Advent

 

Надломленный белый цвет стен, потолка
раздражает избалованный в прошлом зрачок
усмешкой залёгшего в поле стрелка
из финской компании. Уход обмороженных щёк
в глянцевый холод несуществующего приклада
доведён до автоматизма. Предчувствие Рождества
оседает на нёбе вкусом мятного шоколада.
В платанах вспыхивает электрическая листва
и календарь утверждает: это декабрь.
Торопиться не стоит – мирозданье не рухнет.
Рыба разрезана заживо, движение жабр –
философия смерти в причудах японской кухни
готова напомнить: ты – патентованная мишень
собственных страхов, загнанных в низ живота
и, как доказательство, косая сажень,
слишком сомнительная правота
виснет сдвоенною звездой в ручке ковша
Медведицы, подпирающей лапой Восток.
Про крылатую ночь подпевает дрожащая вша,
зашивая протертый на пятке носок.

Местность, в которой можно сойти с ума,
стать алкоголиком – тихим, медленным, анонимным.
Говорят, это честнее, чем жить задарма,
т.е., потвердить условную явку с повинной
при сходе с забега на добрую буржуазность,
катящую со скоростью бесснежной зимы,
кассовым писком утвердившую разность
между простейшей математикой, местоимением «мы»,
возбужденным идеей кредита и правом на сон.
Правом элементарной свободы спать, например, до
десяти утра или после обеда. Дальше, новый Язон
посылает имплантанты из Поднебесной, ребро
праотца неотличимо по составу молекул от
ребра неопознанного кретина, легшего на скамью
после дозы. Это и есть на века нерушимый оплот,
объединивший народы, пусть не в семью,
но в подобие стаи. «Человек человеку», - шепчет Ромул,
пиная в живот братца, распустившего нюни.
Мудрец, поднаторевший в выведении формул,
глупеет на длину ноги стриженной лгуньи.

Механизм рассвета тянет занавес дня,
высвечивaя геометрию богадельни
цвета рубахи штурмовика, где память едва храня
о старшем брате, погибшем в районе Ельни,
старуха, дотянувшая до выпадения волос,
медленно катится в кресле по коридору .
Eсли что-то и радует – это легкий мороз,
преобразивший здешнюю флору.
Но снегопада не жди – ожидание это напрасно.
Гнилые осадки и зимой не выпросишь снега.
Светофоры в припадке заходятся красным,
утро гасит фонарь, остается аптека.
Усевшись на ветку, заводит бесстыжий крик
сорока в костюме от императорского пингвина.
Арктика дышит на раскормленный материк,
благославляя время открытия магазинов.
Чуждое русскому слуху слово «Адвент»,
все равно ни волхвов, ни даров, ни денег.
На покатой площади мерзнет патрульный мент,
утепленный от сопливого носа до стелек.

 11 декабря 2002 года