Так у домов отрастают колёса

Так у домов отрастают колёса, у людей идеи рождаются так, так оглашает дезоксирибоза ступенчатость витую ДНК, так у вещей отрастают крылья и они улетают, оставив нам остеокопии наших мыслей, несказанных, сложенных грудой в хлам. Так в Москве, напиваясь, пишет друг стихи, что вокзалы злы, так конспекты учат на крышах - в целовалке заняты все углы, так подобно зубам, лишённым приличных мест в социальном рту мы разлетаемся после школ как грязные чайки в сквозном порту. Так, заказывая литературу по макропроцессам экономсред, становимся в очередь, там же сдуру рождаем рифмованный тёплый бред, потом, вдохновлённые дирижаблем, мельком увиденным где-то там, читаем книжки, где изучают лягушек, разрезанных пополам. А время идёт, и так скоро двадцать, а я признаю, что я эпигон, и если не выйдет туда домчаться, хотя бы пущу в догонялки звон, который, прижатый к стене Касперским, зависнет и выключит сонный мозг, а всё же осталось совсем по-детски, и почерк, и речи, и вес, и рост. Когда же, когда же ты станешь взрослым? Так, старостаей слепо роясь уводит за угол рой вопросов и там о чужие проблемы - хрясь! И хлюпая тихо подбитым носом, прячась, признаешь, ты - эмбрион...

Так у домов отрастают колёса. Так выгоняют с уроков вон. Выносят. Выкручивают, выжимают, таких как ты, только где-то там, где стынет мёрзлая глушь трамваев по минустридцатным маршрутутрам, где бьют сапогами, где бьют железом, а после ещё удивляются, что он всех расстрелял или всех зарезал, а сам напоследок заляпал бетон кишками и кровью, а тот был чистый, специально убран к приезду дядь. Зевнув с экрана войной мучнистой, диктор - домой, чтобы кушать и спать.
Так у домов отрастают колёса, поэтому даже тупой цемент иногда не может вынести просто того, что творит за засовом мент. Осознавая свою ненужность, те, кто могли бы светить и греть в чёрных льдах вырезают окружность и вроде хотят куда-то лететь, ну а те, кто ещё ненадолго остался, смерив для них приготовленный жгут подтанцовывают в сладостном ритме вальса к домам, что на остановках ждут.

И так, вбирая пустое место так и кричащее после слов, булочник снова разводит тесто, писатель снова верит в любовь (пусть даже любовь - процесс подкорковый и в лучшем случае приводит ко приобретению шубки норковой, а в худшем - бросательству под вагон), рабочий сносит ковшом безудержным остатки подвалов НКВД и строит (наверно по плану Путина) чей-то сортир с золотыми биде, пастух выгоняет стадо на пастбище, генсек обещает нам светлый путь...

А всё-таки жаль домов уезжающих.
Игрушки и книжки уже не вернуть.

Декабрь 2007, Национальная Библиотека Беларуси