Исчезновение

Я уже собралась выйти за хлебом, когда - за двадцать пять минут до начала занятия - появился Антон. Он извинился за такой ранний приход и, пока раздевался, страшно многословно рассказывал мне о том, что вот сегодня нарочно специально заранее вышел из дома - а может, пораньше, а может, он каким-то образом сказал оба слова; так, я уже сама заболталась и потеряла мысль - в общем, сегодня он вышел из дома заблаговременно, чтобы по пути успеть куда-то зачем-то зайти по своим делам, но там именно сегодня почему-то совершенно неожиданно оказалось закрыто, а погода стоит на улице такая мерзкая, что гулять совершенно не хочется, вот он и решил, что лучше прийти на занятие пораньше, ничего страшного не произойдет, тем более что так же ведь и раньше уже бывало, просто очень не нравится опаздывать или прибегать в последний момент. Не задумавшись ни на секунду, я оставила его одного в квартире и уже с лестничной площадки услышала из-за двери незнакомую мне мелодию мобильного телефона.
В арке дома мне пришлось посторониться от ехавшей навстречу милицейской машины. Я шла и думала об Антоне. Несмотря на то, что своим многословием он способен заболтать кого угодно, в целом это очень располагающий к себе, какой-то очень разумный, здравомыслящий мальчик. Просто поразительно, что у таких бурно эмоциональных родителей такой уравновешенный сын. Впрочем, мать, пожалуй, не столько неуравновешенна, сколько находится в постоянном напряжении из-за непредсказуемых вспышек раздражения мужа, которые неизменно и совершенно предсказуемо заканчиваются приступами бронхиальной астмы. Если бы не это, можно было бы сказать, что Антон добрый и мягкий по характеру в мать. Да и младшая дочь Настя вечными зигзагами своего - отцовского - характера и постоянными претензиями, что родители любят Антона больше, чем ее, тоже, конечно, сильно подслащает ей жизнь.
Антона легко любить: высокий, красивый, очень спокойный мальчик. С такими, как Антон, никогда ничего не случается. По отношению к Антону даже невозможно представить чей-то злой умысел: в крайнем случае разгильдяйство. Но, правда, у нас такое разгильдяйство, что от злого умысла не отличишь.
 Иногда мне кажется, что это, в какой-то мере выработанное, спокойствие Антона - своеобразная защитная реакция от вечно готового взорваться отца. Но во всех школьных конфликтах, даже когда Антон бывает неправ...
На обратном пути в арке дома мне снова встретилась милицейская машина. Лифт стоял на первом этаже. Антона в квартире не было.
Я дважды обошла всю квартиру, открыла двери в ванную и в туалет, зачем-то внимательно осмотрела закрытую снаружи кладовку - Антона нигде не было. На тумбочке в прихожей стояла его сумка с книгами, но ни его куртки на вешалке, ни ботинок у двери - его просто не было, и все.
Антон исчез, не позвонив мне по мобильному телефону, - впрочем, какая глупость, уходя в булочную на десять минут, я и не брала с собой мобильный телефон, - не оставив никакой - да, нигде никакой - записки.
Я вспомнила о телефонном звонке. Наверно, у них дома что-то случилось, и Антон выбежал из квартиры, и не подумав предупредить меня. Я позвонила матери Антона.
- Да нет, у нас все в порядке. Я сейчас ему позвоню.
Через минуту раздалась уже слышанная мной мелодия, а на тумбочке за сумкой обнаружился - надо полагать, принадлежащий Антону - мобильный телефон. Звонила мама Антона.
- Я сейчас еще перезвоню в разные места и, если ничего не узнаю, приеду к вам.
Там же, за сумкой, лежал и кошелек Антона, а на полке над вешалкой, чего я сразу не заметила - его шапка и шарф. Совершенно невозможно представить, чтобы Антон вдруг сорвался и ушел куда-то далеко без кошелька и мобильника и, в такой холод, без шарфа и шапки. Куда он мог пойти?.. Если бы кто-нибудь из его многочисленных приятелей жил в нашем доме, я бы наверняка об этом знала. К тому же с приятелем можно поболтать и по телефону. Тогда, может быть, он вышел в подъезд... - и что, надел для этого куртку? В подъезде-то еще сравнительно тепло. Да и что ему там делать? Я совершенно точно знаю, что Антон не курит, причем безо всяких внушений со стороны отца-астматика.
Я спустилась на один этаж, потом поднялась этажом выше, потом доехала на лифте до верхнего этажа и прошла по лестнице весь подъезд, расспросила всех соседей по лестничной клетке, кто в этот час уже был дома - нигде никаких признаков ничего. Антон исчез.
Потом уж я сообразила, что, пока меня не было, мог кто-нибудь позвонить; но не всегда знаешь, как поступить правильно, а ничего не предпринимать и находиться одной в квартире, где за десять минут моего отсутствия произошло что-то жуткое, непонятное, было выше всяких сил.
Вернувшись, я с порога увидела рядом с тумбочкой грязную лужу, а рядом с ней отпечаток сапога сорок последнего размера. Была ли эта лужа здесь, когда я вернулась из булочной, или появилась, пока я ходила по этажам? И почему лужа посреди коридора? Антон всегда очень аккуратно снимал обувь прямо у двери...
Сейчас, когда я вернулась, дверь была, закрыта на два оборота, а когда я пришла из булочной, она была просто захлопнута. Заперла ли я ее тогда или, заслушавшись многословием Антона, просто закрыла за собой?
Я еще раз обошла всю квартиру, потом открыла балконную дверь и вышла на застекленный балкон. На тонком слое нападавшего через неплотно закрытую створку снега не было никаких следов. Я открыла створку и посмотрела вниз - как будто, если бы Антон каким-то образом прыгнул с балкона, прямо у арки не собралась бы огромная толпа.
Я вытерла грязную лужу (черт побери, уничтожила - что? - след? улику?) и стала ждать. Сквозь форточку проник зеленый луч, из него вышли зеленые человечки, окружили Антона, стоящего в куртке и в ботинках, хотя он снял их, как только пришел, все вместе шагнули в зеленый луч, луч втянулся в форточку, оставив на полу грязную лужу и след сапога. Я резко встала и включила громкую музыку, чтобы стряхнуть наваждение.
Наконец, пришла мама Антона. К счастью, она разбиралась в мобильном телефоне сына и сразу же установила, что примерно час назад ему кто-то звонил. Она сразу же туда и позвонила.
- Здравствуйте, вы час назад звонили на мобильный телефон Антона Залесного. Это мама Антона. Могу я узнать... А, это Максим?! Зачем вы ему звонили, о чем с ним разговаривали?
Никогда не слышала, чтобы Вера с кем-то говорила таким прокурорским тоном. Впрочем, ничего узнать ей не удалось.
- А кто такой Максим? Антон никогда не говорил мне ни про какого Максима.
- Это новенький мальчик в их классе, с начала второй четверти. Как только пришел - у него сразу со всеми конфликты, ссоры, драки...
- Как - и с Антоном?..
- Представьте себе, и с Антоном!
Но это очень странно. Не могу представить, чтобы Антон враждовал с кем-то целый месяц. Поддаться общему настроению - ну что ж, это бывает.
- А зачем Максим ему звонил?
- Спрашивал о какой-то программе, которую он ему должен был дать.
Ну конечно. Я же знаю Антона. Наверняка они с этим Максимом давно уже помирились. Черт меня дернул за язык сказать:
- Когда я уходила в булочную, Антону кто-то звонил. Наверно, это и был Максим.
- Ну да, конечно, это и был Максим!
И мы пошли - ну разумеется, куда же еще? - в милицию. Вещи Антона - его шарф и шапку - мы не догадались взять.
Уже когда мы подошли к отделению, прямо перед нами остановился милицейский "УАЗик", оттуда вылезла большая группа разношерстных по возрасту и одежде молодых людей, и их всех провели внутрь райотдела.
Дежурный милиционер выслушал нас с видом полнейшего равнодушия. Мы уже были готовы услышать что-то вроде: "Мальчику ни с того ни с сего захотелось погулять, и он в промозглую погоду ушел из дома без шарфа и шапки", но он вдруг сказал:
- Адрес!
- Что - адрес?
- Адрес, по которому проживает ваш сын.
Вера назвала адрес.
- Это не наш район. Идите в свое отделение и там выясняйте.
Уже у двери меня вдруг осенило:
- Да, но пропал-то он из моей квартиры!
Мы опять повторили наш, как я теперь понимаю, путаный и бестолковый рассказ. Вера добавила:
- Перед исчезновением Антону звонил одноклассник, с которым у него конфликт.
К счастью, дежурный пропустил эти слова мимо ушей и только снова сказал:
- Адрес!
Я назвала свой.
По движению его глаз было видно, что он просматривает какой-то список. Потом он сказал, обращаясь ко мне:
- Свиридов Михаил Вячеславович?
- ?
- Как зовут вашего сына?
- Денис Залевский, - сказала я.
- Антон Залесный, - сказала Вера.
На лице милиционера отразилась тяжкая умственная работа; потом он задал правильный вопрос:
- Как зовут того, кто пропал?
Мы с Верой помолчали, боясь перебить друг друга, потом заговорили одновременно.
 Не знаю, что он понял из наших слов, но в итоге сказал мне:
- У нас по вашему адресу числится Михаил Вячеславович Свиридов, двадцати пяти лет, который уклоняется от воинской службы.
- А это был Антон Залесный, четырнадцати лет! А кто такой Свиридов? Откуда там взялся Свиридов? Там никогда не было никакого Свири...
- Идите в райвоенкомат и там выясняйте.
Ошарашенные, мы вышли на крыльцо. Какая идиотская история. Но фамилия женщины, у которой я три года назад купила квартиру, определенно была Свиридова. А Михаил Свиридов - надо полагать, ее сын, который какое-то время был там прописан, но я о его существовании даже не знала. Действительно, первое время после переезда приходили повестки из военкомата, я звонила и объясняла, они перестали приходить. Но, видно, что-то до конца не сработало. Милицейская машина, которая дважды мне встретилась по дороге в булочную и обратно, безусловно, приехала за Михаилом Свиридовым. Антон сам открыл им дверь, подумав, что это я что-то забыла и вернулась - а может, и ничего не подумав. Четырнадцатилетний мальчик не смог растолковать милиционерам, что он не тот, кем они его считают, и не смог объяснить, что он делает в чужой квартире. Как-то сообщить не догадался или ему не дали, а уж уговорить подождать до прихода хозяйки - и вовсе из области фантастики. Все это я изложила Вере.
- Да что ж они, совсем идиоты - не видели, что ему не двадцать пять лет, а четырнадцать? Лицо-то совсем детское!
Определенно могу сказать, что не идиоты. И не инопланетяне, хотя человеческой их логику тоже не назовешь. Можно, наверно, сослаться на то, что у них был приказ; но даже одеться как следует, хотя бы взять с собой шапку и шарф, они Антону не дали.
А если бы на месте Антона оказался мой Денис, он тем более не смог бы ничего им объяснить...
Офицер районного военкомата сказал нам, что всех уклонистов уже отправили в областной военкомат.
Конечная остановка автобуса была недалеко. К счастью, водитель открыл дверь прямо перед нами, иначе не знаю, как бы мы ехали через весь город в час пик.
Все эти хождения и разговоры заняли больше часа. Я позвонила своей ученице и отменила занятие. А Вере позвонила Настя. Сквозь шум мотора, звучание голосов в переполненном салоне и "Радио "Шансон"" от водителя до меня донеслось:
- Мам, ты где? Ты что, забыла, куда мы сегодня идем?
Вера ей объяснила, что возникли непредвиденные обстоятельства, мы с Еленой Борисовной едем в областной военкомат... Похоже, Настя сперва действительно не понимала, а потом уже не хотела понимать: Вера все повторила раз, другой... Незаметно для себя она повышала голос, и я видела, что стоящие вплотную к нам и висящие над нами люди невольно прислушиваются к чужому разговору.
- Ты же знаешь, что туда надо записываться за месяц. Мы что, опять только через месяц туда попадем?
Добавив что-то вроде "Для Антона все, а для меня ничего", Настя отключила телефон.
Вера позвонила мужу и, как почти всегда и бывало, попала в "неудачный момент". Впрочем, оказалось, что он далеко за городом попал в пробку и весь сосредоточен на том, чтобы объехать какое-то препятствие.
Ближе к концу маршрута в автобусе почти не осталось людей. Водитель объявил остановку "Облвоенкомат", и мы вышли.
До облвоенкомата надо еще было довольно долго идти по грязной дороге вдоль каких-то заборов и гаражей. Офицер на проходной не пропускал нас, несмотря ни на какие объяснения и уговоры - просто зафиксировал вертушку, и все. Потом у противоположного входа появился кто-то, заполнивший собой весь дверной проем. Мы поняли, что лучше уйти.
Подъехал "воронок", и открылись ворота. Две женщины интеллигентного вида, не очень-то и молодые, прилично одетые, "на хвосте" милицейской машины проникли на территорию военкомата и, быстро-быстро побежав, спрятались за ближайшим углом. Ловить и выдворять нас оттуда никто и не собирался.
Областной военкомат - здание довольно запутанной планировки, с прилегающей к нему обширной территорией, окруженной глухим высоким бетонным забором, на которой из-за наступившей темноты никого не было видно. С трудом отыскав единственный незапертый вход, мы прошли вовнутрь. То, что мы увидели там, не поддается никакому описанию, потому что представляло собой настоящий бред.
По длинным, плохо освещенным коридорам военкомата во всех направлениях ходили заплаканные, растрепанные женщины. Одна постоянно твердила, что ее сын - студент, другая - что у ее сына в одиннадцать лет был перелом позвоночника, третья просто плакала не переставая, четвертая и пятая что-то еще, и все вместе они кидались на офицеров военкомата, пытаясь то ли сказать им что-то, то ли что-то узнать. Офицеры военкомата, страшно сосредоточенные, с какими-то папками и списками в руках, тоже ходили по коридорам во всех направлениях и посылали кидавшихся к ним женщин обратиться к кому-нибудь другому. До меня вдруг дошло, что все штатские здесь - женщины. Ну правильно, солдатские матери...
Мы тоже попытались кому-то что-то объяснить, но услышали только, что надо привезти сыну еду и теплые вещи, потому что завтра в десять утра всех призывников отправят со сборного пункта на вокзал, а оттуда - к месту прохождения воинской службы. Вера позвонила мужу, но там было занято.
Вдруг из противоположного конца коридора донеслось:
- Кто тут Залеснова? - и одновременно у Веры зазвонил мобильный телефон.
- Это Сергей, - сказала она. - Ответьте ему, пожалуйста, - и пошла на голос.
- ...Что у вас там стряслось? Вера звонила мне, но там впереди произошла авария, менты пробку разруливали, все вокруг гудят, я ничего не понял. - Очень редко отец Антона пребывал в таком благодушном настроении. Впрочем, вскоре в трубке звучало только астматическое дыхание, которое даже по телефону слушать невозможно. Я завершила разговор.
Вернулась Вера:
- Они говорят, что надо принести паспорта: ваш, мой и Антона.
Логику эту невозможно понять: это мы должны совершать какие-то действия, чтобы они исправили свою ошибку. У Антона же, как выяснилось, еще не было обычного паспорта, а в заграничном - фотография трехлетней давности и, разумеется, нет прописки. При таком подходе это сколько же надо собрать документов, чтобы доказать, что Антон - это Антон...
Признаться, в мыслях я смалодушествовала: я согласилась на эти условия. Ехать сюда с паспортами на ночь глядя было немыслимо, а вот завтра утром... - по крайней мере, здесь хоть будет военкоматское начальство. Надо обязательно успеть до десяти часов, но это означает, что придется отменить... так, пожалуй, даже два занятия... Вера же, разумеется, и в мыслях не допускала, что Антон может оставаться здесь ночью. Настя отключила мобильный телефон, по домашнему не отвечала. Не хватало еще Вере добавить, что у ее мужа приступ бронхиальной астмы - я сказала, что там какие-то сложности на дороге, гололед, и что он, как сможет, сам перезвонит.
Мы сели в коридоре и стали ждать, сами не зная чего.
Я позвонила Денису: слава Богу, он уже был дома и даже еще не начал волноваться, что меня нет.
...В некоторые вещи бывает трудно поверить; даже столкнувшись с ними, начинаешь искать причину в чем-то другом: вот если бы Антон пришел минутой позже или бабушка, покупавшая передо мной хлеб, была чуть порасторопнее... Но вообще это потрясающе звучит: "Государство - враг народа". Если бы народ отвечал государству взаимностью, оно бы давно рухнуло.
Мимо нас, резко заломив ему руки за спину, очень быстро кого-то провели. Из соседней комнаты вышел офицер:
- Кто здесь Залезная? - Вера встала. - Вам повезло: мы поймали настоящего Свиридова. Получайте вашего Антона.
Появился Антон: с остановившимся взглядом, распухшим ухом и щекой и каплей под носом.
- Антон, у тебя что, носового платка нет? Ты почему?.. Что они с тобой сделали?!
Пока Антон, как маленький мальчик, сморкался в подставленный мамой носовой платок, мимо проходили два офицера, и один с непередаваемым презрением сказал другому:
- Ты посмотри, каких сопляков призывают.
Дверь комнаты, куда они вошли, какое-то время оставалась открытой, и оттуда донеслось:
- ...Свиридов, двадцати пяти лет. Я Владиславович, а не Вячеславович! Да я не жил там никогда! Я вам уже отслужил! Дома мои документы!
Не дожидаясь, чем это обернется для нас, мы схватили Антона за руки, быстро спустились по крутой лестнице и выбежали из военкомата.
Заметно похолодало. В проходе между гаражами дуло, как в аэродинамической трубе.
К счастью, куртка Антона была с капюшоном. Он наотрез отказался взять мамин шарф, но вообще был нем как рыба. Примерно на полпути к остановке Вера вспомнила, что надо позвонить мужу. По ее словам я поняла, что он остановил машину у обочины где-то за городом, что ингалятор, который всегда при нем, кончился, а тот, что был в бардачке, он уронил и не может найти...
Мы еще долго шли в темноте, скользя и спотыкаясь, по замерзшей грязи, пока не выбрались на шоссе. Вправо и влево, на сколько хватало глаз, тянулась цепочка уличных фонарей - и ни одного движущегося огня от автобуса или машины.
За все это время Антон, обычно очень словоохотливый, не вымолвил ни слова. Зато его мать произнесла в полном отчаянии:
- И зачем я сказала Сереже, чтобы он ехал домой? Как же мы сами-то отсюда выберемся?