Рождество Христово

Рождество Христово… Господи, как же хорошо-то! Как легко и воздушно отчего то на душе и на сердце, словно жернов - тяжелый, обросший мхом, вековой камень, который я все время таскал на себе, на своей шее, и к которому я уже давно успел привыкнуть, что и замечать его почти перестал, и начал полагать, что так и надобно – куда, ведь, без него, - эта глыба вечного гранита малодовольства, мелкой зависти, осуждения, непрощения и неблагодарности, вдруг взяла и отвалилась от меня, отлетела прочь и даже ног не отдавила, отверзнув затюканную душу мою и, дав груди вздохнуть сладостно и глубоко, а сердцу радостно забиться, напомнив о том, что оно еще есть, опьянила меня до головокружения, с головы до пят, ароматами любви, всепрощения и благодарности!
Мир, мой маленький серый, знакомый до кислой оскомины мирок, с которым я не всегда справлялся, а часто просто плыл, куда несло течение, который так раздражал меня своей скучной серостью и пошлой приземленностью, вдруг представился мне в совсем ином свете, скорее даже в ярком свечении, но не от праздничных неоновых софитов и предвкушения обильного рождественского стола, уставленного вожделенными деликатесами и напитками, а в свечении странном, доселе малознакомом, в полном ликования сиянии, которое шло откуда-то изнутри, обдавая теплой волной радостного умиротворения, душевной и телесной гармонии и покоя, делая все вокруг таким красивым.
Лица высыпавших на улицы людей были странно приятны и приветливы. Когда мой взгляд случайно встречался с взглядом спешащего мимо незнакомого прохожего, я не торопился отвести глаз, с мнимым вниманием разглядывая что-нибудь совсем неинтересное по ту сторону дороги. У меня само собой получалось смотреть открыто и дружелюбно, словно мы были самыми лучшими знакомыми, как минимум лет сто, прямо в лицо незнакомцу, – я улыбался ему, а он мне. Ну не дураки ли мы?
Девушки и молодые женщины вдруг перестали делиться на категории красоток и симпатичных, интересных и дурнушек. Странным образом я вдруг почувствовал к каждой из них какую-то братскую ассоциацию, редкое чувство единения, земного родства, которое может быть только между людьми схожими и равно чувствующими.
Даже подвыпившие мужички, поспешившие отметить Рождество Господа нашего, мерно покачиваясь на остановках и в подворотнях тихому ветру в такт, вместо привычного осуждения вызывали у меня добрую и чуть грустную улыбку. К тому, кто хватил лишку, и как вкопанный стоял, обняв холодный столб, хотелось подойти и помочь дойти до дома, но инициативу перехватил другой, такой же «веселый» человек, и они вместе, оживленно болтая, медленно побрели домой.
У пожилой женщины на землю упал платок, и я, вместо того, чтобы привычно бежать мимо по своим неотложным делам, а потом в тепло, домой, заторопился ей навстречу, чтобы поднять его, поддавшись неизвестно откуда взявшемуся чувству любви к ближнему своему.
В магазине со всеми хотелось быть вежливым, и не просто иронично насмешливым, а любезным и неторопливым, дабы дать и другим место и время сделать покупки и рассчитаться за них – «я подожду, проходите, ведь Вам нужнее».
 Снаружи ветер не казался пронизывающим, и я радостно подставлял ему свое лицо, а от слабого заходящего солнышка стало приятно тепло. Карканье городских ворон ласкало слух, коптящие машины больше не мешали, на загазованных улицах вдруг запахло весной.
Я старался подольше удержать это редкое ощущение счастья и радости бытия, мысленно благодаря Господа за ниспосланную мне, великому грешнику, благодать, зная, что завтра или послезавтра, под грузом своей человеческого несовершенства и ворохом мнимых проблем, я очень быстро и незаметно его утрачу – не дай Бог навсегда. Я твердо знал, что счастье, мир и гармония внутри нас, в нашем сердце, а не снаружи, зависящее от иллюзорных внешних факторов. Ведь все так просто – сделай доброе дело и тебя станет легче, улыбнись миру, людям, и они обязательно улыбнутся тебе в ответ - пускай это случится не тотчас, не сразу, а потом, позже, но произойдет обязательно, произойдет непременно. Таков вечный и непреложный закон природы. Просто, как дважды два.