Блаженна протяжная, лучше по снегу, дорога...

 






Нижегородская круча




Стоишь на высоченном белом бреге,
под сердцем – сына блудного сума.
А голос отчий – Аввакум и Брейгель,
безмерная сугробная зима…

В размахе исполинской плоти снежной,
в холмистой яви, сбывшейся с тобой,
виновен он, - вселенский и мятежный, -
неутомимый Бог-мастеровой.

Он чувственно напряг тугие ноздри
на запах снега, льда, нагих дерев,
он смёл секунд беспомощные козни,
широколобый крутогрудый лев…

И всё укрыл седой покой столетий,
раздумью, вере и труду сродни,
и рыбаки, в тепле упрятав сети,
растят в душе невиданные дни.

Как видно даль стоящему на бреге,
как звонок тёс надволжского кремля!
Как вечно имя – Аввакум и Брейгель! –
от неба и до неба вся земля…







* * *

М.


Мой маленький мальчик, игрун и шалун,
в узорный звенит колокольчик.
За окнами бродит мороз-колотун,
зубами скрипит, как подпольщик.
За окнами – криво сколоченный мир,
предместий батрацкие сотки,
провалы в асфальте, синюшный кефир
в слабеющей старческой глотке.

Когда-то двойник мой хотел убежать
в леса могикан и апачей.
Я здесь. Но кому пятерню мне пожать
на лестнице драной кошачьей?
За окнами тысячелетье и век -
опять не по нашему Сеньке…
Когда б и рискнул я на новый побег,
убили б за старые деньги,

убили бы - за достоевскую жизнь…
Здесь буйный сюжет окаянства –
куда изощрённей, чем Брейгеля кисть,
а время - лишь эхо пространства…
Сугроб да погост – гробовая страна,
которую с плеч не снимаю,
то в голос кляну – ни покрышки, ни дна! –
то вновь, до любви, понимаю…

Тебе, мой мальчонка, не зряшным гостям,
тебе, моё ясное око,
я медный бубенчик по льдистым путям
в кармане везу издалёка.
И коль колокольчик средь хвои звенит,
на нитке искристой подвешен,
весь город к сочельнику снегом укрыт
и сызнова – небезутешен…

Цветком ли аукнется зимний звонок,
синея средь русого лета?
Тогда мой дружочек, я буду далёк
от полного зелени света.
Но если б в лугу, средь огромного дня,
под колокол, с горки плывущий,
ты понял на миг, что лишь з д е с ь для меня
возделаны райские кущи!..






Подмосковье




Горит рябиновою чаркой
крутое чрево снегиря –
сквозь ярко-белый, сине-яркий
ядрёный воздух января.

Сквозь опушённых веток сети,
нежно-берёзовую вязь,
глядят три луковки, как дети,
под колокольней золотясь.

Ледышка=электричка катит
равниной снежною к Твери.
Моргает вслед, седой, как прадед,
кассир с платформы «Снегири»…