Больной

Старые фотографии со стен что-то говорили лежащему в кровати хозяину. Лампочка в покрытом паутиной икеевском абажуре светила так ярко, что резала глаз и плавила мозг, хотя обычно горела так тускло, что с трудом угадывались буквы "Правды", выпущенной лет ннадцать тому назад. Дубовый шкаф, в котором он хранил свой присыпанный нафталином от моли парадно-выходной пиджак, вдруг кренился, как знаменитая Пизанская башня, и едва-едва не падал на больного.
Да, пенсионер Сергеич болел. Он лежал на провисшей пружинной кровати, едва не доставая задом до пола, закутанный как бедуин или египетская мумия в старое солдатское одеяло, которое могло согреть только таких бывалых бойцов невидимого фронта, как пенсионер Сергеич, и с бабьим платком на голове.
Все так же на пять минут в час опаздывали ходики на беленой стене, но никто не подходил и не подводил их. Все так же зима колошматила пушистыми варюжками в заледенелое окно, но хозяин не открывал дверей и не спрашивал: "Кто там?". В доме не раздавались шаги, никто не бормотал проклятия осатаневшим мышам и не пел гимн СССР. Никто не разливал выше края блюдечка кипяток из огромного тяжелого чайника и не обметал веником валенки от снега.
Никого к себе пенсионер Сергеич не подпускал. Бабку Лукерью, сунувшуюся было опоить его чаем с малиной, он покрыл таким отборным матом, что она только плюнула, да и пошла к себе.
Лечился он по своей методе, которая, впрочем, применяется на всей территории матушки России, а не только в Погребах. Водка с перцем. Залудил ее объема изделия Мухиной, и снова под одеяло. И это обычно помогало. А сейчас ни в какую. Пошли уже четвертые сутки, как пенсионер Сергеич свалился с простудой.
Пенсионер Сергеич думал: "А не умираю ли я?"