И ангельски уснули дети...

Ночь на 1-е января



Гирлянды множат в темноте
блик флорентийца Гирландайо...
Но все мы сгинем в пустоте,
подобно инкам или майя.

Вновь амальгамы дребедень
мерцает в заоконном свете.
Вздыхает сонно хвои тень,
и ангельски уснули дети.

Вновь счётчик щёлкнул невпопад,
мелкнул виток пути земного...
Но, слава Богу, рядом спят
те, для кого - опять всё ново!





Зимняя сессия


Позёмкой, хлорофиллом хвои
рождественский наполнен мир.
Над каждой шапкой меховою
искрит гирлянды штрих-пунктир.
Не молкнет звон стаканов прочных,
гранённых в стиле "а ля рюс",
и жаркий пульс мембран височных
созвучен окликанью муз.

Волхвы по снегу, звездочёты
скользят, обряжены в парчу...
Аудитории, зачёты -
увы, сто первый круг почёта
от сотого не отличу.
Но к шустрому народу в классе
добрее буду, чем вчера,
зане в толкучке на Благбазе
и мне сосну добыть пора!

Кода ж языческую хвою
взвалю на плечи - как княжна,
она нежна. И надо мною
в ползвука музыка слышна:
Чу! - Впрямь два ангела порхают
над Пушкинской и над Сумской,
пейзажа скудного не хают,
лишь с розой пара выдыхают
нездешне-радужный покой...




К Нижнему Новгороду


Сосны, ельники, березняки -
в крепко-хрустком снегу по колено.
Диким мехом блестя, битюги
тащут сани с поживою сена.
В стылом поезде мчу на восток,
греет вены пространства глюкоза.
Предзакатного леса висок
тронут розовой злобой мороза.

Января ледовитый янтарь
преломляется в царскую бритву.
И шатровая звонницы старь
молодую лелеет молитву.
А на круче, излуке реки,
срубы брызжут расколотым светом.
То из шуб пугачи-мужики, -
и бревенчаты, и высоки, -
острозубым сверкают приветом...