Песнь

Песнь.

Стройка, содрогаясь, затихала. Сейчас, ранней весной, они еще не работали по ночам, никто не торопил их, как в сезон. Ахмет аккуратно сложил рукавицы и упрятал их поглубже в карман спецовки, заученным автоматическим жестом привычного к порядку человека. Он вынес эту привычку из прошлой жизни, которая давно была разбита, расколота, разорвана, от нее остался только скелет из привычек, но ушла мысль, и ушло все то, что отличало бы Ахмета от робота. Впрочем, он не сознавал это, не сознавал уже давно. Его часы остановились, когда война пришла к нему в дом, и забрала всех, кого он любил. Братья уехали, увезли его с собой, сюда, в чужую страну, которая раньше была общей, но давно перестала ей быть. Зато здесь была работа, и пока Ахмет мог двигаться, он работал и работал, это позволяло не думать, усталость помогала ему засыпать вечером в нетопленой бытовке, и все равно призраки мучили его, приходя по ночам.
   Ему снилось детство, небольшое село, прогретые солнцем за день скалы, воркующие горлицы и звенящие кузнечики. Ахмет частенько сидел на камне у реки, присматривал за несколькими барашками, счастливо забывался, глядя в пронзительно-синее небо, или наблюдая за водой. Иногда он слышал незатейливую мелодию, что кто-то из пастухов наигрывал на простой пастушьей флейте, песню, которой были, наверное, сотни лет, и так же все это время стояли горы, и текла река, и мальчик в выгоревшей рубашке смотрел в небо. Ахмет вырос, счастливо женился, но и тогда не перестал приходить к камню, только теперь с ним приходили два его сына. Держа младшего на руках и усадив старшего рядом, Ахмет смотрел на синь и облака, и как в детстве, свирель играла ему песни...
    Однажды в большом мире большие люди что-то не поделили, и война пришла в его страну и в его дом. И дома не стало, он сгорел от попадания снаряда и с ним сгорела его семья и вся его жизнь. С тех пор Ахмет только существовал, не имея сил даже умереть, молчал, работал и хотел забыть все и навсегда. После работы иногда он выходил со стройки и шел в гости к своему брату, который снимал комнату неподалеку. Ахмет не разглядывал людей, не замечал города, да и вообще его, онемевшего в своем горе, мало занимало место, где он находился. Он просто делал то, что ему говорят. По порядку. Вот и сегодня, глянув на календарь, Ахмет машинально отметил, что пора сходить к брату, там он будет молча пить чай, слушать Салима, такого серьезного, он все хотел заработать, у него были планы, он хотел говорить об этом, уговаривая свой страх, а Ахмет слушал его голос - что-то из того немногого, что у него было, что у него осталось. Ахмет собрался, вышел за ворота и направился к соседней улице.
   Он не спешил, устав за день, шел себе спокойно, мимо скверика и детской площадки. Вдруг напротив площадки он увидел, что на дорожке стоит маленькая девочка. Совсем кроха, она смотрела на него, спокойно и с интересом. Ахмет остановился поневоле, и тоже посмотрел на девочку. Малышка вдруг улыбнулась, всем своим существом, белые зубки, синие глазищи, здесь, вечером, в весенней полутьме, маленький нереальный ангел, она не знала, да и не поняла бы, если бы ей сказали, что Ахмет - всего лишь презренный гастарбайтер, и того хуже – «черный». Ничего этого не знал ангел, которого подхватила подошедшая мать, такая же улыбчивая и синеглазая. Извинившись, женщина ушла, унося с собой чудо, а Ахмет, ошарашенный, побрел к брату, неся в себе улыбку. Наверное, он и сам улыбнулся, и брат его Салим почему-то вдруг засуетился, готовя чай и отворачивая лицо, чтобы младший не заметил его подозрительно заблестевших глаз. Ахмет снова молчал, глотал горячий чай, снова говорил Салим, рассказывая о чем-то, его голос, привычный и родной, иногда вдруг сбивался. Посидев еще немного, Ахмет ушел от брата и побрел к стройке.
    У него еще было время, и он невольно замедлил шаг на том месте, возле площадки, как будто бессознательно желая оживить видение ангела. Очнулся Ахмет от того, что рядом кто-то появился. Он поднял голову и увидел, что окружен несколькими молодыми людьми. Ахмет поглядел на них с недоумением, он не понимал, что может быть нужно от него незнакомцам. Он совсем было собрался спросить об этом, но сильный удар сзади сбил его с ног. Падая, Ахмет с каким-то любопытством еще успел взглянуть на их лица – и там не было злости, нет. Обыкновенные лица, обыкновенная скука была написана на них, ничего личного, просто так. Потом были нестерпимые минуты боли, но они прошли даже очень быстро – Ахмет каким-то чутьем понял, что это конец, и когда он это понял, то вдруг боль исчезла. Он еще слышал звуки ударов, но и они не могли уже отвлечь его, он становился легким-легким и с облегчением и радостью уходил, далеко от всего этого, в страну, где улыбаются ангелы и звучит одна-единственная Песнь.