Путь к себе

А потом мама сказала: «А отрази-ка это всё в прозе! Помнится, ты неплохо писала в ранней юности».
Ну что ж, писала. Кто не писал в период юношеской романтики и душевного разброда и шатаний при выборе мировоззренческих позиций? Было. Философствовала я самозабвенно! А суждения высказывала – жуть! Вопиюще безграмотна была я тогда. Но, поди ж ты, писала, мудрствовала! А главное – я почему-то была абсолютно уверена в том, что уже всё знаю. А мораль! Какие высокие и непререкаемые нормы были у меня в юности! Было на чём сформироваться. Идеалами я почитала Павку Корчагина и Саню Григорьева из произведения «Два капитана». В общем, в свои 17-18 лет я была сплавом оптимистичного идеализма крепко приправленного романтикой. И писала на эти темы.
Разбирая свои творческие потуги юности сегодня, я умилённо улыбаюсь!.. Столько непосредственности, нежности, а главное – неиссякаемой надежды на любовь и счастье.
Выросла. И, вопреки юной своей морали, не разбила голову о стены непонимания и неприятия. Ах, мораль! Она первая пострадала, столкнувшись со взрослым миром, его двойными и совершенно не идеальными стандартами. Ну, ничего, переплавилась, приспособилась. Сама научилась предавать близких людей. Научилась лгать, а после утешать себя, оправдывать, что, дескать, иначе поступить было и нельзя. И оказалось, что я совершенно не благородный человек. Подленькая такая, мелкая. Что ж, ну так! Короче – поросёночек рос, рос и вырос…
Это были первые попытки приспособиться к миру людей. Жила дальше, осваивалась. Всё почти хорошо. Почти… Что такое? Что приходит в беспокойных снах? Что томит и давит изнутри? Ненавязчиво так, тихо-тихо, но постоянно. Пригляделась, прислушалась – опешила! Тот нравственный стержень, который считала давно и успешно сломанным мною самою же в угоду приспособленчеству – оказался жив и расправлялся!..
Знаете, как болит сердце? И хорошо, если не знаете. И не надо узнавать. Сначала появляется чувство непонятного беспокойства, перерастает в тоскливую тревогу, а потом – разливается горячей болью в груди. И давит, давит! Чёрт его знает, что этому сердцу надо? Стала искать причину. Оказалось – слишком давно Я – это не Я. Я – тихая, безропотная, бесстрастная, грустно-подавленная, всёпринимающая, негодующая лишь внутри себя. Нет, это не Я!
Спасибо тебе, Любовь! Верный мой друг. Воистину, миссий твоих – не счесть! Помнишь, тогда, в юности, ты пришла в первый раз, чтобы показать мне свой мир. Мир чувств, доселе неведомых. Я писала тобой первые свои стихи! Потом ты пришла вновь и показала тщету безответности, бросила меня в утешающую и всё объясняющую философию. А потом? А потом ты пришла любовью к сыну, упоительным чувством жизнетворения и бесстрашной ответственности. Знаешь, что случилась в минуту, когда я поняла, что всем своим существом люблю рождённого мною мальчика? Я полюбила своего мужа! За счастье, которое он открыл мне, бездумно позволив стать матерью. О, Любовь! Тут ты предстала совсем иной! И если ранее возлюбленные всё же были отстранённым целым, то сейчас ты предстала, как часть меня!
И всё же… Что ты недосказала мне? Почему я сгибалась, приноравливалась к жизни? Почему считала себя несвободной? Я ждала, когда ты снова придёшь. Долго-долго. Почти безнадёжно. Мне стало казаться, что ты уже и не должна прийти вновь, что тебе больше нечего мне предложить. Что всё, что было недосказано тобой – я досказала сама, думая, чувствуя, анализируя. В своё отсутствие ты прислала дублёра – психологию. Да, не скрою, твоя ставленница умна, прозорлива, логична, спокойно-оптимистична, весела, легка. Но – не ты…
Я ждала тебя долго. Сначала – радостно. Думала, что ты принесёшь новые впечатления, ответишь на тяготящие сердце вопросы. Потом – тревожно. Мне стало казаться, что может быть не надо отвечать? Потом – со страхом. Как я тебя встречу? Смогу ли открыть сердце вновь? Я так всё упорядочила в твоё отсутствие! Всё притёрла, пригладила. Не оставила ни одного вихра сомнения! Бояться Любви! Да Я ли это? Да, это Я! Какой самоуверенный ответ! И тут же внутри шевельнулось почти забытое чувство несвободы…
Ты не могла меня оставить на полдороги. Ты вернулась! И эта ипостась – слила воедино всё то, что ты предлагала мне до…
Ты ворвалась ко мне Страстью, Безответностью, Болью, Безнадёжной надеждой, Верой в безверии! Сверкнула, как молния, мгновенно осветив все потаённые уголки сердца! Ты была долгожданным вздохом! И… покинула меня. Зачем, зачем ты отдала Его другой? Почему запретила Ему ответить на моё чувство? О, как я ненавидела тебя тогда! Что это за дьявольская выходка? Любовь, да ты ли это?
Время… Я была слишком глупа и недальновидна. Прости, Любовь, я не поняла сначала смысла твоего последнего явления. Думалось, что, как и прежде, ты открываешь мне грани познания любви к мужчине. Ты собой всегда открывала мне людей. Теперь случилось нечто большее. Ты открыла мне МЕНЯ. Глубина и бескрайность чувства к этому мужчине – это и была Я. Та, прежняя Я, потерявшая себя в несвободе.
Как болезненно и упоительно прозрение и обретение себя! Здравствуй, моя угнетённая мораль! Здравствуйте, мои осмеянные идеалы! Я вернулась! Отныне – свободна, как птица!
Развернулась, раскрылась! Здравствуйте, 17 лет! Всё непрожитое, приспособленное, ложно умиротворённое – к чёрту! Я не такая! И – снова люблю, страдаю, верю. Разбиваюсь вновь, до крови, но выживаю и приспосабливаюсь. Нет, вру, не приспосабливаюсь, принимаю! А вроде разница между приспособлением и принятием казалась такой малой! Да между ними – пропасть! Приспособиться – это согнуться, притаиться, прижиться. Принять – это верить, любить, жить.
Больше не надо склонять голову. Иду вперёд. И мир принимает меня, и я принимаю мир, и мы улыбаемся друг другу.