Не на месте

Из цикла: «Из жизни провинциального театра».

 Репертуар нашего театра был достаточно широк и разнообразен. Среди прочих, ставили мы одну очень серьёзную пьесу в трёх действиях о партизанах. И была в этой пьесе такая сцена. Немецкий полковник и его заместитель и переводчик – капитан, допрашивают пленного партизана. И вот, уж и не помню чем, но досадил полковник партизану. То ли спросил что-то не то, то ли обидел чем, но разозлил он этого партизана очень сильно. Настолько сильно, что разгневанный партизан рвёт верёвки, которыми связан и точным ударом в челюсть сбивает с ног полковника, а потом отправляет в нокаут и его заместителя. После этого хватает за ножку стоящий здесь же табурет и, размахивая им, бросается на полковника, чтобы добить. Но тот успевает выхватить из кобуры пистолет и застрелить партизана. Траурная музыка. Занавес. Конец второго действия.
 Роль немецкого полковника исполнял Юра Бобков – хороший, добрый человек и очень слабый актёр. Но фактура! Невысокого роста тучный лысоватый мужчина пятидесяти лет, с большой круглой головой, короткими толстыми руками и крупными чертами лица. Когда Юра волновался, лицо его делалось совершенно красным, и падкие до острот актёры, между собой за глаза называли его «калорифер». Юра об этом знал, но ни на кого не обижался. Благодаря такой замечательной фактуре, ему чаще всего приходилось играть роли руководящих работников разного ранга и всяких солидных людей. Иногда в спектаклях ему удавалось держать огромные «мхатовские» паузы. Ну, это когда он вдруг неожиданно забывал текст роли. В таких случаях выручал кто-нибудь из партнёров, произнося реплику за него, и спектакль шёл своим чередом. Роль немецкого капитана - переводчика досталась мне. А роль партизана исполнял Саша Крымов – высокий широкоплечий красавец-атлет, рядом с которым мы с Юрой на сцене казались пигмеями.
 
 Однажды судьба забросила нас на гастроли в один небольшой провинциальный городок, где на улицах встречалось много девушек и военных, дымили трубами несколько некрупных заводов, и имелся свой драматический театр с действующей труппой, которая в данный момент тоже уехала куда-то на гастроли.
 Перед началом спектакля к нам в гримёрку зашёл чем-то очень озадаченный режиссёр. Некоторое время он задумчиво наблюдал, как Юра, пыхтя и ругаясь, пытается на своём необъятном пузе застегнуть ремень – портупею. А когда, при помощи невероятных усилий, ему всё же это удалось, и Юра, отдышавшись, устало опустился на стул, режиссёр
сделал существенное замечание.
 - У Вас неправильно висит кобура. Она должна висеть сзади.
 - Но ведь сбоку удобнее, - попытался возразить Юра, которому очень не хотелось что-то менять в своём облике, а особенно снимать, а потом опять надевать ремень. Я его тоже поддержал. Но режиссёр был неумолим.
 - Нет. Кобура должна висеть сзади. Вот на этом месте. Я сейчас видел на улице офицера. У него кобура висит именно здесь. Никаких возражений! Немедленно извольте перевесить!
 Пришлось подчиниться.
 Начался спектакль. После антракта – второе действие. Вот и наша сцена.
 Всё идёт своим чередом. Допрос. Юра нечленораздельно бормочет по-немецки. Я перевожу. В зале полная тишина. Всё внимание зрителей приковано к сцене, где в это время, после одной из реплик полковника, разъярённый партизан Саня Крымов рвёт верёвки, которыми связан, и валит с ног полковника Юру, потом меня. Затем хватает за ножку табурет, которым замахивается на полковника, делает шаг вперёд и… останавливается. Сейчас должен прогреметь выстрел… Но выстрела почему-то нет. Пауза затягивается. Не понимая, что происходит, я слегка поворачиваю голову, и краем глаза вижу, как кряхтя, пыхтя и извиваясь, ворочается на полу красный как рак Юра, безрезультатно пытаясь дотянуться до кобуры, которая мало того, что висит не на привычном месте, где он сначала пытался её найти, но ещё и находится там, куда короткие руки Юры не могут дотянуться даже чтобы почесаться, а не то что пистолет из кобуры достать. А бедный Саня Крымов в это время стоит посреди сцены, держа над головой за ножку табурет, и не знает, что с ним делать дальше. Как партизан, по логике, он должен метнуться, и разбить табурет на голове у полковника. Но ему жалко Юру, да и по сценарию всё должно быть несколько иначе. Положение более чем нелепое. Рука устала держать тяжёлый табурет, и он вот-вот выпадет. Саня от досады уже чуть не плачет. Ему больше всего на свете сейчас хочется выбросить этот чёртов табурет, и бежать от позора со сцены куда глаза глядят. А Юра всё барахтается на полу, бесплодно пытаясь достать несчастный пистолет, и закончить эту злополучную сцену.
 Надо что-то делать. Я, всё ещё лёжа на полу, выхватываю из кобуры свой пистолет, благо фигура пока позволяет, и направляю его на партизана.
 
 Но тут нужно сделать небольшое отступление и пояснить, как на самом деле у нас происходит сам процесс выстрела. Ещё на премьере спектакля, Юра стрелял прямо на сцене из стартового пистолета. Но пожарные, в целях безопасности, использовать даже стартовый пистолет нам запретили. Пистолеты у нас с Юрой были деревянные и, естественно, никаких выстрелов сами произвести не могли. Сам выстрел осуществлялся непосредственно из за кулис, при помощи стула и доски. Воспроизводил его рабочий сцены Валера Простоквашин. Когда Юра выхватывал из кобуры пистолет, то незаметным кивком подавал сигнал Валере, и тот, с размаху ударяя доской по стулу, производил выстрел. Стул и доска были реквизитом, за который Валера отвечал, и на гастроли привёз их с собой.
 
 И вот, выхватываю я пистолет, киваю Валере… но он меня не видит, так как всё внимание его обращено на барахтающегося на полу, в бесплодных попытках достать пистолет, Юру… Осечка. Но надо как-то спасать положение. Я вскакиваю во весь рост и, скорее Валере, чем Сане Крымову, во весь голос ору:
 - Сюда смотри!
 Наконец-то Простоквашин меня заметил. Я кивком подаю ему сигнал, и он от радости со всей дури ударяет доской по стулу.
 Но в то время, пока Валера, не сводя глаз с извивающейся по сцене Юриной туши, стоял с доской на изготовку, чёрный лохматый местный театральный кот по кличке Артист, нашёл себе уютное местечко, забрался на Валеркин стул и уснул сном праведника.
 Удар пришёлся поперёк кота. Вместо выстрела раздался нечеловеческий вопль. С диким топотом и страшным воем, сбив с ног Сашу Крымова и опрокинув стол, Артист чёрной молнией пронёсся через всю сцену, и пулей взмыв на противоположную кулису, пропал из виду где-то под потолком театра.
 Юра Бобков, который с детства боялся даже хомячков, отреагировал мгновенно. Не сообразив что случилось, и проявив от страха необыкновенную для его грузной фигуры прыть, он молниеносно вскочил, и с криком: «Кто спустил собаку?!» - перепорхнув через Сашу Крымова, и сбив с ног ошарашенного Валеру, с невообразимой скоростью юркнул за кулисы.
 И тут режиссёр, наконец, догадался дать команду включить траурную музыку и опустить занавес, в первый и последний раз, вопреки сценарию, оставив партизана в живых. Так и не знаю, поняли зрители что произошло, или нет, но аплодировали они очень активно и долго.
 
 Кот нашёлся только на третьи сутки. Кроме лёгкой хромоты, никаких внешних повреждений на нём обнаружено не было. Он был чудовищно голоден. Ни к Валере, ни к его стулу Артист ближе десяти метров больше не приближался, а спектакли предпочитал смотреть из зрительного зала.
 Режиссёр к нашим костюмам больше не придирался. А Юра Бобков, неожиданно для всех, как-то незаметно перестал забывать тексты своих ролей.