Прогулка

Все было кончено. Однозначно. Ну, или, по крайней мере, однозначно для него. Наверное, все могло бы быть не так плохо, ведь в поговорке надежда уходит последней. Но есть слова, а есть жизнь, и вообще, как известно даже школьникам, история не терпит сослагательного наклонения. Надежда уже давным-давно ушла, даже не попрощавшись и не хлопнув по старинке дверью, оставив только сигаретный пепел и номер телефона, написанный губной помадой на зеркале в ванной, по которому он все равно бы никогда не позвонил. Банально, глупо, как обычно. Как всегда в последнее время, а может, и всю жизнь.

Была хорошая погода, дул свежий восточный ветер, и последние лучи уходящего солнца играли в листве и падали на тротуар, отражаясь от безликих глазниц окон. Антон шел по городу, этому железобетонному монстру, застывшему в отчаянном прыжке к небу, индустриальному муравейнику, кипящему вечной беготней и электрической кровью, хищность которого плохо скрывали островки зелени. Обычно Антон был безразличен городу, но только не сегодня. Сегодня был особенный вечер, и город, всевидящий и всезнающий, подмигивал огнями реклам, как бы возвещая: “Смотрите все – сейчас что-то будет. Шоу начинается!”. А люди вокруг – служащие, запоздало возвращавшиеся с работы, студенты, влюбленные парочки, домохозяйки с сумками и пакетами, бабушки на остановках и таджики, подстригавшие траву вдоль тротуара, - вели себя странно. Как правило, эти обитатели каменных джунглей лишь неслись вперед день за днем, глядя только себе под ноги, чтоб не налететь на кого-нибудь, и иногда даже создавалось впечатление, что они сами не знают, куда бегут, а двигаются по непонятному природному закону, подобно электронам вокруг ядра атома, как бы выполняя чью-то высшую волю и команды, поступающие через провода, мобильные телефоны и телеэкраны. Но в тот вечер все было по-другому. Люди, каким-то инстинктом чувствуя сигнал города, все смотрели на него с подозрением и недоверием, как будто на Антоне было поставлено клеймо или висела табличка, как будто понимали, что им навстречу шагает враг общества номер один. Как будто знали, что перед ними идет самоубийца.

Самоубийца – враг общества номер один… Парадокс, казалось бы. Почему номер один? Ведь он причиняет зло прежде всего самому себе, а не обществу, кроме разве что трех-четырех самых близких людей, убивает не других, а только себя, не уничтожает целые народы, не лишает детей их отцов и матерей, не шантажирует, не унижает, не лжет с экранов, не ставит под угрозу безопасность страны. Есть ведь террористы, маньяки – педофилы, фашисты, религиозные фанатики, серийные убийцы, наркодилеры, шпионы, в конце концов, есть политики: мэры, депутаты, министры… Так почему же он самый главный враг и самый ужасный грешник, которому даже выделили отдельный, самый нижний и жуткий круг ада, где он должен бесконечно переживать момент своей смерти и ее муки?

Наверное, те отцы-основатели и духовные учителя, которые закладывали принципы жизни и моральные устои современного общества, хотели сказать, что каждый человек, как бы ему ни было тяжело, как бы не преследовали его неудачи, и каким бы ни был он сам, должен всегда так или иначе жить, самореализовываться и выполнять свое предназначение, чтобы в итоге получить то, что заслуживает, и повлиять на жизнь других, плохо или хорошо, поддерживая равновесие и подталкивая дальше мировой круговорот. Миру нужны все – и святые, и убийцы, и если кто-то желает выйти из этой довольно жестокой игры раньше времени, его надо в нее вернуть, даже если он не хочет. В таких ситуациях все столь популярные и любимые людьми слова о самостоятельности личности и праве выбора моментально забываются, общество тут же превращается в единый организм и, следуя той самой высшей воле мира, цинично лишает человека этого права, иногда говоря, что жизнь принадлежит не ему, и у него такого права нет, а чаще не говоря ничего и не задумываясь ни о чем – это табу, и все.

К сожалению, люди вообще редко о чем-то задумываются, поэтому причину столь категоричного неприятия самоубийц можно объяснить гораздо проще, без какой-либо философии. Просто человеку, как и любому другому существу, свойственен основной инстинкт - инстинкт самосохранения, нужный для выживания вида. Таким образом, любой, кто не слушается этого инстинкта, выглядит, как ошибка природы и опасность для существования вида, так как он подает плохой пример другим. Так это выглядит с точки зрения биологии. Если смотреть с точки зрения религии, то есть те, кто боятся Бога, и те, кто Его любят. И те, и другие подчиняются Ему, и будут противостоять любому, кто нарушает Его правила, даже не вникая, почему он их нарушает и зачем эти правила были даны. И, наконец, можно сказать, что общество – это тоже механизм, где все винтики должны правильно работать для правильного функционирования механизма. Вам бы понравилось, если бы колесу Вашего автомобиля вдруг надоело бы Вас катать и быть частью машины? Вот-вот. Только общество – разумный механизм, который сам будет пытаться вернуть колесо на место, и будет делать это истово, не жалея сил и средств. Таким уж совершенным сделал его Тот, У Кого Нет Имени…

Антон прошел проспект и уже добрался до набережной. Он пересек дорогу и повернул направо, в сторону моста. На том берегу дышал весной парк, а где-то вдалеке виднелся шпиль университета. Поток машин постепенно иссякал, солнце садилось все ниже и ниже, а тени становились все длиннее. Антон твердой походкой направлялся к мосту, куря и без особого интереса глядя по сторонам. Он, конечно, испытывал легкий мандраж, но это было несущественно – ведь он уже все для себя решил. Сегодня он прыгнет с этого моста в реку, и одним утопленником станет больше. При падении с такой высоты тело, скорее всего, расшибется об воду, как об асфальт, а если он даже и выживет после падения, то не всплывет – ведь он никогда не умел хорошо плавать. Он прыгнет, этот идиотизм закончится, и наступит небытие. Конечно, суицид не выход, но какая разница, когда выхода все равно нет? Антон прикинул расстояние до моста: идти было где-то минут десять, может, чуть больше. Десять минут, и он встанет у последней черты, и больше ничего не будет. Ни-ког-да…

Обычно говорят, что самоубийство совершают или малодушные трусы, которые не могут совладать со своей жизнью, и которым плевать на то, что другие будут от этого страдать, или тинэйджеры, от игры гормонов (самураев уже нет, психически больных в расчет не берем). Ну, тинэйджером Антона назвать было сложно. 24 – это, мягко говоря, не тинэйджерский возраст: как-никак, почти четверть века… Что же до остального, то здесь нужно сказать следующее: Антон родился и вырос в Подмосковье, в городе Люберцы, печально известном уличными разборками и бандитизмом . Как вы понимаете, живя в Люберцах, он не раз участвовал в драках и потасовках, заступаясь за своих друзей. Так вот, если бы все эти “знатоки душ человеческих” видели, как он шел в драке стенка на стенку, в которой участвовало 40 человек, вооруженных заточками, велосипедными цепями, арматурой и вообще всем тяжелым и колюще-режущим, даже у последнего дурака не повернулся бы язык назвать его трусом. Он был далеко не трус, и далеко не слабак. Просто даже самые совершенные машины ломаются, и сильные люди – тоже. У каждого есть свой предел, и на каждого можно найти то, что ему не по силам.

Он уже 5 лет сидел без постоянной работы. Его не брали на нормальную работу без диплома, поэтому приходилось пахать то курьером, то грузчиком, то расклейщиком объявлений, то продавать паленые мобильники. Денег все время не хватало, иногда даже на еду, а иногда не было вообще. Вечно приходилось, как голодный зверь, бегать по городу, чтоб хотя бы какие-то копейки были. С зарплатой обламывали, в обезьянник попадал, менты били, гопы били, пару раз чуть не убили. Вдобавок каждую весну и осень приходилось регулярно скрываться от военкомата и смывать повестки в унитаз. Был бы диплом и связи какие-то…

Нет, в институте он учился, но проучился только 2 года. Во время сессии ему попался один преподаватель, редкостная крыса. Антон отвечал идеально, слово в слово как надо, но он не принимал зачет, требуя взятку. Антон сказал, что лучше уйдет из института, чем что-то ему даст. Можно было, конечно, настучать руководству института, но этот препод был в очень хороших отношениях с деканом факультета, на котором учился Антон. Декан вызвал Антона и дал понять, что если он сдаст этого человека, то спокойного житья ему не будет, и со следующей сессии он точно вылетит. Ну, Антон и ушел. Потом иногда жалел о своем поступке, но все же считал, что это было в принципе правильно, пускай и довольно запальчиво.

 Младший брат погиб, когда возвращался со школьной дискотеки – какой-то пьяный урод не справился с управлением, сбил брата и его одноклассника. Одноклассник сломал руку, брата – насмерть. В тот день волосы на затылке Антона поседели, и с тех пор люди, встречавшие его на улице, не могли понять, сколько ему лет.

Родители развелись. У отца была теперь другая жизнь, другая семья, он потихоньку работал, потихоньку старел и спивался, и ему стали совершенно безразличны Антон и его мама.

У мамы обнаружили рак крови. Она легла в частный хоспис, принадлежавший одной американской организации. Чтобы оплатить лечение, пришлось за гроши продать квартиру. Антон платил за постоянно повторявшиеся курсы лечения, на остальные купил комнату в коммуналке. Одна из его соседок держала в своей комнате 8 кошек, и в квартире все время стоял невыносимый запах, и летала шерсть, к тому же к ней постоянно ходили ее хахали, пьяные вдрызг. Вечные маты, ссоры между соседями, ор, ругань, вонь, попойки… А маму лечили и лечили этой проклятой химиотерапией, она жутко похудела, и у нее выпали все волосы, поэтому она связала себе шапочку и все время в ней ходила, даже в помещении, еле передвигаясь, бледная, как полотно… Антон вообще не понимал, как она еще держалась. Ясно было только одно: скоро это закончится. Врачи смогли лишь продлить ей жизнь, но не вылечить. Сказали, что жить ей осталось месяца три-четыре, в лучшем случае полгода.
 
Девушки постоянной не было, счастливой любви не было никогда – он в нее уже давно не верил. Последняя бросила его после того, как пошла с подругами в клуб и подцепила там какого-то дельца по имени Ашот.

Друзей тоже по факту не осталось. Один погиб в первую чеченскую: танк, в экипаже которого он служил наводчиком, подорвали из “Мухи” в Грозном, во время знаменитой бойни на площади Минутка. Антон до сих пор не мог взять в толк, насколько тупыми должны были быть все эти генералы, решившие повоевать танками в городе, тем более против вооруженных до зубов чеченских герильяс. Другой друг сторчался и умер, как собака, на пороге квартиры – родная тетка не пустила домой. Остальные были более-менее живы-здоровы, но все подались кто куда, у всех уже были свои семьи, дети, проблемы, дела, и они очень сильно отдалились друг от друга, так далеко, что друзьями им называться было уже сложно. С одним из этих так называемых друзей Антон даже пробовал организовать свой бизнес, даже деньги нашел, так тот попытался кинуть его на эти самые деньги еще до открытия дела. С бизнесом так и не получилось.

Было еще много всего – небольшую книгу можно было бы написать о том, как может напрягать эта жизнь. А Антон не сдавался, боролся, пытался что-то сделать, верил, что то, что нас убивает, делает нас сильнее, но невозможно так жить, когда 5 лет каждый день все хуже и хуже, когда уже просто все перепробовал, но нет даже намека на какой-то просвет. Он думал что, может, неправильно относится к жизни, что-то делает не так, чего-то не понимает, ломал голову, анализировал, но верного решения не было. Поначалу это еще могло показаться каким-то испытанием, но если это продолжается каждый день на протяжении 5 лет, это уже не испытание, а бессмысленный ад, и уже не живешь, а мечтаешь, чтоб это наконец-то закончилось. Вобщем, в очередной раз потеряв работу, Антон сломался и решил покончить со всем и поставить точку, потому что жить так дальше было уже выше его сил. А вы говорите, слабаки…

Солнце уже почти село за горизонт, оставляя лишь едва видную полоску света. Город зажег фонари. На небе сгущались облака, на земле сгущались сумерки. Антон стоял на мосту и смотрел вниз, на бегущую воду реки. Вода переливалась тьмой и затягивала, создавая впечатление какой-то ирреальности происходящего. Антон, казалось, физически ощущал, что уже одной ногой стоит в могиле. Какие-то мысли и воспоминания в очередной раз пронеслись в его голове, но это было не суть важно: он был готов.

Оставалось сделать только одну вещь: он достал последнюю сигарету и Cricket. Решил покурить на посошок, еще пять минут постоять под речным ветром и поглядеть на закат. Он сжал сигарету зубами, поднес зажигалку, прикурил и сделал пару затяжек. Его немного дергало, но не от вечерней прохлады, а от страха: инстинкт самосохранения все еще работал, но скорее по привычке, и Антон ему уже не подчинялся. Единственно, о чем он сейчас жалел – что это последний закат в его жизни, и он больше никогда не увидит этого города, жестокого, но такого завораживающего в темное время суток. Антон поднес сигарету к губам и сделал еще одну затяжку…

- Слышь, пацан, закурить не найдется?
Антон повернулся на голос и увидел шестерых парней характерного внешнего вида: короткие стрижки, черные куртки, кроссовки и туфли с тупым носком; у двух были наколки на руках, один крутил какие-то дешевенькие четки, остальные держали руки в карманах. Короче, gopnicus vulgaris, то есть гопники обыкновенные. Они придвинулись поближе. “Как некстати,” – подумал Антон, а вслух произнес:
- Не, пацаны, у меня последняя.
Один из них, видимо, главный, выдвинулся вперед:
- Слышь, чмо, тебе че, в падлу пацанов сигаретой угостить?
- Во-первых, следи за базаром. Во-вторых, я тебе отвечаю: это последняя. Зуб даю.
- Не, я не понял, ты че, опух? Че ты тут канитель разводишь? Ты ваще кто такой? Слышь, к тебе реальные пацаны подошли, попросили закурить, а ты стоишь тут и гонишь. Че, здоровья много?
- На тебя хватит. Ты лох последний, встал передо мной со своей впрягой и хрень какую-то загоняешь. Че, один на один слабо?
- Слышь, ушлепок, тебе че, люлей давно не вешали? По сопатке охота?
- Даа, ты реально лох…

Тут главный, видимо, не выдержал, и перешел от слов к делу: замахнулся и хотел ударить его справа в челюсть. Антон мгновенно поставил блок левой, а правой ударил прямым в живот. Главный согнулся и упал на колени. Тут же двое, что стояли справа и слева от главного, ринулись на Антона. Тот, что был слева, хотел схватить его за грудки, но Антон левой отбил его руки. Когда отбивал, раскрылся, и тот, что был справа, ударил его кулаком в грудь. Сила удара была страшная, так как у того на пальцы был одет кастет. У Антона сперло дыхание, кровь ударила в голову, в глазах потемнело, и он повалился наземь. Гопники принялись избивать его. Били ногами, изощренно, по голове, по спине, по ногам, в живот. Антон сжался в комок, пытаясь защититься от ударов, но большинство все равно долетало до цели. Они помутузили его где-то минуту, обшмонали карманы, выхватили кошелек, мобильник и убежали.

Кто-то из проезжавших мимо людей позвонил в 03. Скорая приехала через пять минут, санитары быстро погрузили его на носилки, и вот, машина с красным крестом уже неслась по городу. Антон лежал внутри, со сломанным ребром, разбитым носом, синяками, ссадинами и сотрясением мозга. Он был без сознания, и поэтому еще не понимал, что те подонки спасли ему жизнь…