Журнал ПО 3 Гамлет лет

«Журнал ПОэтов» № 3(15) 2001

 


ГАМЛЕТ ЛЕТ
 


(400 лет первой постановки «Гамлета»)


Издание Университета Натальи Нестеровой

 

 

Наше издание обновляется. Сначала в 1995 г. была "Газета ПОэзия", основанная поэтическим обществом ДООС. Потом, после Всемирного конгресса Пен-клубов, прошедшего в Москва летом 2000 г., газета преобразовалась в "Журнао ПОэтов". Теперь нашим издателем и товарищем становится известный частный университет России – Университет Натальи Нестеровой. И тому есть причина. Университет открывает Академию поэтов и философов для того, чтобы готовить специалистов по литературному творчеству и философии. Студенты академии будут обучаться по программе филологического вуза в течение пяти лет и, получив государственный диплом о высшем образовании, смогут продолжить образование в аспирантуре. Академия поэтов и философов Университета Натальи Нестеровой создается при содействии Союза писателей Москвы. Это новый творческий вуз, продолжающий лучшие традиции Царскосельского лицея и Литературного института. Академия, вместе с другими факультетами университета – менеджмента, информатики, дизайна – основывает Лицей для юношей-старшеклассников. В нем смогут получить глубокое гуманитарное и среднее профессиональное образование будущие управленцы, дизайнеры, специалисты информационных технологий. Обучение в Лицее – три года. Последний его курс – первый курс Университета, где выпускники смогут продолжить свое образование. Наше издание будет знакомить читателей с творчеством современных поэтов. Мы открыты также для теоретических трудов, исследующих новые горизонты в поэзии и философии.

 

Константин Кедров, декан АПиФ

 



Андрей Вознесенский

ДООС – стекозавр

Специально для ПО

 

* * *

Труби,урод,труби

Девиз твой вечен

Ту би ор нот ту би

вот из э квесчен

Купи комод, купи

купи сервиз

для кетча

блокнотик заведи

для разных скетчей

Тудыт зовет сюдыт

антисоветчик

Тупице вред СD:

еще не вечер

В цветущих бигуди

сады черешен

Любовью разбуди

заснувших женщин

«Трудись, народ, трудись!» –

орет диспетчер

«Гребись ты в рот, гребись», –

ответ беспечен

Гробы летят, гробы

под призрак свечи

Ту би ор нот ту би

«What is the question!»

Трубит Нота Судьбы.

Но ты ответчик.



 

Константин Кедров

ДООС – стихозавр

 

– Гамма тел Гамлета –

 

Череп Йорика:

Бедный Гамлет

я держал тебя на руках

ты играл со мной и смеялся

но куда денутся эти губы

после поединка

еще недавно шептавшие

быть или не быть

Х

Ту би о нот ту би

Иб ут тон о иб ут

 

 

(Гамма тел Гамлета, 1994)

 

 

* * *

Я достиг тишины

обогнавшей меня навсегда

я достиг тишины

потерявшей меня в тишине

Я вошел в обескровленный сад

в обезглавленный лес

Никаких расстояний

Все во всем

Даже времени нет

Шаг за шагом отмеривал я недлину

И еще я вчера был сегодня в себе

и не видел себя

Обозначу словами:

я был

но меня уже нет

 

 

Или так:

я был есть

но меня еще нет

в то же время уже

и скорее всего навсегда

где нигде

или правильней всюду

я достиг тишины говорящей

и крика молчанья

Ту би бе

Не тебе

 

Оно не ту би бе

Оно не бе ту би

Оно бы но не бе

Оно бе но не бы

 

Ту би ан нот ту би

ибут а не ибут

а не ибут тебе

а не тебе ибут

 

Иисус на кресте

 

Иисус: Или - или - или -или —

Стражник: Это он Илию зовет —

Иисус: Или — или — или — или —

Ученики: Элои, элои лама савахони —

Иисус: Или — или — или — или —

Офелия: Что это он сказал?

Гамлет: Может, «быть»,

а, может, «не быть».

 

Иисус: или —



 

Музыка метаметафоры

 

11 января в музее Маяковского в цикле поэтических вечеров "Музыка метаметафоры" прошел вечер поэтов Константина Кедрова, Андрея Вознесенского, Елены Кацюбы, Лии Либеровой и Аллы Кессельман, которые представили публике свои новые, весьма нетрадиционные даже по нынешним временам произведения, горячо и шумно (что стало уже совсем непривычным) встреченные пришедшей в зал публикой. Вообще обстановка предельного накала пронизывала весь этот вечер. Небезынтересно, что многочисленные средства массовой информации, мало интересующиеся поэтическими вечерами, буквально осаждали зал и выступающих. Небольшое помещение музея было заполнено до отказа. Неожиданным и интересным участни ком вечера стал священник - правозащитник Глеб Якунин. Андрей Вознесенский читал свои новые, только что написанные стихи, Константин Кедров поражал изысками мемаметафорических пассажей, Елена Кацюба читала что-то уже космически-запредельное. Лия Либерова исполнила сюр-фарс "Сальвадор Дали на балу", где была самим Сальвадором Дали во плоти... Алла Кессельман представила новую поэтическую трактовку Гамлета. Зал проявлял массу эмоций, совсем как множество лет назад на выступлениях футуристов и прочих народных любимцев в расположенном поблизости знаменитом Политехническом. Музыка метаметафоры продолжается.

 

Алексей Непрядва




Елена Кацюба

ДООС

 

 

ПЧЕЛА

 

 

Слишком смуглая дочь Полония

и забытой мавританской принцессы

предпочитала шахматы и фехтование

менуэту и экосезу

Ее устремления простирались

до острия гамлетовой шпаги

а вслед за Горацио – в инерцию магии

В неосвещенных залах

она исчезала тенью

имела пчелиный ум

понимала язык растений

Она плела венки из имен:

Гелиотроп – Арника – Мирт – Лавр – Ежевика – Терн

а в свое имя

вплетала колючую ветку ели:

Омела – Фиалка – Ель – Лилия – Ирис – Яблоня

Ее поцелуи были полны цветочного яда

А когда уступая программе генной

ее ум заиграл безумные гаммы

она уплыла по реке цветов

цепляясь за их названия

Но однажды вонзившись смуглой пчелой

в глухую кровь короля

красной точкой скрепила свой главный венок –

Г А М Ф Е Л И Я

 


 

Фото-графика Марины Герцовской



 

 

Глеб Якунин

 

 

Юбилейная ностальгия

 

 

Моей жизни шлягер

сладкозвучный хит –

то уральский лагерь –

то ларец малахит.

Там жизни эссенция,

там жизни форто.

Лагерь мой,

тридцать седьмой,

Эссенциале -Фоотэ.

И Лефортово –

Форт –

оттиск в сердце – офорт.

Не тюрьма -кутерьма,

а фортовый дворец,

что я еще жив –

Спасибо Творец!

 

 

Март 1999.

 

 

* * *

Слышу глас трубы –

Боевого горна.

Где мои труды?

Радость сжала горло.

Щемит до кишок

Опущу (подниму?)

       забрало –

Рыцарь Дон Кишот

(Кишот, а не Кихот!)

Зло уж всё забрало.

Положи свой меч

На голову мою,

Легко чтоб было лечь

(ей) в нынешнем бою.

Опущу копье,

Подстегну коня,

Зло меня убьет

Помяни меня.



 

Алла Кессельман

ДООС

 

 

Гам-лёд

 

 

1.

Из пальцев тьмы

флейты бежит ручей

Звук ее – только иней

на стекле тишины .

Его рисует дыхание

В извилистом танце иглы плывет

стеклянная шахта дворца

на кончиках зубчатых башен.

– Тающий звук слизнув

втянулся обратно

язык в ледяной колокол.

 

 

2.

С тех пор, как утонула Офелия,

вода замерзла.

Гамлет рубил даль из льда

горячим дыханьем

тая, в ней обнажалась

речная дева прозрачная

она была кораблем

плывущим в Англию из небытия

Но Гамлет узнал в ней Иву

Он звал ее:

– Грация пленницы в узоре твоих волос

флау-тонущих в нитках пассажей

хрустальной смертью струится…

А вокруг разливалось лицо Офелии

Принц летел, теплея, шепча:

– Я рублю...

я рублю тебя

Неужели это так невозможно –

любить сквозь лед?

 

 

3.

Он возвратился в Данию –

к тому месту льда,

откуда вылетел, находя

что мироздание шарообразно:

Чем метаться между углами «Быть»

«Не быть» -

лучше лететь.

Но запутался в парусе платья:

– Леди, можно голову к вам на колени? –

ль ДА – шелохнулось созвездие Парусов.

 

 

4.

Вынимая клинки лучей

Гамлет понял:

«Она утонула в потоке флейты...»

Вот ответ на загадку могильщика:

свет - червь и плотник льда

он строит дворцы из вечности

крепче виселицы Млечного Пути

 

 

5.

Тело Офелии стало облаком

В нем кружит Гамлет –

самолет, теряя свои очертания...

А рядом Бога струна звенит,

извлекая из себя

флажолет ангела.

 




 

Гамлет – ДООС

Рисунок Михаила Молочникова



 

Памяти Гамлета Высоцкого


Материалы предоставлены редактором информационного бюллетеня ценителей русского палиндрома «Кубики букв» В.Рыбинским (Тула).

 

 

Александр Федулов

 

 

Вен гитар брат и гнев –

тел маг - Гамлет...

Свои окна - гать в омуте лет, умов: Таганкой, о В.С.,

Ты плыл, пыт-

кой - кой: йок - йок –

Йорик, ё! Секирой

ОтХ-з-ло-пу-ши - по душам... О Душа! Машу -домашу - допишу - уполз Хто?!..

Шел - пахал - плакал -логоклад - алкоголь -лакал: плаха - плешь.

Да-а, пресен вне серпа ад.

Пел, леп: - Жирап польшой... Ошло –П-париж -

Токио... И кот

Чёрн – реч-

ки-лик:

до хрипа рапир Ход –

мило туен - неутолим.

О Песнь! О нервов ренонс, ё! п! О

вен гитар брат и гнев

нежен, нежен –

Йошу* душой

вечев -ой, мой Мио и - Мио, Мио!.. Но... но су-г-рев-вом и м-мимо, мим. О Мим! Мимо, вверху –

сон он,

Ад,Зев - Звезда.

 

 

* Йошу= Иешуа.

 

 

1997

 

 

Борис Гольдштейн

 

 

Гамлет, толп оплот, тел маг,

он дал ноты тон ладно,

дал лабуху баллад,

лады выдал.

Лепил или пел

нет стон –

накал полетел, улетел,

оплакан,

потух, утоп...

И не те ныне тени,

идолов тени, и нет Володи.

 

 

1980-99-е

 



Лия Либерова


Оправдание Пиита Т.

Лирико-эксентрический роман. Фрагмент

 

 

...Я был оправдан, хотя бы потому, что раз было что описывать, значит была же у нее какая-то жизнь там! И я начал этот странный дневник от лица умершей женщины. Наш с ней уход должен был быть уходом от Головокружения Эроса, всесильного звероподобного Минус-Вселенского хаоса. Ведь по моему мнению, а другого мнения нет, ибо я есть Космос, Космос есть я - Хаос этот наступает неотвратимо. Итак, единственный уход – это уход Ноя. И уход наш не есть смерть.

Это уход, если хотите, даже бегство в Ной-город. Дорогу, да, я знаю. Да, я бегу. Я бегу и беру ее с собой. Может быть, я сошел с ума. Но я есть вы, и я есть Бог – значит, перевернулся мир.

 

Я помню распятие сирени. Каждый цветок, поседевший и дрожащий, сам нес свой крест, потом возлежал на нем, будто так было заведено от начала веков. Огромная сиреневая масса несла своего убиенного, она дрожала, едва справляясь с собой, она клокотала языкастыми цветами траурного шествия, ее никогда еще не видели столь тесно прижавшейся, почти что вросшей в других, она была уже не просто маленькие цветочки – гирлянды, гроздья, пенящиеся безумием, сизо-молочной пены на губах, дальше она дышала длинным-длинным дыханием распинаемого Сына. Она дышала Баховским Мистериозо Хорала, она плакала, не прося пощады. Дождь нам Спасение Святое! Ее голова была запрокинута высоко-высоко-высоко, и мелко тряслась каждая кудряшка, выпевающая, выпестывающая свой хорал – Оо1се 1асптозо. Нежно и слезно, да, именно так, не слезливо, а слезно, словно высоченно запенившийся реквием, когда каждый крик застревал в гортани тысячью крестов, тысячью молений, миллионноглазым оком отчаяния, где каждый мельчайший зрачок был крести-ком, и они словно вливались, вливались, врезались один в другой Громадиной Лика - Креста в самое сизо-стонущее и тягучее от дрожания небо.

Целая Вечность, спрессованная из миллиардов крестиков, вопиет, извиваясь от боли и крика, от стонов и волн, громоздящих волну на волну, гроздья на гроздья, кресты на кресты, печаль бездонную на бездонную без конца. Ибо не бывает Конца, как не бывает последнего вздоха отошедшего, не бывает Конца Кресту, которому нет отныне Начала, ибо ему нет Времени и Места. И тогда Все во Всем и Навсегда, и тогда эта течь, эта лава, это таинственное, непонятное Вечно тянется не уходящим, непрерываемым горизонтом Баховского величавого дыхания, которое действительно никогда не начиналось, всегда было миллионом дыханий одного неистощимого некогда ручья, через век, через минуты, которые гораздо больше, чем все вместе взятые, задрожавшие вдруг век, через Скорбь и одно единственное, оборвавшееся на 3-й сутки дыхание...

Я вижу, Ия, распятие сирени, я слышу его, оно идет, идем, идет за мной, оно преследует меня... ...Ия, мне страшно... Кажется, сейчас я вольюсь в их 1асптозо, стану частью Шествия, сумеречно-вышагивающего, вспыхнувшего сизыми языками огня, Шествия, Вечера-Шествия, Ночи-Шествия. Утра-Шествия... ...Ия... спаси меня... Что-то начинает мелькать, мерещиться, какая-то бабочка расправляет крылья на моей спине, низко и широко она их разводит и начинает высверливать дыры, чтобы каждое крыло закрепить. Крыло закрепляется криком, мокрым, полным крови и хриплой клокочущей морской пены, крикам, иначе они опять падают, шлепаются на меня с не утоленной болью и жадностью до моею стона, крылья шлепаются бесконечно, да, их много, очень много, как и огней, что мелькают в окне. Всем, всем, всем надо увидеть, как, мне сверлят дыры для крыльев, для многих десятков, сотен, тысяч крыльев... Сколько мне нужно крыл? Я бабочка-сирень, больше ничего. Сколько мне нужно крыл? Я бабочка-сирень, почти во все Небо. Сколько мне нужно крыл? Уж почти все небо крылато, а сколько крыл, я не знаю. Всем, всем, всем надо увидеть, как мне сверлят дыры для десятков, сотен, тысяч крыл...

       Сколько мне нужно крыл? Я не знаю. Может быть, я погибну, если их будет мало. Может быть, я погибну, если их не будет вовсе. Может быть, я издохну немедленно, как только прекратятся мои истошные вопли о помощи, может быть, таково просто сейчас мое дыхание, и другого дыхания мне уже не дано? Не будет дано никогда? Ночь... И пауза от страданий всего один миг. И этот миг мне кажется пустым, ложным, прожитым за чужой счет... Всего один миг моего молчания, моей пустоты. Миг в маске, под чу жим, незнакомым именем, и от этого еще страшнее, налипает чужое, не соскребешь, не сбросишь, нужно скорее, скорее сорвать ее, эту паузу, эту струну, эту маску... Я бабочка-сирень, мне сверлят дыры для крыльев, и я кричу. Таково мое дыхание. По другую сторону я пауза-струна, которая невыносимо гудит, надо разрезать, вспороть, уничтожить струну, чтобы над бездной не оставить даже нити, даже оболочки... Надо падать, падать, падать без крыл или высверливать дыры, чтобы подняться опять. Высверливать для сотен, тысяч, миллионов крыл дыры, потом разрезать крыльями свистящий черный воздух и плыть... Я падаю... сотни, тысячи, миллионы крыл падают один за другим, один за другим, один за другим, с тяжестью и шлепком мне на спину... Пока не вырастает гора и горб, горб из крыльев до неба, шевелящихся крыльев... Я лежу ничком, Ия, я слышу звуки Шествия, мне страшно, приди, я слышу звуки Шествия, ты слышишь, Ия, приди, я слышу звуки шествия, оно все ближе, все ближе, это ао1се 1асптозо, оно все ближе, приди, я крылатая, что-то постанывающая гора, я боюсь себя, горы, боюсь (они уже рядом) пошевельнуться...




Юрий Арабов

 

 

Быть

 

 

Быть. Просто сидеть и смотреть в окно.

Быть чем-нибудь или кем-то, только не по-другому.

Быть. Пригубить с друзьями северное вино

и на пустой рассказ закивать своей головою.

 

 

Бредить досужей сплетней, грезить при ветерке

о какой-нибудь деве, пришедшей из авторучки,

кашлять в кулак, зашивать пробоины в свитерке

и с детьми разучить стишок о небесной тучке.

 

 

А не быть... Не быть. Не выйти из дома в семь.

Не поскользнуться впотьмах на арбузной корке.

Не получить перевод из журнала рублей на семь,

и не съехать к чертям без санок со снежной горки.

 

 

Не захотеть, не стать, не позабыть пальто

вечером у гостей, спеша на последний поезд.

Просто не быть меж вами, и это такая новость,

которую в целом свете не пережил никто.

 

 

Небо, как офицер, застегнутое на все,

у которого дома все, ты только один бездомен,

вдруг прекратилось разом, оборвалось в Москве,

вот и пеняй сто раз на качество глаукомин,

 

 

потому что эти сто раз ты сам себя утешал,

что дело-то все в мозгах, которые проржавели,

а оказалось, что Боже, словно воздушный шар, –

мама купила три, но все они улетели.

 

 

Но даже если и так, если весь мир сквозняк,

в котором и зверь скряхтит, и птицелов не словит,

быть все равно. Любому. И это такой пустяк,

за который и Бог простит, и серый волк отвоет.



 

Кристина Зейтунян-Белоус

(Франция)

 

 

Веревка

 

 

Расстояние между гвоздем и шеей

не равно веревке, даже очень длинной.

Когда душа преет в опостылевшем теле,

необходимо ее выкинуть

посредством стиха (штриха, мазка,

формы, звука, удачно найденной формулы...)

или той же веревки (пули, лезвия,

яда, полета через окно...)

и прочих подручных средств.

А веревка тянется из детства

к судьбе, прибитой гвоздем к потолку.

Что толку мерить ее длину?

 

 

* * *

Ходят люди строго по теченью

времени, и жизни катят ком

соблюдая правила вращенья

мыслей в черепе, земли под каблуком,

сохраняя маску под лицом,

а под маской вечное томленье,

страх и ненависть к земному притяженью

и мечту о чем-нибудь ином.

 

 

* * *

Я лишь однажды перешла границу

и даже там не утолила жажду.

Я содрогаюсь, когда вижу лица

пустынножителей верховной власти.

 

 

Я знаю, ничего не знаю, верю

В свое неверие и свою ничтожность,

а по ночам во сне я созерцаю

лишь отраженья державной злости.

 


Рисунок Кристины Зейтунян-Белоус




Валерия Нарбикова

 

 

Мой раб

 

 

Нет, нет, нет! Не надо никакой вашей демократии! Пусть хоть для меня останется рабство. Я куплю себе раба. Нет, я его выкуплю из неволи. Им владеет один коллекционер, и он с ним плохо обращается. Он орет на него, а когда раб прячется, он бегает за ним с ножом, ищет его. Он не дает ему спать. Мучает его телефонными звонками, а когда раб плачет, он засовывает ему в рот поцелуй. И терзает раба, чтобы тот признался ему в любви. Но никакой любви между ними нет. И тогда хозяин грозится его убить. И раб встает на колени и просит продать его другому хозяину. И вот я куплю тебя, мой раб.

Я отдам твоему хозяину свои лучшие картины, и ты перейдешь ко мне. Как же я тебя буду любить! Ведь ты такой нежный раб, ты читаешь стихи. И ты меня будешь укладывать спать. И на кровати. А вообще, зачем она нужна, кровать? Прямо на горизонте, там не надо менять белье, на обочине дороги, да хоть у бензоколонки - мы с тобой будем всё, то есть всё, что ты, то и я. Ведь в тебе накопилось столько страсти, пока ты был в неволе у коллекционера. И в подъезде на берегу моря при полуоткрытой двери в коридор ты, коричневый от солнца, будешь валяться под водой. А твой бывший хозяин пусть заведет себе тупоумного раба, который будет носить его чемоданы и жрать пойло. И когда твой бывший хозяин, прогуляв мои картины, захочет получить тебя обратно, я тебя ни за что не отдам, я к тебе так сильно прижмусь, что тебя невозможно будет оторвать от меня, разве что только с сердцем. А перед смертью я отпущу тебя на волю. И ты больше будешь ничьим рабом, потому что ты только мой раб.



 

Бора Чосич

Югославский писатель, живет в Берлине

 

Русские в Берлине

 

 

На площади Витенберг в поздний час Набоков выходит из своего дома он семидесяти лет тому назад ловко уклоняясь от редких машин ловли бабочки

в подземном переходе мне навстречу идет андрей белый с серебряной палкой только он потом в этом не признается

в одной из квартир берлинской академии моя подруга нарбикова в особенном настроении пробует перетащить одно волжское судно из компании в другую с помощью грубого троса ее муж вообще смирный говорит что это невозможно она продолжает это по-своему и уже продвинулась в пядь

соседи озадачены некоторые аплодируют в восторге

русские в берлине считают что они единственные русские в берлине но это ошибочно*.

 

* то что в переводе на жан-эко моя вина «а моя вина она всем видна» Бора Чосич

 



 

Анна Альчук

 

 

сказа НО:

1.

под арки неба

летиза кат улит кусолнца

кусайп ока

       жись

       ть

не сломила

сильней об сто

я ТЕЛьств ни БУДДешь

нА ТОМ истой

 

 

2. жизнь рас(с)

тени Й

луг – гул трав

БУ — тон тьмы

 

 

3.

стра Дания

       принц

тень от ЦА

 

 

4.

сте пень ненужности

сту пень к

Не БУ

 

 

5.

знаю

о зеро

У ход

 

 

2000г.



 


 

Бедный Йорик!

Рисунок Галины Мальцевой



 

Олег Фомин

 

 

Притчи дедушки Ермуса

 

 

Мертвец или привидение, –

что жутче из этих двух?

И если первый гниение,

то второе, должно быть дух.

 

 

* * *

 

 «Алхимия – а я хамил»

В.Микушевич.

 

 

И я хамил: «Имя лиха – «Я Михаил»,

им и хаял. Когда же слова

одно супротив другого встают, то оба

уничтожаются. Остается же

Небытие.

А тогда говорящий говорит: «Я Там».

А когда «Я» Там – «Я» мат, сиречь

Атман. Атман же есть брахман,

сиречь

«Я – Тьма», Святая Мгла Абсолюта.

Посему, где Бог - Небо, а где Небо –

там Небытие.

 

 

* * *

Я продал свой злобный

надоедливый труп

и обрел наготу.

О Великая Мать!

Я упал в пустоту,

облаченный в пространство.

 

 

* * *

Устрашающая старуха

превратилась в мою ничто.

Не труха – повитуха-стряпуха

тащит волоком колесничего.

 

 

Ослепительная старуха!

 

 

* * *

От сурьмы да тюрьмы

не сберечь безнадежно здорового

Колесница сурьмы

ведет Искандера Двурогого.

 

 

Лишь на колеснице сурьмы

проедет Искандер Двурогий!

 

 

* * *

Анимистический,

а не мистический

Чин его – ничего.

 

 

* * *

Дай мне, Бог, сойти с ума.

Финифть, бетель и сурьма.

Кто чернил, сурьмил,трезвонил –

Длинный Нос трезвил от вони.

 

 

Кто чернил, тот и червонил. Ешь руду!

Руда - Божья дура.

 

 

* * *

Камень-не-камень.

Кирпич-не-крпич.

Умер-не-умер

Ильич-не-Ильич.

Удар хватил, а удрал – Рудра.

 

 

* * *

Что, если Рудра – Шудра?

Ш-ш… не трезвонь.

 

 

* * *

Невозможно обрести, ибо ничего не потеряю.

Невозможно собрать, не хватает терпения.

Хватит – удар.

Ясность. Не пал.

Я упал в небо.

 

 

* * *

Я последний идиот, а бог – первый,

А Дьявол, нет,

Имя - Имя.

 

 

* * *

Илия – Имя?

Или – я?

 

 

* * *

Я ли – Иль?

 

 

* * *

Имя – и мя…

 

 

* * *

Бог - Имя. Дьявол - я им…

 

 

* * *

Good God & evil Devil

 

 

Забудьте английский – вы боги.

 

 

* * *

Имя.

 

 

* * *



 

Борис Лежен

       (Франция)

 

 

Микеланджело

 

 

Ei dice cose e dite parole

Я говорю вещи, а вы лишь слова.

 

 

Легенда приписывает Микеланджело эти слова.

Позволительно думать, что это мнение

скульптора, а не поэта. Разве не через вещность,

в материале – будь то камень или металл

выражает себя скульптор?

 

 

Земле землю и небу душу

Кто здесь мертв; тому, кто не перестал

Меня мертвым любить,

Дано хранить мою красоту и честь;

Увековечить в камне мою вуаль земную.

 

 

Это одна из эпитафий, написанных великим

флорентийцем по случаю смерти

пятнадцатилетнего Чеккино ди Браччо,

славящегося своей красотой.

 

 

Через смерть происходит взаимодействие жизни

и искусства. Земле земля, небу душа – вечный мрамор.

 

 

Я обнимаю Браччо и его красоту божественную,

И как душа для тела форма и жизнь,

Для меня он произведение прекрасное и возвышенное;

Такие ножны знак великолепного кинжала

 

 

Разговор ведет гробница; камень обнимает,

сжимает Браччо подобно телу держащему душу.

Гробница здесь – вместилище, vagina

в оригинале, предполагает вдохновлённый нож...

 

 

Зубчатый нож скульптора сечёт мрамор Рабов,

вспахивает поверхность камня, как плуг своими

зубьями землю. Существует мнение, что

Микеланджело не закончил эти статуи,

именно

четыре:

 

 

невольник, называемый Атлас

невольник, называемый Молодой раб

невольник, называемый Бородатый раб

невольник, называемый Просыпающийся раб

 

 

Тем не менее, возможна другая мысль.

В эпитафиях и скульптурах ваятель говорит

о том же: красота, тело, душа, смерть, камень.

 

 

Видимое, как вуаль земная соскальзывает,

обнажая поверхность мрамора Рабов.

Этого мы свидетели. Скульптура имеет

одну точку обозрения, с которой можно охватить

totalite композиции, а затем видимость

ухудшается, образ – image утончается,

уступая место камню.

 

 

Я был Браччо, души моей лишен

Чтоб стать, ранее красив, ныне костями и землей

Я камень умоляю, меня держащий, не открыться,

И красоте храниться в том, кто помнит, и любил меня живым.

 

 

И если Чеккино ди Браччо просит не открывать

мрамор гробницы снаружи, оставить память о

былой красоте нетронутой, в Рабах разрывается

вуаль видимого, раздвигаются стены гробницы изнутри...

 

 

П о д л и н н ы й т е к с т М и к е л а н д ж е л о

 

 

A la terra la terra e l'alma al cielo

Qui reso a morte ; a chi morto ancor m'ama

Ha dato in guardia mie bellezza e fama,

Ch'etterni in pietra il mie terrestre velo.

 

 

Qui serro il Braccio e suo bell divina ,

e come l'alma forma e vita,

quello a me dell'opra alta e gradita ;

c'un bei coltello insegna tal vagina.

 

 

l'fu'de'Bracci, e qui dell'alma privo

Per esser da belL fatt'ossa e terra:

Prego il sasso non s'apra, che mi serra;

Per restar bello in chi m'amo gi vivo.



 

Лоренс Блинов

(Казань)

 

 

ОПОФОМЫ

Опыты поэтико-аскетической музыки [opothomus]

 

 

Памяти Алексея Крученых

 

 

№ 1

И о у э л Мэо имфотэ

 

 

Эивюи жуиютэнь

Улады илфэа

Мёфо эиль -элаь...

Иггнеммг!

 

 

№ 2

Репройт И т т и м ч

 

И И П

 

 

Аенг ийтиро —

ячемить вапролдж!

Вапролдж

йцукенг!!.

 

 

№ 3

Гарст Р а н г л а ш

 

 

Говк раоч

ьмжо игг

стю'ьс!

Шаду ьрх

оч

ра цюа!..

Оую

щанк

пьи —

Ц!

Тызь

туек

зьи —

Гц!

Рия окэж

оюсташь!..

 

 

№ 4

Руэ ио Яэрли Э И Л Е Г Э Ц

 

 

Таши

нифе

оп

раэф

мют

эит

эопил

Тэмти!

Оппн

фёюшти

опоф –

Омти!..

 

 

№ 5

Гоаг И а х а о

 

 

Гиазоч Гиэги —

гатэа

гатэа...

Фрэья –

эят

эоф...

эят

эоф...

Эоп риэ?..

Нэлятки —

шэз рэлф!

Егатэа

гатэа...

Еуэм арч!

Раэлф

шиав

Г И А 3 О Ч Е

Еуэм арч!

рэл!

Мэлч!!

Газья ункъ...

Элы

фриэл

опэоф.

 

 

№ 6

Черв Оуримжог

 

 

А О А Ш гиэом

отыжьи. Оишт

ъомиа...

 

Реюч гис

под гис

эы...

Иэ гиэрч!

Еттфэ оишт ъомиэ...

Нехш

и омиыж —

а р ф ж т!

Сэлс

арзыо

аимз —

у щ!

Окгу Имж Оегф!..

Жос

Ьажлыкт...

И ф ж ь!

 

 

№ 7

Покш Уимэй

Поыэл

яэл,

тэио. ...

ъшк

офъм

шпр...

Ен йщом — уоу...

Жъиэ —

поу щуо.

Лвтдпр!..

Мьте сэтм ьялы

яоп фиммо...

Нарфжм!

Эцшещь шоаь!!!

Тох гиих риьчш...

...крм...

...йыжгц...

...ржв...

К т ф д с ь о!..



 

Борис Викторов

 

 

Джаз при дожде – танцующий дикобраз

 

 

Где-то в толпе затерялась и ты, чавела,

чуча-в'ьеха, сегодня играют джаз,

хлещет дождь, окраина очумела,

спины зонтов ощерились возле глаз.

 

 

Август. Бугаз.

 

 

Самозабвенно вкалывают ребята,

выводят в астрал желающих! и оставляют там

Идут по водам, обрушиваются рубато,

Море штормит, подкатываясь к ногам.

Солирует Вальсингам.

 

 

Он поет, обращаясь к нищим,

под ним раскачивается баржа,

перевернутая вверх днищем,

и гудит башка!

 

 

Татуировкой, потопом, славой

держится гений и уркаган,

и бескорыстна песнь его, как дырявый

вывернутый карман.

 

 

Август. Лиман.

 

 

Как осьминоги, смокинги мешковаты,

в сумерках дождевых

дергаются мужиканты,

ы-ых!

 

 

Хляби небесные. Разомкнутые мосты.

А вокруг зонты.

 

 

Вот один начинает раскручиваться,

затем остальные

(зубчатые колеса плывут над тобой как раз),

хлещет дождь и теснятся вокруг стальные

острые иглы – танцующий дикобраз.



 

Римма Казакова

 

Я сейчас сочиняю мюзикл по шекспировскому Гамлету. Потрясенно перечитав трагедию Шекспира, я подумала: а правильно ли делать то, что я делаю? Скорее всего – нет. Но проблема Гамлета, как загадка Сфинкса, не отпускает, она совершенно современная, она на все времена. И... Что получится, то и получится. Действуют у меня там все те же персонажи и еще БОГ-ДЬЯВОЛ, некто или нечто. Никого не трогает, ничего не решает. Предлагает путь... А Гамлет – как Гамлет. Только не хочется, чтобы он платил жизнью за правду выбора и поступка. Может, настанет время, когда героям не обязательно будет или погибать, или становиться комедиантами?.. Послушайте один из песенных монологов Гамлета.

 

 

1.

Кто дал нам этот мир, что так жесток?

Кто нас привел сюда, где свет так лживо светит?

Сам человек не мог. Все это сделал Бог.

Бог виноват во всем, и он за все ответит.

 

 

Но если исказил он жизни существо

и все же изменить захочет суть событий,

я буду на земле орудием его.

За это вы себя, а не меня корите.

 

 

2.

Вот та, что для меня мертва, хоть и жива.

И захочу простить, да совесть не позволит.

И не мешает мне сознание родства

ей прямо говорить горе и позоре.

 

 

Любовною игрой не заменить любовь.

В подобиях лишь очертанья сути.

Нельзя с исчадьем зла делить судьбу и кров

и верить в то, что жизнь за это не осудит.

 

3.

Унылый океан тумана надо мной,

и горизонт закрыт, забыт простор безбрежный

Но могут небеса быть голубой страной,

и может быть земля зеленой и безгрешной.

 

 

И все же на земле так странно повелось:

легко сорвать цветок, легко дитя обидеть.

Пусть ненависть моя задушит зло и злость!

Чтоб кто-то мог любить, я должен ненавидеть!

 

 

РЕФРЕН:

 

       

Добро нуждается в защите!

А вы молчите, вы молчите, -

хитрей зверей, смирней травы...

И значит, виноваты вы!

 

 

Добро пожаловать на музыкальную вакханалию под названием: «...Почему Гамлет?!»



 

Владимир Друк

(США)

 

 

Гамлет. Версия 19.99

 

 

Подчиняемся римскому календарю.

Императоры смысла хрипят. На краю

образуем очкастый болезненный слой.

Тонок строй, жидковат, жутковат.

Жидоват.

По линейке торчим на зарю.

 

 

Гимн играет. Говнюк проверят число –

сколько нас уцелело.

Считай – пронесло.

Закури. Закурю.

Шесть утра. Пронесло.

Жрать охота. И жить, несмотря на число.

Жрать охота, курить, несмотря на судьбу

Скромный номер чернильный

И прыщик на лбу.

 

 

Эта очередь тихо подходит к концу.

Эта очередь тихо подходит к Отцу.

Кто последний? Кто крайний?

Кто средний?

Днем – еще ничего, забываешься днем.

Научившись спрягать, говоришь ни о чем.

И бормочешь молитвы ночами.

Римский Папа, который вообще ни при чем,

пожимает плечами –

а я тут при чем?

 

 

Я стою - ты стоишь - мы стоим. На краю.

На военном краю Иудеи.

Подчиняемся варварам.

Календарю?

Подчиняемся римской идее.



 

Ольга Ильницкая

 

 

Слова даны нам только для того,

чтобы один не понимал другого.

О, беззащитность в ожиданье слова!

Уже предчувствуя, еще не понимая,

протягиваю руки, обнимаю,

зову беззвучно, плачу безутешно

и говорю послушно и поспешно

о том, что помню, что давно забыла,

какую чашу в полночь пригубила

Слова даны нам только для того,

чтобы один не покидал другого.

 

 

* * *

Когда мне плохо – сквозь сердце

Прорастает подснежник.

В изголовье кровати дышит букет в стакане.

Сын не любит смотреть на него:

«Мама, эти цветы пахнут землей».

 



 

Алина Витухновская


 

* * *

Милые зеленоглазые убийцы,

целуйте женщин,

они пришли полюбить вас.

 

 

Зеленоглазый убийцы,

сократи красиво и навсегда

опасное существование,

данное нам в организмах.

 

 

Разменяй данность

унизительного стыда

на удачную смерть,

не мучащую подсознание

паражутями парашютиста.

 

 

Парашютист – это трус,

который боится, что боится разбиться.

Нераскрывшийся парашют –

высший смысл,

подкравшийся

к парашютисту.

 

 

Весь мир – со сна.

И сознание – худшая мания.

Тюрьмир весьма.

И Дания худшая из них.

И Англия.

И Франция.

И Германия.

 

 

Дания худшая из них.

Узник всегда прав.

Узник всегда жив.

 

 

С вами были кокетливые

бело-ванильные ****и

искусства и кокаина.

Бить беременных было стильно.

Боль взаимна,

но не умна.

 

 

Боль идей –

не боль людей.

 ...и они ныли.

И они рожали

от вас

мертвых детей,

и давали им ваши имена.

И вы грустили,

когда понимали,

как плохо

вы воспитали своих ****ей.

 

 

Качалась голова,

волочась больно.

Не было бога,

не было врача.

Слова, вываливаясь из горла,

разлетались по ветру,

как зеленая саранча.

 

 

В партере хлопали руки мертвых.

Наверное,какой-то параллельный театр

не прекращает свою работу.

Отрицаемая реальность строит морги,

осуждающая, как Сартр.

 

 

Но репетиций не назначали,

когда встречали

****ей убийцы.

Они младенцев

их убивали,

и не умели

остановиться.

 

 

Терпите, дама,

не рвите цепи.

Простите, дама,

за все на свете.

 

 

Не отрицайте

наличья твари.

Осознавайте,

что мы не пара,

что мы не пара,

не единица.

Мы санитары,

нутра убийцы.

 

 

А ты из ****ей.

А я как нелюдь

в тебя не глядя,

попал, не целясь.

 

 

Старый адреналин.

Старая Англия.

Роды убийства сто раз видел ты.

Это не Андерсен, это Андерсон.

Диво дьявола. Дьявола видео.

***** убивая, лов мат ее,

глушил боли брызгами визга.

Ты внутри стола автоматного

Уродлив, как истинное убийство.

 

 

Р.S. Девушки, носящие в животе пищащее кладбище,

В вас будут стрелять убийцы зеленоглазые!

 

 

Р.S. Не избежать убивания существ животистых

женского пола несложным ****ям всевозмож.



 

Джино Плэтти

(США)

Президент всемирной ассоциации поэтов

 

 

Коль богов сошлем на небо,

Заживем как люди.

На земле настанет праздник —

Мир, Спокойствие и Праздность —

Как в раю здесь будет.

 

 

Мы построим фабрики,

Имена ударников

Им дадим (Ура, Стаханов!).

Ах, совсем не страшно

В Парадизе красном!


Комедия Страшного Суда играется ежедневно за железным занавесом. Распорядитель этого фарса – Генеральный Секретарь коммунистической партии. Среди судей – Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин. Фарс играется каждый день по всей Стране Советов, с участием средств массовой информации, школ, магазинов заводов и согласного или несогласного пролетариата, доведенного системой до нищеты. Скамьи расположены хронологически, там сидят те, кто родился в году, совпадающем с номером скамьи. Поскольку история пересматривается и переписывается ежедневно, чтобы соответствовать последнему изгибу партийной линии, человеческие существа от времен неолита до наших дней пересаживаются и перемещаются по воле распорядителей. Крутой косогор служит сценой. Тьмы усопших различимы, хотя их земные оболочки подобны сгустившемуся туману. На скамье защиты – главным образом основатели религиозных учении. На противоположной скамье - Гог, Магог, мистер 666, или Антихрист, Гад, Сатана, Левиафан и им подобные субъекты. Все роли исполняются актерами и актрисами, награжденными Ленинской премией за то, что покривили душой хотя бы раз за свою жизнь.

       

Перевел с английского Анатолий Кудрявицкий



 

Андрей Бондаренко

ДООС


Против ересей

(донос)

 

 

Баптисты – баб тискают,

протестанты – против сутаны,

       вроде сатаны,

католики поганят святыни,

как то: лики.

Православный люд – прославленно лют.

Атеисты, а те – исты,

а кто исть?

Нехристь



 

Лидия Григорьева

(Великобритания)



       Вечерние коты

 

 

из голубой предвечной пустоты

где брезжит света золотая завязь

стекаются вечерние коты –

в мои сады текут переливаясь

 

 

в саду где каждый шорох безымян

где тишину взрывают треск и шелест

разносчики серебряных семян

плывут по травам как лосось на нерест

 

 

изогнуты пушистые хвосты

текут ни зги собой не задевая

неслышные вечерние коты

в траве глубокой звезды посевая

 

 

бесценные небесные дары

они на землю волглую роняют

в ночных садах где множатся миры

где гром гремит и молнии сверкают

 

 

31 июля 1999 г.



 

Владимир Тучков

 

 

* * *

Десантник, палая с неба,

ломает хребет оленя

и в цепких когтях

уносит добычу в гнездо,

где рвет еще теплое тело

на буквы и слоги,

бросая к подножью вершины,

 

 

там Пушкин в цилиндре

и с тростью стоит,

напрягая монокль.

 

 

* * *

вырыл землянку

стал жить в мезозое

хорошо –

все вымерли

Капля стекло проползет,

не минует и часа,

где ей удобней, насквозь,

от воронки к воронке.

И дальше – где без меня –

где Будда мельницу крутит,

всю в детских ладошках

лопаток.

Да, я, конечно, должен немало.

Словно тюрьма зарешеченных клеток.

Слезы украдкой, не веря

в счастье побега.

А им хочется в небе

жить, составлять картинки,

ничего не поздно в зрачке воронки.

Это как на рентгене –

где я облачком

незамысловатым –

повесить на стенке,

поставить березовую жестянку

и ножом надрезать, чего же боле?



 

Йонас Витаутас Мисявичюс

 

 

Читая LXVI сонет Шекспира

 

 

Я умереть хочу. Я больше видеть не могу,

когда блаженных нищих унижают,

как бесится от жира толстосум

и всех торговцы, как проказа, пожирают.

 

 

Я больше видеть не хочу,

как совершенству яму, как могилу, роют,

а девственность – на откуп слизняку и палачу,

и дух высокий – в плену у мерзости жестокой.

 

 

Я больше слышать не могу,

как полоумный жлоб сулит нам горнюю дорогу,

как помыслов высоких чистоту

используют в сокрытии пороков.

 

 

Я умереть хочу, но не могу;

иначе я предам тебя, мой друг!



 

Михаил Бузник

 

 

1. Цветет полынь –

изгоняя время

небесных проемов

 

 

Где маковые

зерна

падают тихо

 

 

Где Слова

приближаются к

душам, которые

уже Слова...

 

 

2. Все то – что

НЕ СОВЕРШЕНО

нами – убыстряет

жизнь

 

 

И бабочки всюду,

как изгнанный плач,

ищут невесомое

чувство силы.

 

 

3. Цветок лилии –

свиток преодоления

И записали на нем

херувимы молитву

вечера

И водами носимое

серебро – стало

плеском рыбы –

еще не ставшей

жертвой

 

 

4. Точные точки

лучей глубоких –

разумная мера

красоты близкой.

И вспыхнули душами

младенцев

лилии на иконах

 

 

И срисовывают ангелы

парчу Елены

Равноапостольной.

 

 

5. Иней – в котором

так неустойчиво

время – вдруг

безнадежно оживал

в отражениях

недоступных даже

разлуке...

 

 

Полночью чаши

серебряной –

назвала его

Елена.



       6. Озарение разносилось

позолоченными лучами

 

 

Оно было в воле Божией,

что перемещается

в поколениях

 

 

И как умный свет

на крови Новомученников –

в удаляющихся птицах

жила вечность.

 

 

7. Его яблони цвели для

ангелов... Никак не для мгновения.

 

 

Но превращались они

вдруг –

в излегченную

силу увядания –

гонимую

внезапностью.



 

Генрих Сапгир

ДООС – стрекозавр

 

 

В классической позе, став одной ногой на могильный камень, ГАМЛЕТ разглядывает

ЧЕРЕП, который держит в руке.

ГАМЛЕТ. Бедный Йорик...

       Здесь и далее ЧЕРЕП говорит устами ГАМЛЕТА.

ЧЕРЕП. Я... Не бойся, Гамлет.

       Воспользовался я твоей гортанью,

       а также позаимствовал язык.

       Живой и красный плещет, будто рыбка,

       свистит, хлопочет, будто птичка в клетке.

       Отвык от плоти. Тесно, горячо...

       Поговорим? Тем более, что зубы

       свои, как видишь. Зубы – не прошу...

ГАМЛЕТ. Кроме шуток, шут, что – там?

ЧЕРЕП. Здесь?

ГАМЛЕТ. Там.

ЧЕРЕП. Прежде всего, расскажи, что видишь вокруг.

ГАМЛЕТ. Пожалуйста, философствующая кость. Вот, разрытая мокрая яма, из которой

торчат гнилые доски. На дне ее – два могильщика в капюшонах, видны только носы и

взъерошенные бороды. Свежая глина в отвале. Вокруг - кресты, надгробия, склепы. Поодаль

кладбищенская часовня. Дальше на пустоши пасется стадо свиней. Все в черных и бурых

пятнах, худые, как кошки, разбредаются между могил, похрюкивая. Из часовни вышел

бородатый монах, бранит свинопаса. Свинопас палкой гонит свиней с кладбища. Свинцовое

небо, несколько мазков белилами сверху и – вот и вся картина. Недаром у художника-

итальянца я учился новейшим законам перспективы.

ЧЕРЕП. А теперь, художник, посмотри сквозь мои очки.

       Гамлет подносит череп к своим глазам.

ГАМЛЕТ. Пространство заполнено разнообразными плотными формами. Яма. Налита по

краев клеем, в котором лениво шевелятся фигуры, поднимаются и опускаются заступы. Между могилами разлеглось зеленое... как бы это назвать?.. межмогилье! Между крестами расположились красивые междукрестья. Между бегающими свиньями – междусвинье то вытягивается, то сжимается. А между монахом и свинопасом ворочается толстое, как змей, монахосвинопасье. Над равниной простирается бледное надравнинье, как засохший сыр. А река вся серебрится и течет навстречу себе...Ergo, обычно мы видим не все яблоко, а ровно половину... Постой, сквозь расплывчатые контуры одного могильщика проступает какая-то жуткая сцена: растерзанная мегера душит его самого, пьяного! забавно! А другой копает заступом глину и в то же время бьется в конвульсиях, на соломенной подстилке, чадящий факел. Чума! Это чума! А кругом кусты, памятники – тоже шевелятся, меняют свое обличие. Мраморный ангел превратился в белую глыбу. Всюду хрюкают толстые свиньи, разрешаясь от бремени. Из них сыплются горохом поросята, которых кормят, ловят, насаживают на вертел, поджаривают на огне и пожирают одновременно. А монах, который вышел из часовни, его обнимает голая девка, и он уже истлевает! А свинопас не успел родиться, уже сгорбленный старик! А сколько кругом процессий! Как людно на этом заброшенном кладбище! Пищат дудки, гудят волынки! Сверху валятся синие... внизу просвечивают зеленые... Розовые проходят сквозь лиловых... Время ускорило свой бег... Вихрем кружатся стрелки и показывают: нет, нет, нет небытия! (Закрывает лицо руками.) Вар, Вар, верни мне мою скудную реальность!

ЧЕРЕП. Что струсил, принц?

ГАМЛЕТ. Не струсил, а страшусь.

ЧЕРЕП. Чем дальше, ем забавней, дурачок. Показывать?

ГАМЛЕТ. Показывай.

ЧЕРЕП. Смотри.

ГАМЛЕТ (с закрытыми глазами).

Боюсь открыть глаза, а вдруг увижу

что видит червь со дна глубокой ямы

или что видят звезды с высоты.

Положим, входишь в комнату свою,

и зришь: неизъяснимо все вокруг,

А комната твоя полна существ

и лиц, тебе доселе неизвестных...

ЧЕРЕП. Окрой глаза. Что видишь, говори.

 

 

Гамлет открывает глаза, видит нас.




 

Юрий Орлицкий

 

 

Шексгир или Сапспир?

 

 

...Когда он собрался написать новую книгу о Пушкине (или новую книгу Пушкина?), он сначала учился писать, как Пушкин - пушкинским почерком. Он не боялся потерять себя, ему вообще никто не мешал писать, как некоторым -–все только помогали. Поэтому он любил читать других поэтов и говорить о них. И прекрасно умел делать это.

В какой-то момент пришла очередь Шекспира. Пришла вместе с другими – в книге «Монологи» Генрих попробовал быть по очереди всеми великими драматургами. А иногда и одновременно всеми. Но в двух из них он был более всего Шекспиром.

В «Рометте» к читателю обращается возникший из слияния в загробных объятиях двух безвременного погибших юных влюбленных прекрасный гермафродит. И хотя «нет повести печальнее на свете», но «любовь побеждает смерть». Куда уж тут «Фаусту» Гете!..

Бедный Йорик» – не просто монолог, а «почти диалог» – дьявольская, кто понимает, разница. Ведут его Гамлет и Череп. Вроде бы Йорика, хотя... «Меня Шекспир тебе подсунул, Гамлет» – такое в вариации на тему этого самого Шекспира (или как его там на самом деле) мог позволить себе только равновеликий, который в дописанных стихах Пушкина к Пушкину же обращается. А в стилизации под Шекспира – жалуется на Шекспира.

Наверное, каждый хотел бы попробовать писать, как кто-то. Но – боязно. Потому что обязательно надо не хуже, а лучше, чем этот кто-то. Или уж пародию... Сапгиру удалось первое – не хуже. И при этом – тем же стилем, которым Шекспир заговорил в лучших русских переводах двух предыдущих веков. То есть, то нагромождая «темные» (вроде бы совсем не по делу) метафоры, то перекидываясь синонимами, в том числе и нагло просторечными («врезался-втюрился-втрескался»), то по-шекспировски круто переходя со стиха на прозу и обратно. При этом и сюжет вкратце пересказан («Меня одно лишь занимает – месть», – уверяет Гамлет, а потом «голосом Черепа» успокаивает: «Не долго ждать козленку. В пятом акте // Всех забодаешь...», и своего немало наворочано. Потому что если на второй странице ясно, что будет в пятом акте, дожидаться этого акта скучно – пора налево. А там – самые что ни на есть настоящие, дюреровско-гольбейновские Данс Макабр, только не в графике, а кодахромно цветные: «Постой, сквозь расплывчатые контуры одного могильщика проступает какая-то жуткая сцена: растерзанная мегера душит его самого, пьяного! забавно! А другой копает заступом глину и в то же время бьется в конвульсиях, на соломенной подстилке, чадящий факел. Чума! Это чума! А кругом кусты, памятники – тоже шевелятся, меняют свое обличие. Мраморный ангел превратился в белую глыбу. Всюду хрюкают толстые свиньи, разрешаясь от бремени. Из них сыплются горохом поросята, которых кормят, ловят, насаживают на вертел, поджаривают на огне и пожирают одновременно. А монах, который вышел из часовни, его обнимает голая девка, и он уже истлевает! А свинопас не успел родиться, уже сгорбленный старик! А сколько кругом процессий! Как людно на этом заброшенном кладбище! Пищат дудки, гудят волынки! Сверху валятся синие... внизу просвечивают зеленые... Розовые проходят сквозь лиловых...» Есть, право, отчего потребовать назад свою «скудную реальность»!

Но Череп, в отличие от Мефистофеля, не останавливает мгновенье, а гонит время вихрем – «чем дальше, тем забавней, дурачок». Открыв глаза, Гамлет вдруг видит то, «что видит червь со дна глубокой ямы или что видят звезды с высоты» – нас. После этого говорить ни он, ни Череп больше не в силах. Дальнейшее, то есть, молчание. Или тишина – в другом переводе.

Самое удивительное, что в этом сочинении, изложенном по-русски двумя авторами – Сапспиром и Шексгиром – всего четыре страницы...



 

Игорь Холин

 

 

Добро пожаловать

 

Всматриваюсь в будущее

Едва

Не вывихнул глаза

Гиль несусветная

Открывается

Мотаю головой

как загнанный мерин

Колья осиновые

Мотки

Колючей проволоки

Разбросаны

Тут и там

Тут и там

Дерево невдалеке

Ободранное

Отдаленно смахивающее

На райское

Накренилось

Почти до самой

Земли

На полуразрушенной

Кирпичной стене

Наляпано

Ядовитой

Заборной краской

Грязно-зеленого

Цвета

Добро пожаловать

В африканские

Соединенные штаты

Америки

И ниже

За что боролись

Россияни

 

 

* * *

На земле все

Заполнило кино

Сидоров

Изображает попугая

Иванов

Ест щи

Лая

На Николая

И особый трюк

Актер

Взял крюк

Тюк

Режиссеру каюк



 

Ирина Волкова

 

 

SILENZIO

 

Oggi lo sono traduttore

Dalla lingua del silenzio

Traduttore – traditore

Del silenzio

Silenzio – una lingua

Che non tradisce mai

Ora mi butto nel silenzio

Colpevole di aver parlato troppo

Colpito dal silenzio

Turbato

Mi butto nel silenzio

Silenzioso

Mi butto nell'ascolto

Mutamente...

Parla!!!

 

 

МОЛЧАНИЕ

 

 

Сегодня

Я переводчик

С языка молчания

Переводчик – предатель

Молчания

Молчание – язык,

Что никогда не предает,

Сегодня я погружен в молчание,

Виновный,

Что говорил так много,

Молчанием захвачен

И встревожен,

Я погружен в молчание,

Безмолвен,

Я вслушиваюсь

Молча

Говори!

 

(Перевод автора)

 

 

NUVOLA

 

 

Ti voglio regalare

Questa nuvola

Che assomiglia

Un camello –

Una nave del deserto

Per non avere mai sete

 

 

ОБЛАКО

 

 

Дарю тебе это облако

обликом подобное верблюду –

кораблю пустынь

Остынь

Утоли жажду навсегда

 

 

Перевела верблюда через пустыню Е. Кацюба




Галина Мальцева

ДООС

 

 

Если спросить у Бога,

где живет боль и печаль,

загляните в ухо Ван-Гогу

которому ухо было не жаль.

 


 

Нарисовал стихотворение Галины Мальцевой Андрей Врадий



 

Андрей Шляхов

(Санкт-Петербург)

 

Синий обморок. В небе – ни бога, –

только птицы.

тревога,

и та,

накреняя крыло отлетает –

реактивным рубцом колея.

 

 

В синем омуте вслед за листом

я готов зависать и кружиться,

с одревнемшим бездумным лицом

духа, сына и очевидца.

 



 

Сергей Бирюков

ДООС – заузавр

 

 

* * *

Иногда хочется умереть

иногда не хочется умереть

иногда хочется

иногда не

иногда хо

иногда не

и-гда х

и-гда н

и х

и н

и на х

 

 

* * *

Смертельный

отрыв-вырт

ты бегущий оп-круг

ОВР

Моего дома нет нигде

Мой дом умер

Лепечут листья над его могилой

Только я знаю где она

Только я могу сказать –

Прощай!

 

 

* * *

О значает ли

это

то нет равенства

все равно

между двумя частями

логического уравнения

помещается

хотя очень приблизительно

да пожалуй

да

 

 

* * *

ты можешь

только сомнение

что возможно

Я равняется НИЧТО

 

 

* * *

один час бросишь

на другой

другому

метель

вывернешь изнанкой

смертель



 

Вилли Мельников

ДООС – лингвозавр

 


 

«Легче верблюду выплюнуть яд через игольное ушко, чем призраку моего отца заткнуть уши от оваций на премьерах Шекспирровых побед!» – воскл-икнул принц самизДатский, заШекспиртованный в Гамлетаргию. Мефистофелия, не жуй chewing-gum’лета, когда ищешь необитайм затерянного ДООСтрова!..

Черепа эмигрировали в Нью-Йорик…



 

Вадим Рабинович

ДООС – доосозавр

 

 

Возможна ли поступающая мысль

 

 

Первый интеллигент – Гамлет. Пока, может быть, и последний. Путь мысли, окликающей другую, и так далее – нескончаем. А действие одноразово, как шприц. Длить путь мыслежизни бескровно, а поступок бывает и кровав, потому что он всегда не равен мысли по поводу предстоящего поступка. "Быть или не быть..." Это и есть мыслить или поступать. Жить парадоксально (таким вот образом) как раз и означает жить интеллигентно. В этом смысле в России интеллигентов не было, потому что мысль хотела быть тут же пущена в дело. Причём, тем, кому она пришла в голову. И потому, как сказал Борис Пастернак: «Он управлял теченьем мысли, / И только потому страной» – два разных дела. Мыслитель воображал себя политиком, не принимая в расчет, что действовать" – ...это, братцы, о другом...Пусть же русские Гамлеты Щигровского или иных уездов пребывают меж: в этом самом "или", а действующие политики пусть действуют, не особенно уходя от этого "или", то есть по возможности оптимально! А парадокс Гамлета пусть будет тем камертоном, который указывает, когда совершить поступок! Вовремя, но всё-таки рисково и случайно. А случай – это тоже парадокс, потому что «чем случайней, тем вернее...» слагается действительная жизнь. А еще рассказывают, что Макс Шелер умер от двухнедельной бессонницы, потому что не мог позволить себе уснуть, дабы не прервать теченье мысли поступком сна (он тогда еще не знал, что мысль происходит и во сне). А окликание мысли мыслью континуально. Прерыв может случиться навсегда, и тогда цезура-пауза окажется коллапсом, а назначено быть событием со-бытия... Индусы, берегущие все, каким бы оно ни было малым, живое, – восточные Гамлеты не-поступка «...не бить», но уже без всяческих там «или». Рефлексия вся ушла в «не поступить» – не поступиться чужой жизнью. Они – интеллигенты по жизни, а не по мысли. О них «Малабарская поэма», сочиненная мною из зависти к ним европейца, ежемгновенно поступающегося судьбами тех, кто рядом.

 

 

Малабарская поэма


 

По узкой тропинке, худы и безусы,

Ступали индусы, ступали индусы.

Свисали лохмотья подобьем одежды.

Клонилися долу тяжёлые вежды.

Глаза их чернели, как древние угли.

Короче: индусы шагали сквозь джунгли.

Всем людям из той малочисленной джати

Нельзя убивати, нельзя убивати,

Не то что гаура, не то что барана,

Не то что козу и не то что джейрана,

Но мелкую рыбку, но малую птаху

Не ввергнуть случайно в ничтожество страха

И не раздавить паука-птицеяда,

И не ушибить старичка-медоеда.

И если живое, и если живое

Окажется вдруг под босою стопою

И это заметит в часы полнолунья

Всевидящий Сакья – всеслышащий Муни,

Всем людям той касты извечное горе:

Ходить по земле им в стыде и позоре,

В позоре до смерти, да и после смерти.

Так мне говорили, а вы уж поверьте.

Шли медленно очень постольку поскольку

Нес каждый индус пред собою метёлку.

Метёлка метёлкой. Но пегую тёлку

Водили в обозе они втихомолку.

Секло их прутьё, ибо не было крова.

Но с ними священная – рядом – корова.

И жёсткой метёлкой они подметали.

И тонкими шеями нервно мотали.

Метёлкой в сторонку комашку-букашку,

И бабочку-лист, и жучка-черепашку.

Шаги соразмерят предвидя заране,

Мельчайшего зверя приняв во вниманье,

Щадили и птицу-малинку лесную

И даже личинку, еще не живую.

Их мучила жажда. И столбики пыли

Их губы сушили и очи слепили.

Идти далеко им до берега Джамны.

До влаги сухие гортани их жадны.

Но если немножечко им поспешить,

То можно, пожалуй, жука раздавить

Жука-паука... Но с какой это стати,

По праву какому жука убивати?!

Смешавшись с высокой зелёной травою

Им под ноги сверху бросалось живое.

Но, как говорят Малабарские были,

Они и тогда никого не убили.

Далёко-далече прохладные воды.

Поникли их плечи во время похода.

Зато не скривила их ясные липы

Дурная, ночная ухмылка убийцы.

Лишь сутки спустя, серебром полнолунья,

Привел их к воде поводырь Сакья Муни.

Дошли наконец. И похлебку джавара

Варили индусы в тени Малабара.

И жажду студили Джамнанской водою.

И златоголосо звенело живое.

Звенело и пело на разных наречьях

Во славу прекрасных детей человечьих...

Все живы-здоровы. О, как это мило –

Любить-щебетать средь подлунного мира!

Так вот почему всё живое звенело,

Звенело и пело, и благоговело.

Так вот почему всё живое кружило.

И благо дарило, и благоволило

Безусым индусам с душою дитяти,

Которым нельзя никого убивати.




 

Анна Рылёва

 

 

В миллионный раз – быть или не быть?

 

 

 Вопрос вопросов: быть или не быть, заданный однажды в Шекспировско-Гамлетовское время, сейчас оказывается наиважнейшим. Точнее архиважным. Как взятые в свое время почта, телеграф и телефон, а также мосты. Заметьте: всё – средства связи. Одного и другого. Вопрос, состоящий, по сути лишь из глагола быть: был, были, есть, представлять собой, а также заменяющего их тире. Эти – белые, а те – черные... Без компромиссов. Да – Нет. А если это – правда или он – плохой? Глагол быть допускает, что всё делится только на черное и белое, хотя реальная жизнь доказывает прямо противоположное. Быть и тире стали привычным способом наклеивать ярлык на людей и явления, а в результате – способом разрушения общения. Ты – такой-сякой плохой. Ты – такой-растакой хороший. Живет (действует, во всю работает) – одно когда-то составленное представление о ... Но ведь ты не являешься этим представлением, ты – больше. И можешь оказаться другим, иным, чем, как тебе представляется, ты являешься по их представлению (так объясняла в свое время герцогиня Алисе принцип бытия). Она – врач. А если она еще мать, сестра, дочь, пенсионер, доцент в конце концов? Так кто же она? А если быть не говорить? А если убрать из общения номинации, так далекие от истины? А если она тогда-то работала врачом. Не была, а именно работала. А может быть, быть – это уже было? Прошло или проходит и подходит больше для Шекспировско-Гамлетовских страстей? И тогда лист не желтый, а в сумерках казался мне желтым, он не глупый, а вел себя глупо (сглупил) и так далее. Далее – свободное от однозначных оценок, и лишь точно описывающее действие или признак или... Но, конечно, если ГС (Гамлетовские Страсти), то тогда обязательно быть. А так не надо, ведь слово становится делом. И не всегда благим...

 


 

Рисунок Игоря Ревякина

Специально для ПО



 

Анатолий Кудрявицкий

 

 

Из жизни персонажей

 

 

В ложу этого театра я попал случайно – мне просто захотелось прогуляться по лондонским улицам. У Ковент-Гарденского рынка какой-то подозрительного вида нищий продал мне билет в соседний театр, а потом даже угостил понюшкой табаку. В билете значилось: «Гамлет. Трагедия «Уильям Шекспир». Подивившись забавной опечатке, (разумеется, должно было быть так; «Гамлет». Трагедия Уильяма Шекспира»), я пробрался в ложу и от нечего делать стал разглядывать полутемный партер. Там происходило какое-то шевеление, зрители занимали места, переговаривались между собой, смеялись.

Наконец зажгли свечи. И тут мне стало не по себе. Зрители были в фантастических костюмах: в римских тогах, венецианских камзолах, а некоторые даже в рыцарских латах. Присутствовали и дамы, одетые также весьма архаично. Внезапно разговоры стихли. В ложе рядом с моей появился человек в длинном траурном плаще, с суровым и неулыбчивым лицом. Кого-то он мне очень напоминал.

– Автор! Автор! – зашелестели в партере.

Тут я вообще уже перестал понимать, куда я попал, что это за пьеса, да и вообще, не розыгрыш ли это.

Человек в черном плаще поклонился публике и повелительно поднял руку. Шум стих.

Вот заиграли фанфары, занавес поднялся – и открылись декорации средневекового английского городка.

В первой сцене изображалось рождение малыша в семье зажиточного перчаточника. во второй – его детство в Стратфорде-на-Эйвоне, и я наконец уверился, что эта пьеса – из жизни Шекспира.

Но кто автор? Неужели действительно Гамлет?

Вот дело дошло до написания сонетов, а затем пьес, вот на сцене уже пошел 1600 год, когда была написана трагедия «Гамлет». «Что же будет дальше?» - подумал я.

А дальше королева попросила Шекспира рассказать историю своей жизни. Свет на мгновение погас, затем вновь зажегся, и пьеса начала разыгрываться с самого начала. «Ну, конечно, – понял я, - если автор пьесы – Гамлет, он не может знать, что происходило с Шекспиром после того, как тот написал о нем самом, – он ведь стал персонажем и существовал отныне вне сознания автора». Так пьеса разыгрывалась три раза и вскоре пошла бы уже на четвертый заход, когда я понял: надо что-то делать, иначе я свихнусь. Недолго думая, я схватил стул и бросил его на сцену. Мне повезло, и стул попал именно туда, куда я хотел, – в Шекспира. Тот свалился без чувств. Бесконечное представление прервалось.

«Угадал! – обрадовался я. – Именно в Шекспира, а не в Гамлета, ведь тот – вымышленный персонаж!» Только в мозгу у меня прозвучало это слово, как зажегся яркий свет, и вся публика в партере уставилась на меня.

Бог ты мой, кого тут только не было! Просперо и Меркуцио, Джульетта и Офелия, Фальстаф и Макдуф. Даже осел из «Сна в летнюю ночь» сидел в кресле! Многих я распознал, другие были незнакомы даже мне, страстному поклоннику Шекспира. Однако сейчас все эти лица, обращенные ко мне, выражали только негодование.

– Человек! Это живой человек! Как он пробрался сюда, зачем подглядывает за нами? Не покончить ли с ним?

Благородный Просперо остановил взбудораженную толпу.

– Скажи, пришелец, ты персонаж или живой человек? Только не лги нам!

– Персонаж я, персонаж! - воскликнул я. – Моя книга – это Книга Жизни!

Только я произнес это, все исчезло. Неподалеку пережидал непогоду уже знакомый мне нищий.

– Ну как, сэр, получили удовольствие? – ухмыльнувшись, спросил он меня издали. И тут я заметил, что он очень уж смахивает на Гамлета – того самого, недавно виденного мною в театре.

Решив рассмотреть нищего поближе, я направился к арке, под которой тот прятался от дождя, но нищий не стал меня ждать. На том месте, где он только что стоял, остался рваный черный плащ. Уйти этот тип мог только в глубь прохода.

Я последовал за ним и вышел с другого конца реальности.

– На сцену! – прозвенел звонок будильника. И я отправился играть с листа свою повседневную роль.




 

Виктор Широков

 

Меню обеда вельможи XVIII века

 

 

 Вот вам примерное меню

(я ни строки не заменю)

замысловатого обеда времен

Потемкина, оно

доставит, коли суждено,

восторг очам диетоведа

и гастронома...

Строгий граф,

блюдя чередованье граф,

любил гусиную печенку,

ее в меду и в молоке

мочили в давнем далеке

кухарки, бойкие девчонки.

 

 

Но где меню? Где сей сюрприз?

Сперва идет похлебка из рябцов

с нежнейшим пармезаном,

потом филейка-егоза,

говяжьи в соусе глаза

скворчат под водочку с нарзаном,

пикантный соус (соя тож)

в любые кушанья хорош,

им приправляют устриц даже;

что ж, пусть кусается цена,

аж выше всякого вина,

зато поет хозяин в раже.

 

 

Но вновь к себе зовет меню,

я снова рифмы применю,

ценилось раньше не салями,

гурманы в дедовской земле

любили нёба часть в золе,

гарнируя лишь трюфелями.

Хвосты телячьи хороши,

телячьи уши покроши,

баранью ногу столистово

возьми и вилкою листай...

Потемкин, Строганов, всяк знай

вкушал изрядно и толково.

 

 

Гусь в обуви, потом бекас

и голуби пленяют нас,

(а голуби по-Станиславски),

что ж, хочешь, горлицы возьми

да устрицы... В глухой Перми

порой едали так, по-царски.

Десерт уж в рот не лез, зато

манило вкусное гато

из сладостного винограда,

крем жирный, девичий и чай

китайский, дескать, не скучай,

всегда обеду сердце радо.

Так потчевал сам Остерман,

За словом он не лез в карман,

А с ним тягался Разумовский...

 

 

Мне кажется порой, что я

пил с ними, ел, шутил, хотя

сам пир не правил, не таковский.

Зато запомнил сорок строк

меню, зарифмовал, дай срок,

еще добавлю строк с десяток,

чтобы потомок истекал

слюной и все-таки читал,

не замечая опечаток.



 

Ярослав Пичугин

 

 

Синтаксис Стикса

 

 

* * *

гора

молчит камнем

говорит

камнепадом

но слушает всегда

ухом облака

как глухой

воспаривший

в облачность

слуха

 

 

* * *

словесная круговерть

отбрасывает тень

в которой все предметы

рельефнее и крупнее

отбросим же из стиха

знаки препинания

проступит яснее

синтаксис Стикса

 

 

* * *

и голос

случайный

возникнет во мгле

«великий квадрат

не имеет углов»

окружность же вся

из угла

как будто

 за словом

читается бор

великий верлибр

Велимир

 

 

* * *

в комнате

мы рядом

ты говоришь

я не слышу

друг от друга

мы на расстоянии

звука

и на пляже

мы рядом

протяни руку

прикоснешься

друг от друга

мы на расстоянии

Солнца



 

Алексей Наталиiн

 

 

Прозрение

 

 

Я не ждал того, что было

Я не верил в бытие

Просто где-то звук унылый

Разбудил меня во мне

 

 

И пришлось мне воплощаться

Просто так, без цели, вдруг

Чтоб потом всю жизнь стараться

От бездействий не уснуть.

 

 

Не уснуть, не возвратиться

Вдаль - туда, где я живу.

Чтобы снова обратиться

К Божеству. И наяву...

 

 

* * *

       Наташеньке

Я думаю, что ты права

Когда задумчиво летаешь

Когда меня не замечаешь

В свои миры погружена...

Я думаю, что ты всегда

Везде. И только иногда

Как бы очнувшись ото сна

Ты с удивленьем слышишь голоса

Отсюда. К нам приходишь ты

С небесных далей высоты

Тогда сбываются мечты

И в мире больше теплоты...

 

 

* * *

       Посвящается Н.Н.

Прошу Вас как всегда

Прошу Вас как тогда

Прошу Вас навсегда

Прошу Вас лю...

 

 

Молю Вас как всегда

Молю Вас как тогда

Молю Вас навсегда

Молю Вас всю...

 

 

Хочу Вас как всегда

Хочу Вас как тогда

Хочу Вас навсегда

Хочу Вас неж...

 

 

Живу Тобой всегда

Как жил Тобой тогда

Как будем навсегда

Жить вме…



 

Elsas (Елена Сазина)

(Германия)

 

 

Слово к

 

слово словно словарит

       словесный словник

       условных пословиц

 

 

бессловесных слов часослов

       пословно словит словарник

       условных ослов

 

 

словесник словящий себя

апостолом слова

словесит бессловных словцов

пустослов

 

 

* * *

глядишь глядишь гладишь

даль

взглядом пусто

пустым взглядом

в даль

дай

лей

бесплотную пустоту

вглубь вдаль

пустыннохолодного взгляда

глаз глядящий внутрь

твоей пустоты

даль даль

таращит свой

глаз

глядит гладит

твоим неподвижным глазом

в пустоты застывшего

взгляда

прозрачна

прозрима пленка твоего

зрачка

твоя кожа

пронизана

пустотой

бесплотного газа

пустой пустоты

пусто ты

пусто ты



 

Людмила Губарева

 

 

Трансмутации

 

По мотивам «Изумрудной скрижали» Гермеса Трисмегиста


 

«…Как все существа обязаны своим существованием воле Единого, так и все вещи обязаны своим происхождением единственной сущности, наиболее скрытой по установленному Единым Богом порядку. Отец этой единственной сущности – Солнце, Мать – Луна, ветер носит ее в своем чреве, но питает ее духовная земля. Эта единственная сущность есть отец всех вещей. Ее власть совершенная после ее соединения с духовной землей».

 





 



 


К.Кедрову

 

 

Эйнштейн создал теорию относительности в 1905-1917 гг., но подтверждение-эта теория нашла уже давно (в искусстве). Неизвестно, когда была создана «Троица» Рублева. «Смешение» планов, при котором пространство и время приобретают черты не протяженности, а единства – сосуществование разновременных объектов, в одном пространстве. Время и пространство превращаются в бесконечность. Три ангела рублевской иконы одновременно три странника, явившиеся Аврааму и Сарре возвестить о скором рождении сына Исаака. Одновременно три странника – это символ трех божественных ипостасей: Бог – Отец, Бог – Сын и Бог – Святой Дух. Совмещаются времена: чаша с жертвенным тельцом знаменует будущую искупительную жертву Бога – Сына, Иисуса Христа. Дуб мамврийский указывает на «исторически конкретное» место явления трех странников, и в то же время это значимый космологический символ. Все это говорит о «горнем» свете, как лишенном пространственный и временных отдельностей, то есть как о целом, едином, бесконечном и вечном. Каждое событие в нем делится, и протяженность эта – вне земного времени, измеряемого бегущими минутами и часами. И поэтому синий «голубец» Рублева – символ неба, а золотистые тона – символ земли, а блики – заливающий все горний свет. «Икона – это окно в другой мир». И обратная перспектива оставляет нас не вне, но в нем: «Царство Божие внутри вас есть». Икона оставляет нас внутри своего пространства и одновременно, как бы оставляет в нас свой духовный отпечаток. И та самая «опрокинутость» пространства, когда мы видим одновременно изнутри и снаружи, есть здесь. Таким образом, «Троица» Рублева – ясное выражение метаметафорического сакрального пространства. Кроме того, два сюжета замыкают друг друга: будущее жертвоприношение, когда Авраам приготовился принести в жертву своего единородного сына Исаака, и будущее же, ощущаемое у Рублева, – искупительная жертва Христа, взошедшего на Голгофу за весь человеческий род. Отчетливо видно, как одно событие замыкает другое – оба в будущем и одновременно в прошлом. Для Авраама в будущем. И в горнем мире – всегда, вечно. Сакральное произведение ориентировано на вечность в отличие от обыденной реальности, устремленной в будущее от прошлого.

«Время – это печаль пространства» (ибо все бренно), но «небо – это изнанка человека, человек – это изнанка неба» («Компьютер любви»). И в итоге остается вечность, как единственная реальность: «Свет – это голос тишины, тишина – это голос света». Это откомментировано следующим образом: «Тьма – это крик сияния, сияние – это тишина тьмы».

В пространстве культуры, искусства пространство и время – условные категории. Культура – сплошное поле метаметафоры, притом, что текстом является все. Слово исчезает, но логос бессмертен, как суть. А «голос» – анаграмма слова «логос». «Звезды – это голоса ночи, голоса – это звезды дня» – любое слово неполно и оставляет безграничный простор для комментария. Слово – только врата смысла. И самая совершенная речь – тишина. Звучащая тишина и есть пространство авангардной поэзии ДООСа. Самое интересное в авангарде – безграничное обширное поле познания. Читатель – это тот же художник, он творит текст произведения, понимая его по-своему, заново осмысляя и создавая. Визуальная поэзия – форма-комментарий, изъяснение на «своем языке» иного текста. При этом, так как текстом является все, графика и поэзия прорастают друг в друга. Получается три текста: текст стихотворения, текст графики и третий – метатекст, объединяющий и то, и другое. Каждый слой – новая реальность.

«День бездонный

донный доныне день»

(«Улисс и Навсикая»),

а художник строит лестницу от «День» до «Не день», то есть ночь, и пишет это черным. В черном шрифте белые пустоты сияющего листа – будущий день. В слове «День» яркая глубокая темнота будущей ночи, с точками-звездами вокруг. И тут же рядом читается: «Бездн – бездна»

 

 

Ирина Жарова, аспирантка Института культурологии.



 

Вячеслав Куприянов

 

 

Это все отражает

 

 

сизиф катит свой камень

икар падает в море

прометей прикован к скале

 

 

и беспечно резвятся

внеисторические нимфы

аполитичные фавны

в восторге

от мимолетности жизни

 

 

это все отражается

в налитом кровью глазу

людоеда-циклопа

 

 

его вот-вот выколет

в поисках дороги к дому

странник одиссей

 

 

Пейзаж с громом

 

 

над скалой поющей под ветром

словно в театре ла скала

над морем помнящим историю

не хуже франсуа мориака

из облака похожего обликом на оруэлла

вот-вот прогремит

антиутопический гром

раскатистый как имя покойного

грэма грина

но только вслед за ослепительной молнией

мимолетной и острой

как гений мольера

и хлынет дождик как из верлена

монотонный и томный

высокопоставленный в любой радиоточке



 

Вилен Барский

(Германия)

 

 

Б О Г

G O D

Б О Г

G O D С П О Д И

Б Л А G O D С Л О В И

G O D С П О Д И

Б О Г

G O D

Б О Г




Альманах «Журнал ПОэтов» № 3, 2006

Учредитель группа ДООС (Добровольное общество охраны стрекоз) при участии всемирной организации писателей (Русский ПЕН-клуб), ассоциации поэтических обществ FIPA UNESKO, Академии поэтов и философов Университета Натальи Нестеровой. Главный редактор Константин Кедров РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ Е.Кацюба (ответственный секретарь); С.Бирюков, канд. филол. наук (Германия); В.Вестстейн, профессор (Нидерланды); А.Витухновская; А.Кудрявицкий (Ирландия); .Латауэрс, профессор (Нидерланды); Б.Лежен (Франция); В.Рабинович (профессор Института культурологи); В.Нарбикова; А.Ткаченко (ген.секретарь Русского ПЕН-клуба).

 

 

 

 

 
       
 
       
       
       
 
 
 
 
 
 
 
       
 
       
 Яндекс.Директ