Моя поэзия

Зима, израсходовав мертвых поэтов,
Всевластных читателей сбивших с пути,
Сгребла, что осталось, в свой сборник запретов,
По тонкому льду предлагает пройти
Тем вечно-уставшим, но с крепкою верой
В размытость свободы и праведность зла
Адептам печали, что вновь современна,
Что столь необъятна, когда так пьяна.
Ступив на промерзшую стихшую Лету
Поэты поправили кИрки, ломЫ,
Последнюю жалость смахнули с жилета,
Трудом закаляя сухие псалмы.
И раннею сажей измазаны лица –
Работы не начав, уж мудрости грязь
На мордах немногих бестактно клубится:
Фальшивых писак отсеяна часть.
Другие, окинувши взором просторы,
В дремотном затменье старых имен
Берут за константу нелепость укоров
И за бессловесность – тающий сон.
К несчастию, бедности ветер суровый
Еще половину без хлеба-пера
Оставил. Остатки под снегом махровым
Пригрелись, не выдержав правды нутра.
И лишь единицы (обычно их трое)
Без тени сомненья обугленный лёд
Ломают отчаянно, словно былое
Растоптано рифмой, оставив черёд
Тупых анапестов, и смрадных хореев,
И белых стихов с интервалом на вздох,
Беспечность ангЕлов и вольность злодеев
В печатном формате для мелочных склок,
Которые стонут от долгих сонетов,
От мускусных истин теряют свой нрав,
Но все же решают, чья бронза куплетов
Блистать будет вечно, как мертвый устав.
Приходиться путать с обетом молчанья
Идею покорности праведной лжи.
Поэты долбят, чтоб Леты журчанье
Услышать,
В неё провалиться, достигнув вершин