На теорию -О стакане воды- памфлет

Клара Цеткин доказывала Ильичу
- Я свободной любви хочу –
Кулачком по столу стучала
и трясла в горячках графин.
А Ильич ей спокойно – Клара,
ты бы приняла аспирин –

Со стаканом воды усталая
прилегла она на тахту.
А Ильич, бабами не избалован,
вдруг заметил икр наготу.

Но не стал комплименты розами
он бросать на колготок снег,
а спросил про вполне серьёзные
- заключение и побег.

Раскрасневшись и став ещё лучше,
Клара выдула весь стакан.
А Ильич говорит, да слушает,
равнодушный, как истукан.

А Ильич сладкий сахар кушает,
на колготки ему – плювать.
Клара – в грудь себя непослушную –
- эх, любить же – не воевать!

И тогда, в предвещении бури,
взмах руки, как стальной клинок
- Бесовство всё оно, от дури –
как он мог так, ах, как он мог!

На любовь и её надежды
резолюцию наложить.
Клара скинула все одежды,
а Ильич продолжает пить.

Сладкий чай. Сахарин не тает.
Вот, «Блаженный» кажись ожил.
Вождь, о чём он сейчас мечтает?
Руку на сердце положил.

Вороньё по крестам сигает.
Дьякон голову вверх задрал.
Нет, никто ничего не знает,
с окончанием ли был финал?

Только вышла богиня боком.
Дверь захлопнулась. Стали брать
по столице всех светлооких
с указанием «расстрелять»

И в бутырки их, как в бутылки,
- только цокали ямщики.
Два чекиста – малютку-милку -
- на четыре больших руки.

У Кремля и Совмина стены –
- два аршина, а может, три.
Свет рубиновый, равномерный,
с «Саши первого» – фонари.

Здесь, солидные, право, люди:
всё степенно, а не бегом.
Клара, Бог тебя не осудит,
кап – слеза – на десятый том.

Два десятка томов засушенных,
двести писем – на сотни лет.
Клара, милая, чтой-то душно мне
- Пить, всё пью, а любви-то – нет –



…