У моря

Я как-то в Евпаторию проездом,
Проездом с Магадана в Ереван,
Заехал, чтобы поглядеть на море,
Точней, на загорелых пышных дам.

С котомкой, вот, иду я по перрону,
На встречу, ба, красавец южный мент!
И вот меня, как белую ворону,
Вернее, как собачий экскремент,

Метёлкой подгребают и сажают.
Точней, сначала палкою под дых,
Потом везут в «посёлок Первомая»,
А там уже полно таких крутых.

- Товарищи, я сам ведь из рабочих,
Отец-танкист под Вязьмою горел,
Мамаша токарила дни и ночи,
А я вот от свободы одурел.

Ну да, я взял у милой проводницы
Рублей пятьсот, но я хотел отдать!
За это что ли вы меня в темницу
Хотите посадить годков на пять?

А следователь: «Ты, мол, взял сберкассу?
Кассиру по лбу гирькой приложил?»
А я ему – билет второго класса,
Мол, я тогда на Севере «служил».

На алиби моё они чихнули
И запихнули в дальние края,
А там, по Евпатории тоскуя,
Я лес валил, всё в жизни матеря.

Но вот и этот срок как дым растаял,
Я вышел – чистый, белый и босой.
Вчера я море видеть уж не чаял,
Сегодня я фартовый и косой.

Барашки жмутся к берегу, а в небе
О чем-то чайки белые кричат.
Я, может быть, уехал бы южнее,
Завёл себе кудрявых арапчат.

Но я завёл роман с одной училкой,
Мы ужинаем и ложимся спать…
И снятся мне ребята с лесопилки,
Хоть утром на поверку не вставать!

Вот ты меня послушал и довольно,
Пятьсот на брата – это не пустяк.
Вон, погляди, уж смотришь богомольно,
А ты скорей - чертяка и босяк!

Ну что ж, давай в последний раз – за море!
А хочешь – за просторы всех морей!
Ах, не хлебнули б мы с тобою горя,
Коль судьи наши были подобрей.