Bor G. Нету им ни числа, ни клички...

Грудой дел, суматохой корридной
день отошел, отходняк не оспорив.
Двое в комнате: я и Фридман -
я на стуле, а он в мониторе.
Ямб сквозил, так пронзительно дуло
в каждой строчке, не скажешь им «брысь»,
как серпом по клавиатуре
билась в складках экрана мысль,
много- и миллионорифмая,
как акулы пера плавник.
Быть нам только на час калифами,
лишь забрезжит священный ник.
Товарищ Фридман, я Вам докладываю –
нет, не баллов, и не расстегаи.
Товарищ Фридман, слова прикалывая,
я не прикалываюсь, только слагаю.
Товарищ Фридман, в пустой квартире -
нет, не молотом по Фаберже, -
товарищ Фридман, формат А4
будет шириться, и ширяется уже.
Светочем светим к храму дорогу,
забурели с добычей словесной руды,
а рядом с этим, конечно, много,
графов, маний и другой ерунды.
Не станешь системой «Град» в поле чистом,
а Пушкин Сашка – сук сын, брат и друг.
Очень много всяких там пародистов
ходят на пейдж с ником friedmann и вокруг.
Нету им ни числа, ни клички,
целая лента рецензий тянется.
Идут «с теплом» - нет, чтоб с наличкой,
нет, чтоб с порнухой – пииты и пьяницы, -
ходят, гордо выпятив груди,
сплошь поэтессы, глаза б не смотрели.
Мы их всех, конечно, окрутим,
но всех окрутить не хватит недели.
Товарищ Фридман, презрев челобитные,
творил что Маскаев с тем афро-Рахманом,
вашими, товарищ, стопами и молитвами -
говно вопрос от Гамлета – по Вене двинем к храму.
Грудой дел и стихов идиотских
ночь отошла, лишь икнув пред кончиной.
Трое в комнате: Фридман и Бродский,
также я. Давим смех без причины.
А потом, затянувшись потуже,
вширь экран раздвигая подводкой,
подошли Брюсов, Фет, безоружный
Маяковский и Лермонтов в лодке,
не считая Есенина с Блоком,
прочих Тютчевых и Гумилёвых...
В изголовьи стояла Эпоха
и в глаза нам глядела с любовью...