные с фронта.
Чистят револьверты,
Просто так, для понта.

Пьяная сестрица
Больно милосердна.
Будем веселиться,
Смерть одна бессмертна.

Штаб-с играет в роли
«Мир лишь оперетка».
Дань «Народной воле»
Русская рулетка.

В тамбуре вагона
Жизнь не ощущаю.
Я пророк Иона,
И сижу, скучаю.


Книга Исход

Это не есть уговор
Между сильным и слабым;
Или богатого с бедным.
Это не коалиция
Левого с правым;
А черного с белым.

Я обещал, и Я не нарушу черту или йоту.
Но если нарушит народ, что скажу Я народу?

Ведь для меня нет
Ни сильных, ни слабых;
Ни богатого с бедным.
Ведь для меня все равны:
И левый, и правый;
И, даже, черный и белый.

Я обещал, и Я не нарушу черту или йоту.
Но если нарушит народ, что скажу Я народу?

Я есмь Господь Бог твой, Который вывел тебя
Из земли Египетской, из дома рабства.
Я есмь Господь Бог твой, Который вывел тебя
Из земли Египетской, из дома рабства.

Я обещал, и Я не нарушу черту или йоту.
Но если нарушит народ, что скажу Я этому народу?


Мой генерал, рядовые довольны...

Мой генерал, рядовые довольны;
Столько всего, а им по барабану.
Большие батальоны выигрывают войны,
Это понятно любому барану.

Все получилось не так, как хотели,
Но подготовка была не напрасна.
Большие батальоны выигрывают в деле,
Это барану, я думаю, ясно.

В бой, уходя, пели бравые песни.
Bravo бойцы. Но вернемся на землю.
Большие батальоны выигрывают, если,
Мой генерал, вы баран не совсем уж.


Король среди ветвей

Сильный король и его королева.
Дамы направо, кавалеры налево.
Все исполняют указанья герольда.
Музыка льется из уст трубадура.
Смена партнеров для нового тура.
Вместе танцуют Тристан и Изольда.

Ля-ля-ля,
       ля-ля-ля.
Честь никому,
       жизнь за короля.

Трудно снискать уваженье баронов.
Слухи ничтожны, но важней честь короны.
Рыцарь уехал, и закрылись ворота.
Сильный король, но однажды средь нощи
Он обнаружил в плодовыя роще
Спят под ветвями Тристан и Изольда.

Ля-ля-ля,
       ля-ля-ля.
Честь никому,
       жизнь за короля.

Скрылся Тристан. Барды пели в легендах,
Что он женился, позабыв об обетах.
Но неудачной получилась охота.
На корабле ли Изольда — не знает.
«Парус?», — «Он черный!». Тристан умирает.
Вместе, обнявшись, Тристан и Изольда.

Ля-ля-ля,
       ля-ля-ля.
Честь никому,
       жизнь за короля.


Прощание с Севильей

Прощай, дорогая Севилья,
Наш корабль уплывает к другим берегам.
Твои переулки кривые
Я еще раз увижу, не знаю когда.

Наш вымпел летит над волною.
Я честный испанец. Я бедный кастилец.
Ведом лишь одною судьбою,
Она нам поможет, чтоб мы возвратились.

Не верь, дорогая Севилья,
Что мы просто бродяги, пропащий народ.
Свои непокорные выи
Мы за так не склоняем под гнетом господ.

Наш вымпел летит над волною.
Я честный испанец. Я бедный кастилец.
Ведом лишь одною судьбою,
Она нам поможет, чтоб мы возвратились.

Ничто не сбывается в мире
Без решенья о том самовластных богов.
Теперь, дорогая Севилья,
Ты, наверно, нам дашь отпущенье грехов.

Наш вымпел летит над волною.
Я честный испанец. Я бедный кастилец.
Ведом лишь одною судьбою,
Она нам поможет, чтоб мы возвратились.

       * * *

Поэты — рыцари линейности сюжета
А барды — пленники рефрена и хора
Одни восходят ко своей Прекрасной Даме
Растолковать Ей Её жестокосердие
Другие кружат во дворах застенков памяти
Не в силах ни выйти из них, ни остановиться
А третьи пытаются решить к кому же им
все-таки примкнуть

       * * *

Крутобока поверхность земли.
Сокровенная сущность вопроса.
И поля на ней после покоса,
Как узоры на коже змеи.

Земля гулко, от засухи лет,
Умножает шаги и террасы.
По оврагам совсем не напрасно
Разбросал себя город-скелет.

Эхо прячется в складки дворов,
Вдруг обмерших в процессе уборки.
Отголоски прекрасной эпохи,
Приношенье землею даров.


Летний день

Дождем рыдает над рекой
О славном городе планета,
На чистые листы проекта
Ложится рваною строкой

Тяжелых капель, дерзких слов,
Виной неизгладимой градин;
Громадней домиков ахатин
И относительнее снов.

Разбитый громом тротуар,
Автомобильные дороги
Пустые словно полубоги,
Предстали деками гитар,—

Небесный аккомпанемент,—
И тополя танцуют джигу:
Вид — будто бы плетут интригу.
Вид… будто города — и нет.

       * * *

На берегу цветет платан.
О, время! Как вода!
Течет небесный Иордан,
Впадая в никуда.

И отражает Иордан
Платан и неба синь.
Течет небесная вода
Вокруг земной оси.

Поток — трепещущая кровь.
В сосудах дивных тел
Живет небесная любовь
(О! Как бы я хотел!).

Померк вечерний Иордан.
И слёг на свою тень платан.


Осень

Уже короче дни
Чуть-чуть осталось ждать
Осень ставит новый рекорд
Когда она придет
Последний месяц вспять
И за закатом восход

Бесконечные вздохи
На автобусе восемь
Прекрасная пора — золотая осень
И я на остановке
А я на остановке

Уже короче дни
Чуть-чуть осталось ждать
Будет ясно, что все умрем
Когда она придет
Последний месяц вспять
И о любви запоем

Бесконечность эпохи
На автобусе восемь
Прекрасная пора — золотая осень
И я на остановке
А я на остановке

Уже короче дни
Чуть-чуть осталось ждать
Когда-нибудь вернемся домой
Когда она придет
Последний месяц вспять
И точно, следующий мой

Бесконечные вздохи
На автобусе восемь
Прекрасная пора — золотая осень
И я на остановке
А я на остановке
А мы на остановке
И ты на остановке


Моя душа

Не верь, не верь, моя душа,
Что мы, как духи, одиноки.
Мы посреди большой дороги
Идем по лезвию ножа.

И день за днем
Душа, идем
И день за днем
И день за днем

Зачем ты сетуешь, душа,
Моя безумная подруга,
Ведь наш пример другим наука —
Висеть на острие ножа.

И день за днем
Душа, идем
И день за днем
И день за днем

И мне ответила душа,
Свои зализывая раны,
Чтоб я не сильно строил планы,
Не дальше кончика ножа.

Вещественная грусть
Максим Шифрин
Прикосновенье к прошлому,
Вещественная грусть.
Высокое и пошлое —
Теперь не разберусь.

Когда вчера умчалась прочь,
Оставив ждать звонка,
Родилась вдруг отчаянность
Матерого зэка.

Лежит дорога дальняя,
Трефовый интерес.
Мысль параноидальная:
Уйти подальше в лес.

Стозевное, стоглазое,
С животным пополам;
И самая прекрасная
Среди Прекрасных Дам.

Один посадит деревце,
Другой построит дом.
Народ еще надеется,
Но верится с трудом.

Любви неосторожное,
Что я еще вернусь.
Прикосновенье к прошлому,
Вещественная грусть.


О чувствах

Память оставила
Воспоминания
О чувствах времени
И расстояния
Все давно выпито
Песни все спеты
А волны меняют
Очертанья планеты

Как тут не вспомнить тебя
(Две минуты)
До того как засну
(И приснится)
Как ты идешь от меня
(По песчаной)
По кромке береговой
(Линии)

Мы успокоились
Жизнь устаканилась
Выросли дети
И ты не раскаялась
Белое облако
В даль улетает
Юность закончилась
И ближе не станет

Как тут не вспомнить тебя
(Две минуты)
До того как засну
(И приснится)
Как ты идешь от меня
(По песчаной)
По кромке береговой
(Линии)


Мы читаем мысли

Белые пушинки прикоснутся
К нашим векам и растают.
Мама с папой вместе улыбнутся,
Точно знают, что-то знают.

Мы читаем мысли, если помним о том, что любим.
А потом в предвзятом разговоре мы всё погубим. Всё погубим.

Удивленные моргают окна;
И фонарь, как полустанок.
Мы катаемся с крутого склона
И на санках, и без санок.

Мы читаем мысли, если помним о том, что любим.
А потом в предвзятом разговоре мы всё погубим. Всё погубим

Мы с тобой два разных человека,—
Разбираясь, скажут люди.
Но Христос воскрес, моя Ревекка,
Давай не будем, давай не будем.

Мы читаем мысли, если помним о том, что любим.
А потом в предвзятом разговоре мы всё погубим. Всё погубим.

       * * *

Это как взрыв в карьере
Это должно случиться
Все знают время и место
И отошли подальше

Самый дешевый способ
Вскрытия крупных объемов
Подан сигнал тревоги
Я запустил машинку

Я поднимаю в воздух
Мыслей чужих породу
Если хоть песня выйдет
Я свое дело сделал

       * * *

Пересмешник
Пересмешник
На пыльной дороге за солнечной тенью
Пересмешник
Пересмешник
Весь город выходит на главную площадь

Я покидаю лес
Я покидаю взгляд
Я покидаю образ жизни
Я покидаю образ этих губ
И этих мыслей

Пересмешник
Пересмешник
Серебряной пулей в распахнутой клетке
Пересмешник
Пересмешник
Кричащая песнь мехов бандонеона


Рождественская песнь.

Хор: К нам пришло Рождество этой белою ночью,
       Чтоб напомнить слова нашей вечной любви.
       Сбросив с плеч суеты непосильную ношу,
       Мы приходим к Тебе как волхвы. Как волхвы.

I
Рождение Его было отмечено вспышкой сверхновой,
Приношением даров и притеснениями,
Которых становилось с каждым днем
все больше и больше;
Так что Он почти перестал их замечать;

Потому что не имел Он представительного вида;
Вида на жительство достойного уважения.
Само место рождения Его вызывало сомнения,
И любой при желании мог бросить в Него камень.

II
И они разобрали по кирпичику стены Храма,
И просили восстановить Храм ровно в три дня,
Не понимая, что молоко и мед, питавшие Его с рождения,
Научили Его отличать правую руку от левой,

И не искать брода, когда можно идти прямо по воде,
Как по белому снегу, выпавшему в рождественский сочельник,—
Вечер единственного праздника, в который не надо засовывать пальцы под ребра,
Чтобы попытаться представить себе, как трудно быть Богом,
       когда в Тебя никто не верит.

III
Не то чтобы Ему не хватало любви или взаимопонимания,
Хотя подобные слова иногда срывались с Его губ.
Если так, зачем бы Он рассказывал им свои притчи,
Главная из коих была не в тайне зачатия, а в тайне рождения,

Предопределенной не отношениями зодиакальных созвездий,
Чей ход заранее просчитан учеными математически.
Его путь — это путь молнии, озарившей в грозовую ночь все небо.
Это сверхновая, отметившая Его рождение своей вспышкой.

Хор: К нам пришло Рождество этой белою ночью,
       Чтоб напомнить слова нашей вечной любви.
       Сбросив с плеч суеты непосильную ношу,
       Мы приходим к Тебе как волхвы. Как волхвы.
       
       * * *