Любер нью сонг

Спроси себя, куда подевались цветы! Куда подевались письма, надежды? Планы поближе к морю стали чужой мечтой! А я ловлю твои взгляды из прошлого сердцем унылым. Нет, не уходи, постой! Люберцы плачут. Пьяный Октябрьский дышит – он жив еще! И что делать теперь: звонить своей некогда бывшей – желать забыть тебя горячо? Безумие! Знаешь, меня тошнит от моих же идей, от бывшей, от будущей, от культа денег и шмоток в Манеже! Тыквенный сок по утрам. Открою дверь. Но вместо обоев газетный Малежек тянет гитару к моим рукам. Время уснуло, а люди… они уходят бегущей строкой. Постойте, люди! Старые чувства бродят. Во мне. Готовится горький настой. «Ну что ты, Разлука!», – скажу себе, рвану на юга. Один. В надежде курортных романов, как средство от боли. Я вырос в Люберцах, на Красной горке, я – исполин. Но чем растворить эти капли невидимой крови?! Не знаю! Солнце, в Мальчиках золоти дома, будто бы лук в сковороде! А я… курю, и пепел цвета ртути сжигает дотла… неровно растущие волосы на бороде. Чужая Москва не нужна, и кто изгонит Кавказ из Люберец на раз? Два – ведь мы не одни во дворах, нас много сейчас! Братья, и есть у каждого своя боль. Кровью сердца. Но главная боль одна у нас: смотрите, чужое племя уселось на Люберцы, как мухи на золотое дерьмо тельца! Стас, мой старый приятель, желает знать, зачем им наш чернозем! Зачем им кости наших отцов, которые в нем? Конечно, они тоже люди, тоже умеют любить! Но это наша земля, это наш дом, зачем кормить помидорами нас? Разве мы сами не сможем себя прокормить? Октябрьский, ты превратился в прямую кишку Москвы! Страдаешь запорами, вздутием, газами. Тебе нужно лежать! А где-то детство маячит стразами той зимы, когда мы дышали, нет, когда мы могли дышать.