Бестемьян, вдовий сын

А не буря пыльная во полюшке трАву гнёт,
А не орды басурменские копытами землю топчут,
А не свист Соловья-разбойника всё живое в норы загнал –
Едет Бестемьян, вдовий сын, в ночное табун пасти.

В табуне его сорок тыщ коней с белой гривою,
Да еще на сто тыщ жеребят малых с кобылицами.
А по праву руку бежит волк седой –
Голова у волка медвежья, не рычит – словно гром гремит.

А наехал Бестемьян на станОвище,
Видит, битва не малА былА.
Всюду воины вповалку лежат, кровь рекой журчит.
А над полем чёрны вороны кружАт, табунА испугавшись, разлетелися.

Посередь беды там шатёр стоит,
Перед белым его шёлком месяц серым стал.
Закусил удила Бестемьянов конь, на дыбы поднялсЯ
И унёс бы прочь сына вдовьева, да сдержал коня

Бестемьян рукой своей богатырскою и пустил вперёд волка верного,
Волка серого с головой медвежьей, да с клыками, что мечи булатные.
Зарычала медвежья голова, травы пуще пригнулись.
Набежала тут туча чёрная, громы-молнии схлестнулись,

И пошла вода в тридцать три ведра,
Да еще трижды нА десять, да с полтинничком.
А шатёр стоит не шелОхнется, и ни капельки на нём не задержится.
Подивился Бестемьян чуду дивному заморскому,

Православному люду неведомому.
Как ударил О земь шапку Бестемьян и говорит:
«Семи смертям не бывать, а одной не миновать!»
Спрыгнул с коня, плёточкой себя по сапожкам охаживает,

Волку серому, башке медвежьей, подмаргивает.
Подтянул поясок, потянул носок,
Одной правой рукой жеребца взял, да через шатёр и перекинул.
«А ну, выходи, какой ты есть, богатырь! Дай подивиться!»

Затренькали тут колокольчики, защебетали птахи райские.
Распахнулся пОлог: ночь светлей дня стала,
Туча грозовая за горизонт унеслась –
ДЕвица красы невиданной, в наряде царском

Бестемьяну-молодцУ в ноги кланяется, к столу потчевать ведёт.
А и не хочет богатырь, да ноги сами прямо к трону ведут.
Чует Бестемьян, вдовий сын, неладное, а голова, словно казан пустой,
В одно ухо воробей влетел, из другого вылетел.

Вот садится Бестемьян, а девИца ручкой – хлоп, ножкой – топ:
Набежало тут слуг видимо-невидимо, и танцовщицы одна краше другой.
Зажмурился Бестемьян и давай креститься,
А Царица, знай, хлопает, да топает.

Чует молодец-удалец, приковали его будто к трону,
Ни ногой, ни рукой шевельнуть не может.
Сладкое вино само в рот льётся,
Сочные ягоды сами к рукам липнут.

А девИца прямо в душу заглядывает,
Холодеет от того душа, в пятки уходит…

Свистнул Бестемьян по змеиному, рыкнул по звериному,
Налетели тут со всех сторон соколы, приползли гады степные.
Стали они слуг клевать, да танцовщиц за ноги цеплять.
Прибежал и волк седой с медвежьей головой:

Царицу-красавицу хвать пополам, проглотил,
Зарычал, на пол упал, давай кататься
И говорит человеческим голосом:
«Кабы ты, Бестемьян, не был бы дурной, не ходил бы холостой!»

Взял, да на бок и опрокинулся. Шкура серая порвалась,
А из нутра – ба! Молодая жена.
«Здравствуй, Бестемьянушка,- говорит,-
Не вели казнить, вели миловать!»

Тут все воины, что лежали мертвы – просыпаются,
Друг на друга смотрят, удивляются.
Перед ними дворец стоит, на крыльце царь с царевной сидит,
Пир горой. «Проходите гости, дорогие рассаживайтесь!

Уважьте Бестемьяна с красой ненаглядной!
Ешьте, пейте! Вчера была тризна, а сегодня свадебка!»

………………………

А не буря пыльная во поле трАву гнёт,
А не орды басурменские копытами землю топчут,
А то едет новый царь – Бестемьян, вдовий сын,
С ним царица молодая – Серафима Кузьминична.

А за ними весь народ честной, я там был босой.
Сколько пили, сколько ели, не хватило нам недели!
Пока поп читал псалтырь, раздавили мы пузырь –
Я да Яков, сын рябого, писаришки полкового.

Что тут – правда, что тут ложь?
Семь на восемь перемножь.
Если выйдет сорок восемь,
Значит, ум в тебе на грош!
Всё!