Пастораль у центрифуги. Три

 * * *
 А.Б.
За тридцать лет не выросли в цене
Ни день, ни час. Ни те слова в конверте...
Меня убили. Но не на войне.
А пулей в глаз. И в ад стащили черти.

И до сих пор порхают у виска
Свинец и сталь. Железо рвёт трахею.
И бытия ущербная строка
Несётся в даль, где я встречался с нею.

Какому б мог завидовать резцу,
Где глаз её отчаянная пара!
Но жизнь моя, ползущая к концу,
Не отобьёт повторного удара.

 22.08.07.






 * * *
Не затеняй бесстрастными словами того, о чём положено молчать.
Ведь там, где в мяч играют головами, не приходилось сроду мне бывать,
Пускай теперь ко мне неровно дышит иная жрица сказок или грёз,
О тех местах я столько много слышал, что поделиться хочется всерьёз...

Так вдруг стрела кустарная шальная несётся мановением руки:
Зачем тебе материя иная, когда полны своею сундуки?
Избыть одну успел бы недомогу, чем так пенять на дальние края...
Но я хочу отчёт представить Богу. Пускай прочтёт. Докладываю я:

Твоею волей послан был Спаситель, который бдел средь ночи или дня,
Здесь, на земле, была моя обитель, но вот, она извергнула меня.
Из каменного хладного сарая – туда, где жар Средьземья воспою.
И вот теперь стою в воротах рая – ведь я давно обязан быть в раю!

Я ел и спал. Носил под солнцем темя. Писал стихи. Искал себе судьбу.
Моё людьми обиженное племя давно презрело прежние табу,
Здесь пьют по вечерам турецкий кофе и ездят по окраинам земли,
А те, кто не забыл о Катастрофе, держать свои устали костыли.

Заносит мозг густая паутина, сосуды стекленеют и душа,
Но тот, кто не последняя скотина, не отменяй минувшее, круша,
У вас живут? У вас не повалились? – спросил меня далёкий нынче Даль.
И я сказал смиренно: Ваша милость. Моя земля несёт свою печаль.

 25.08.07.







 Записка морехода

Как на улице страшно и жарко!
Этим летом не сыщешь прохлад,
Выбрось ржавые ножница, парка!
Не до этого! Смерти – не рад.

Рано требуют мойры размена
И напрасно калечить углы,
А из моря выходит Елена,
И шумят грозовые валы.

Но ничем не роднится с тобою,
Как ни глянь из-под облака вниз,
Эта грязная кромка прибоя,
Как пародия на Кар-дениз.

Где одна ты достаточна глазу,
Даже тела не требует плоть,
Филистимское отдал бы сразу
Mare nostrum – но тянет Господь!

Под Его холодящею дланью
Принимаю – ни слова взамен,
Протяжённое это терзанье
Для неведомых нам перемен.

 30.08.07.






 * * *
 N.N.
Камоэнса читая и Басё,
Я ждал любовь, рождённую в светилах,
Я думал, что она прощает всё –
Она же ничего простить не в силах!

Забвенье не текло ко мне рекой,
И вёсла не нащупали причала,
Любовь была – но крохотной такой,
Что я не разглядел её сначала.

Ничтожней, чем полуденный приют,
На коем не видны метлы усилья,
И ангела подрезанные крылья
В её чертоги нас не унесут.

И как теперь надежду ни лелей,
Всё снова развивается по кругу:
Мне жаль себя, не верившего ей –
Но больше нас, поверивших друг другу.

 02.09.07.





 Первая ссора
 
 N.N.
Даже пуля, пишут, не валит сразу,
Медленно дорогу cебе стругая,
Может быть, дойдёт эта весть до глаза,
До прекрасных глаз твоих, дорогая.

После той размолвки, когда на лобном
Постоял немного, глухой от брома,
Я пишу последнее о подобном.
Остальное будет – но по-другому.

И хотя бумажными были тигры,
Не боюсь ни зверя, ни чёрной птицы,
Я играл с другими в такие игры,
Что твоя невинность могла смутиться.

Так пускай хоть это послужит впрок те,
Потому что искренне и без смеха...
Ты была подругой моего локтя,
Не кусалась. (То-то была б потеха!).

Рано к горлу тянется ночь-старуха,
Никогда дружить не придётся с нею!
Ты была свободой моего духа –
Без тебя он кончился. Лёг в траншею.

Даже если героя считать порочным,
Просто ждать ему некогда перемены,
Но одно не получится, это точно –
Оторвать тебя тромбом от полой вены.

Я не знаю, много ли хотела –
И какое в этом теперь значенье?
Ты была смятеньем моего тела,
Непрерывной мукой без облегченья.

Эта дура с флейтою бьёт на жалость,
Никогда не встречу с тобой, мол, лето...
Ты была – и даже теперь осталась
Ближе всех. Каких-нибудь полпланеты.

 03.09.07.






* * *
 N.N.
Кто нам песни слагает, какой неожиданный чин?
Мне тетрадная гладь чуть роднее, чем в поле берёза,
Ничего не бывает без самых невинных причин,
Кроме жажды понять, отчего в тебе эта заноза.

Всё измерено, братцы! Любая подвержена тварь
Обаянью алчбой, соблазнительной жажде желанья,
Надоело сближаться с другими, терзая словарь,
А теперь и с тобой начинается это терзанье.

Как фортуна ни шкодь, ты об этом кричала сама,
Даже ласки блудниц обернуться не смогут лекарством,
Непокорная плоть накаляет границы ума,
Совокупность границ человеки зовут государством.

Что б ни вышло в финале, в арбитры меня не зови,
Понапрасну не трать, дорогая, проросшее семя!
У меня отобрали волшебную флейту любви –
А на ложках играть не получится первое время.

 05.09.07.





 Cannabis ruderalis

Невесом, как нечаянный ветер бурьянный,
Пролетел – и отправился дальше летать...
Эта ломка гораздо сильней конопляной,
Никаким Амстердамам её не унять.

И какие бы впредь паваротти ни пели
О грядущих по-новому праздных часах,
До конца своих дней будешь бредить в постели,
Той, что только тебе полагалась впотьмах.
 
 06.09.07.







 * * *
Когда, скажи, придёт тому конец,
Замена грустным нашим листопадам:
Помолвленный с фантомами певец
И та, что без него светлей, чем рядом?

Там, где любовь по-прежнему жива,
Ни купола не радуют, ни свечи.
А ты не умещаешься в слова,
И в этом всё бессилье нашей речи.

 06.09.07.







 * * *
 N.N.
Снова тянутся дни бестолковые
Беспробудно и серо,
Наших ссор приговоры суровые –
Точно высшая мера.

И опять распахнётся парадная,
Да не звали в ненастье,
Непроглядная ты, ненаглядная,
Невидимкино счастье.

Чья поможет волшебная палочка
Нам с тобою когда-то?
Афродита, Венера, русалочка,
Так легка и крылата.

И пока не расправила кудри мне
Жизнь своей добротою,
Назначаю тебя своей утренней
И вечерней звездою.

 07.09.07.





 Письмо Кентервильскому
 привидению

Доброе утро! Не надо смятенья.
Сызмальства я к неземному привык.
Ваше, милорд, офигенное рвенье
Даже немому развяжет язык.

Сэр Кентервиль! Ваше чёрное дело
В общем понятно. Проснулся – и в бой!
Не получающий доступа к телу
Грешник всё хуже владеет собой.

Вы, кто не целился в съезды из «тулки»,
Не заводил для потехи раба,
Где-то в кащеевой дремлет шкатулке
Ваша решённая свыше судьба.

Тонкие пальцы, как палочки, гнутся,
Ветер из пропасти веет прохладц...
Ясным бы соколом Вам обернуться –
Не получается. Полный абзац.

Всё, что когда-то в лампаде погасло,
Не обогреет отныне лица.
Цепи гремят без прованского масла –
Нет этой музыке больше конца!

 09.09.07.







 * * *
 N.N.
Любовь не ведает науки,
Здесь пешкой кажется король,
Необъяснимее разлуки
Одно. Подробнее – уволь!..

Ты вся – из жизни, полной света,
Где смех, возня и кутерьма,
А у меня здесь только лето
И очень тёплая зима.

А там – подвинься с косогора –
И взгляд охватит окоём:
Пылает озеро раздора
Закатным трепетным огнём,

И где-то выше, оголтело
Отмахиваясь от разлук,
Ждёт наше плазменное тело
Нерасцеплённых губ и рук.

Оно, двуспинное, по краю,
Блаженней нас вбирает снедь...
И пасть ему не пожелаю,
И дальше некуда лететь.



 09.09.07.








 Еврейский новый год

Блюдёт свои традиции природа
И мы ей помогаем в меру сил.
Кто наш сентябрь назвал началом года,
Я полагаю, просто пошутил.

Пускай раввины рвут меня нимало,
Но и они по-своему правы:
Прощаний наших горькое начало
Не преминуло вспыхнуть с головы.

И мне теперь ни яблоком, ни мёдом
Не возвратить – и надо ль возвращать?
– И всполохи ночного небосвода
И восклицаний полную тетрадь,

И редкое внутри благословенье
Далёкой и чарующей руки.
Ты праздник мой. И каждое мгновенье,
Оно твоё. А годы – пустяки.
__________________

Рош-ха-шана – начало,
(голова – глава) года (ивр.)

В 2007-м – 12 сентября.

 10.09.07.








 Царская жизнь. Часть вторая.
 
 ...Какой тогда мы жизнью жили царской...
 Из моего.
Где рвали вишню полными тазами
И радовались каждому лучу,
Я, клоун с подведёнными глазами,
Так долго жил, что больше не хочу.

Не спали мы на нынешних перинах
И одевались просто и смешно,
Зелёный шелест веток тополиных
По вечерам распахивал окно.

Любые перемалывал печали
Народ у тамерлановых террас...
И ничего о будущем не знали –
Иначе бы не жили в нём сейчас!

 11.09.07.





 * * *
  Д.А.
Насытившись своим презренным видом,
Угрюм, непритязателен и стар,
Я притворюсь Гаруном-аль-Рашидом
И выйду без охраны на базар.

Забуду я невежество и зависть
И жизнь людей увижу без прикрас,
И будут обходить меня, чураясь,
Красавицы с платками выше глаз.

И только тут, очей моих услада,
Непримирима с масками ничуть,
Одна, не отрывающая взгляда,
Вдруг подойдёт и бросится на грудь.

 12.09.07.

(История у Малахова о Б. Баркасе.
 Авторе «Арлекино»
Одн-но поздр-е Дины с Новым годом.)








 Торговец виноградом

 N.N.
Там, где всегда пережитое рядом,
Но далеко и родина, и ты,
Я иногда торгую виноградом,
Не денег ради – ради доброты.

И не своей – во мне её приплода
За годы не осталось и следа:
Красавицы, исполненные мёда,
Приходят в эту лавку иногда.

Одна, что после в памяти не тает,
Бойчей других, и тонкое бельё...
Она слегка тебя напоминает –
И это очень плохо для неё.

Я видел Абиссинию и Порту,
Но, знай, не тем душа пока жива.
Вот так слетит, наверно, скоро к чёрту
Моя почти седая голова.

 16.09.07.





 * * *
 Е.А.
Всё, что хотела – получишь в конце концов,
Каждому по шоколадке – позволил Бог,
Мало мне дела до выкормленных борцов,
Я бы и их приласкал, если б только мог,

Ради тебя – и не только одной души,
Без оболочки нетрудно её кормить,
Прыгают из стакана карандаши,
Рвётся аорта, назначенная хранить

То, без чего не достанет тебе меня,
Впрочем, находка, достойная чудаков.
Вот и скрипим потихоньку средь бела дня –
Некуда ночью укрыться от знатоков

Формулы счастья, рецептов из жабьих шкур,
Жало пчелы, ты иному смертельный яд...
Словом твоим назначаю себе центур
Духа и плоти. Четырнадцать раз подряд.

 17.09.07.






 * * *
 N.N.
Земля меридианами привязана,
Как сеткой мяч – Не тронь, запрещено!
Куда теперь – когда всё в жизни сказано
И попросту не нами решено?

Глоток тепла несбывшегося летнего
Она простит – и в этом тоже честь,
Мой часослов заучен до последнего,
Да забываю вовремя прочесть.

Судеб оскал, гримаса смерти властная –
Не перечту, не трону, не отдам,
Не перестал – пускай пока напрасно я,
Искать тебя на ложе по ночам.

До неба незатронутая лесенка –
И девочка согреет старика
Не песня получается, но песенка.
Пусть даже невесёлая пока.

 17.09.07.







 Песня любимой

Какие звёзды нынче на дворе!
Луна в железном плавает ведре,
И рядом я, опять готовый к бою,
Давай с тобой устроим тарарам,
Давай ругаться будем по утрам
И вечерам – но только чтоб с тобою!

Нам будет лень искать себе дворцы,
Бродяги, безгитарные певцы,
Покажут, как волнуется муз’ыка,
Пусть будут дома грязные полы,
Всё те же неметённые углы:
Ты занята, а я ленив до крика,

Ты надо мной ладошками повей,
Опять пристала с ласкою своей,
Фига тебе? Отвык давно, мадонна!
Я не люблю лизаться просто так,
На что тебе читатель – он дурак,
И смысла в нём – как в нонсенсе резона.

Вот так с тобой пройдут любые дни,
Теплее сада райского они,
Неведомы ему дожди и тучи!
И среди дня поклон карандашу,
Пиши меня, как я тебя пишу,
Но всё равно – моя картина лучше!

 21.09.07.





 * * *
 N.N.
Не утешайте – будь оно неладно вам:
Каким сейчас богатством ни владей,
Вся жизнь – как дверь от грязного парадного,
Что наглухо закрыто от людей.

Но сколько б на судьбу ещё ни сетовал,
Что не сбылась ни разу до конца,
Не знаю ничего прекрасней этого
Приснившегося милого лица!

 22.09.07.







 Записки путешественника

Где щедростью прославились награды,
Когда-то среди них стоял и я:
Восьмидесятый – год Олимпиады
Нас провожал в немецкие края.

И пара дней в огромной «Молодёжной»,
И наставленья мудрые зело...
А город был торжественный, надёжный,
В нём всё тогда готовилось, росло.

Но я уверен: призраков семейка –
Все до сих пор об этом говорят:
На Гоголевском средняя скамейка
И наш подвал. И смелый твой наряд.

И лифчик твой – застёжками не туг ли,
И капельки росинок на лице...
Сгорело всё. Но память держит угли
В сединами окованном ларце.

Но, ангел, охраняющий престолы,
Оковы сна насмешкою не тронь:
Давно во мрак отправились фефёлы,
Одна она – и тёплая ладонь,

И поцелуй настойчивый у ЦУМа,
Где нищий демонстрировал скорбут...
Но, просыпаясь, думаю угрюмо,
Что я не помню, как её зовут.

 22.09.07.






 * * *
 N.N.
Как случаем подстреленная птица,
Настроившая замков из песка,
Я вынужден гордиться и стыдиться,
Но чем и как – не ведаю пока.

Душа, полна орбитою земною,
Следит круговращение планет,
И лишь одна беда умрёт со мною –
Прекраснее которой больше нет.

 23.09.07.





 Гиппокамп и Амфитрита

 N.N.
Пусть простят меня Палех и Гжель,
Не до них. Точно куклу целуешь.
Я к Тебе обращаюсь. К Тебе ль? –
Я не верю, что Ты существуешь.

Мы, со стоп отрясавшие прах,
Ныне чудища ищем морского,
Ты, забывший о наших делах,
Непростительно слаб для такого.

Столько рыбою бился об лёд,
Что кончаются краски в мольберте,
И Селены свободный полёт –
Вся надежда моя на бессмертье.

С этим именем сплю или ем
Да на солнце исследую пятна,
Ты отдал мне её насовсем
И теперь не получишь обратно!

И болот Твоих топлые мхи –
Точно вялые признаки ада,
У неё неземные грехи,
И небесное нам – не отрада.

Здесь, по самому двигаясь дну
От пристрастий свободного мира,
Я свою обретаю луну
Без назойливых дырок от сыра.

Многослойная толща и даль
Не сдвигается взором унылым.
Но отрада моя и печаль –
Это то, что Тебе не под силам.

 24.09.07.








 Бардовская песня о виртуале

 Посв. А. Городницкому.
Нагадала цыганка о лёгкой судьбе вдалеке,
Осчастливила тем дорогая меня-человечка,
Мы теперь спозаранку в прохладной блуждаем реке –
На рабочем столе нарисована чудная речка.

Больше пастбищ стадам! – И взаимно приятная лесть,
Но нежданна судьба, да простая безрадостна повесть,
«Я тебе не отдам, – говорит – виртуальную честь,
Потому что слаба у тебя виртуальная совесть.

Ты несёшься шутя, нет в тебе домовитости, Борь,
Не могу я с тобой... У тебя не такая природа,
Пусть другого дитя только мамину знает любовь,
А о папе потом позаботимся после развода.»

Опустевший вокзал, паровоз, развивающий прыть,
Вот последний гудок – и поплыли окошки вагона,
Я б цыганке сказал – да за что её, правда, корить?
Это просто луна заблудилась в кустах эстрагона.

 26.09.07.







 * * *
 Е.Н.
Две лёгких капли миробытия,
Где двух судеб смыкаются края
Над Господа Эдемским горним садом,
Мы затерялись в звёздной вышине,
И солнце, предназначенное мне,
Светило всем. Но ты была не рядом.

Но и при всём отчаянье, тогда,
Мне верилось: Взойдёт моя звезда,
Мой чистый свет меж Божьими стенами,
За то ли пред тобою виноват,
Что вдруг не захотел кричать виват
Находке, преднагаданной не нами?

Последняя – и первая навек!
И не подвижник – смертный человек,
Я скучно по другим брожу дорогам,
Ты – горькое отечество моё,
Но только неземное бытиё
Соединит разрезанное Богом.

 20 – 28.09.07.









 Ночная песнь любимой

Поток серебра из окна возвращаю природе я,
Он в сердце моё как весёлая входит вдова,
Сегодня с утра написалась такая мелодия,
Что после неё невозможными стали слова.
 
Тут иволга в зной утомлённого барда обрадует,
Морская волна и на листьях огромных роса,
Как дома, порой заволнуется старое радио,
Да только не сразу пока узнаёшь голоса!

И грезится стих, исковеркан невнятною мовою,
Что ж, если не смог – у мечты неожиданной стырь!
Здесь столько чужих, что средь них ты чудовище новое,
Но, правя клинок, не подходит к тебе богатырь!

Судьбы перебор – это петь, невзирая на многое,
Где чёрный прибой нашу молодость прячет, губя,
А свой приговор доложу, когда выпадет, Богу я –
Что только с тобой мог бы здесь переплавить себя.

 01.10.07.







 * * *
Мы с родиной законченные квиты.
Моя неблагодарная стезя:
Размалывать чужие алфавиты,
Что ждут, непониманием грозя.

Вокруг неё, прочней алмазной грани,
Чудовищная высится стена,
Моя земля не помнит обещаний,
Но есть и в ней родные имена.

По лестницам бредущая и паркам,
Сидящая на камнях и холмах,
Едва ль тебе покажется подарком
Пергамент, исцарапанный впотьмах.

И ничего, что в мареве земного
Ужасного, как морок, бытия,
Ты моего не знаешь часослова –
Ведь сквозь него твой голос слышу я.

Пусть наши пробетоненные кельи
Затворников, стремящихся из пут,
Не станут мандрагоровой постелью,
И в перечень родного не войдут,

Каких меж них терзаний ни изведай,
Мы неудержным отданы волнам,
И это стало первою победой
Над сумраком, спускающимся к нам.

 01.10.07.







 * * *
 А.Р.
Невольно вспоминаю вдруг о Молохе
И думаю, что жизнь проходит зря,
Когда о Бродском расссуждают олухи
Земного и небесного царя.

Занятья не нашедшие опрятного,
Одну печаль преследуют, скорбя:
Не подниматься в рост до непонятного,
А лишь подмять другого под себя.

 05.10.07.






 * * *
От муссонных широт до седых нешлифованных гор
Добираются сны, и от них не избавиться сразу,
Зимний чибис поёт, октябрю добавляя простор,
Ну, а мне из тюрьмы до сих пор на свиданье – ни разу!

Я из дивного плена полночных объятий твоих
Вырываюсь к садам – где вчера вдохновение было,
Просыпайся, Елена! Готов тебе утренний стих!
А вчерашний отдам чуть поздней – высыхают чернила.

Прозябая в пыли, каждый вырваться в море готов,
Для грядущих удач корабельные трогая снасти,
Эти горы земли – точно вывернул норы кротов
Неизвестный силач, поделивший планету на части.

И стоящие в ряд необжитые спят корабли,
Нити дней теребя, парки лёгкой играют судьбою,
Этот сладостный сад не родной, но блаженной земли
Не цветёт без тебя – но пожизненно полон тобою.

 06.10.07. 1.44.








 * * *
Какая на дворе хандра и слякоть!
От осени упрятанные в мякоть
Палаточную, полную забот,
Не замечаем холода с тобою,
И лиственной подстилкою рябою
Мы за собой, как дверь, закроем год.

Ливанский мёд от нашей горек соли.
Ночной полёт свободнее на воле,
Но он же волен призраков навлечь,
Ты зря ко мне протягиваешь руки,
Не надо нам готовиться к разлуке –
Она давно привычней редких встреч.

Ты для меня последним стала дивом,
Чревата страсть обыденным разрывом,
Как сила электричества – грозой,
Агата не узреть на чёрно-белом,
И я портрет заканчиваю мелом,
Но это мел, что помнит мезозой.

Раскачивая полюсы земные,
Я видел, пожирая сны ночные,
Как ты меня, предчувствуя, ждала,
Шторма переживая или штили,
Одной надежде мы не изменили,
И правда наша – в градусе тепла.

Не повернуть – хоть жалуйся, хоть тресни...
Не соловей заканчивает песню,
Но филины, что так бегут огня,
Наверно б, мог когда-нибудь в начале
Писать тебе, не ведая печали,
Но далеко начало от меня!

Среди безмолвья дикого и ора
Ни страшной кары мне, ни командора,
Одна веков насмешливая прыть,
Пусть тяжела и мраморна десница,
Всё это никогда не повторится –
Его и невозможно повторить.

 17.10.07.





 * * *
…и ветры в видении дали мне крылья
и гнали меня.
Книга Еноха.
После долгих полётов мороз по коже,
Птица Рух сохранила меня в зобу,
Я светила небесные видел тоже,
Но не мне освещали они судьбу.

Пусть пророк местечкового я розлива,
Всё, что было насущного, дал нам днесь,
В небесах путешествовать – эко диво,
Поживи, если выживешь, лучше здесь!

Пой, художник, не спи под мгновений залпы,
И ключи не от Еноха ждут в конце,
По ночам вдруг привидится... я не стал бы,
Но глаза обозначены на лице.

От Гекатовой нечисти – глубже, выше!
Чтоб опять надо мною чертила круг
Эта дева с крылами летучей мыши,
Мой навеки спасительный ультразвук.

 20.10.07.








 Письмо учёным соседям

Я знаю, на земле не одиноки
Ни мы, ни жизни прочие венцы:
А те же – подлецы или пророки,
Мещане, работяги и купцы.

Кому кусать протянутую руку
Охота, если вовсе не сдурел?
Но вашу мудреватую науку
В гробу видал. И вижу ей предел.

А те, в ком суеверия привычны,
Ещё не изничтожил их пока:
Кто говорит, что мы русскоязычны,
Тот русского не знает языка!

Мой чёрный брат, и белые, что с нами,
Зубри словарь да силы береги:
Зашевелят генетики мозгами,
Когда у них появятся мозги!

Но вижу я за ласковою далью,
Лишь свастики, глядящие в упор,
Когда кровавой кончится спиралью
Затеянный глупцами разговор!

 22.10.07.





 * * *
Это жестоко, но людям изжить коросту
Не удалось до сегодня. Но близок час:
Маги Востока приносят дары не просто –
Надобно прежде детей отыскать средь нас.

Скучно везде. Будто жизнь навсегда замкнуло
На узнаванье всё тех же скупых примет.
Переменив положенье стола иль стула,
После неделю подходишь туда, где нет.

Детского смеха не слышно. Но где-то в мире
Столько его, что тепла не найдёшь взамен,
Гулко тревожится эхо по всей квартире,
Мечется в воздухе, бьётся о камень стен.

Брови, глаза – нарисованная невеста
Лакшми прекрасней, но горе вином залей!
Пусто. И здесь без тебя нехватает места –
Как ни свернёшься – а всё же вдвоём теплей.

Сколько сестёр твоего б веселили мужа...
Возле придела подзвёздным налью ковшам,
Только у сказок конца не бывает хуже,
Пой, Синдерелла, а тыкву оставь мышам!

 23.10.07.





 * * *
 Е.Н.
...В каком ещё привидится Клондайке, что эти годы прожиты не зря? Старуха на дороге в грязной майке, и в спину жарит солнце октября. Осенний зной парит осточертело сквозь вечно беспризорные цветы, и ты со мной, но вновь коснуться тела не хочется (а вдруг – исчезнешь ты?). И карнавалы, ряженные в рюши, среди веселья, адскому сродни, и море, подползающее к суше, чтоб подсчитать оставшиеся дни...

Так ты живёшь, как лилия долины, в моём почти рисованном раю, и это Он слепил меня из глины, чтоб руку оккупировать твою, а рядом чайки хлопают крылами, тяжёлыми от ветра и воды, и зонтики качают куполами, и наши размываются следы – всё это так отчаянно знакомо, что даже свист «касамов» за спиной – как годы, что летели невесомо, пока ты не увиделась со мной. Какая к чёрту разница сегодня, что прежде куролесило вокруг, и жизнь, неуспокоенная сводня, нам на песке расстеливает луг, скороговорка тёплого прибоя и шёпот набегающей волны, и вечно не расстанемся с тобою, пока ещё способны видеть сны... И вечером затеяно немало служенья предначертанному днём, и далеко до мрачного финала, и вспоминать не хочется о нём.

С душой непокорённого холопа любая тварь хвостом поднимет пыль, ведь как-то жили люди до потопа, пока вдруг не разгневался Энлиль, я это всё как данное приемлю, и нет желанья править нам пути, и Гильгамеш спускается под землю за другом, чтоб во тьме его найти.

И снова взрыв твоей блаженной плоти и духа, неподвластного тоске... Я б не хотел носить на отвороте отметины о дерзком языке, но яростно следя за временами, и местом, где не ведают времён, напоминаю: прошлое не с нами, а будущее смотрит под уклон, ещё не все блаженны и невинны и совесть – категория глупцов, и страшные мерещатся картины на родине народовых отцов.

Мешаются поверхности заката и Тетиса зазубренной волны, здесь континенты двигались когда-то, а мы сегодня бодрости полны, так курица, доверенная сроку, свой обживает медленно насест...
 
А ты смеёшься каждому намёку. Не смейся. Уходи из этих мест.

 26.10.07.

Пробовал строфами как стихотворение – ерунда получается!








 * * *
 Е.Н.
Я звать привык приличное обычным,
На пустяки растрачивая пыл,
По градам намотался заграничным,
Но родину пока что не забыл.
Из своего нечаянного края,
Без проводов и радиоволны,
Я слышу: под ударами сгорая,
Ты мотыльком касаешься стены.

Унылых дней обглоданная корка
Да сгоряча привидевшийся взгляд,
И письма невидимки из Нью-Йорка,
Как голуби, к тебе не долетят,
Но сквозь судьбы графитовые тигли,
Что не дают примериться к зиме,
Смотрю на то, чего с тобой достигли,
Украдкой обнимаясь в полутьме.

Беспомощных поддержка и опора,
Гроза вождей, заступница больных,
Как бабочка в плену у мухомора,
Не замечая хворостей своих,
С огнём неистребляемым играя,
Круша Востока хитрые дворы,
Искусница моя и Навзикая,
Ты отметаешь правила игры,

Угрюмый раб нечаянного слова,
Что будит недовольную молву,
Я в эти дни пишу, как будто снова
Недавно и пронзительно живу.
В той суете, что всем Гермес оставил,
Нам оступиться велено не раз,
И этим те, кто ждёт игры без правил,
Питаются для дьявольских проказ.

И сколько бы ни вздумал говорить я,
Всё ж не за мной ни слово, ни бытьё,
Я верю: безо всякого наитья,
Фортуна с глаз стряхнёт своих тряпьё,
И те, кому жандарм казался другом,
Всей головой окажутся в золе,
Воздастся им по истинным заслугам,
Но ты спроси: на этой ли земле?

За правдой, что беспомощна и боса,
Простой рыбак нагнуться не успел,
Но колесниц тяжёлые колёса
Проедут мимо бренных наших тел,
Твоим щитом прикрытые пустыни
Гроза и град обходят стороной,
Да под кустом, где путник спит доныне,
Подснежник пробивается лесной.

 01. – 02.07.










 Часть вторая

 Вторая Ливанская




 Начало войны

Герои! Фельдмаршалы! Братья и деды
И вы, генеральские лбы!
Мы умерли все перед вашей победой –
Нам чуть нехватило судьбы.

Для вас школяры начищают лафеты,
И рады вам тысячи глаз,
Но будь вы мудры, эпиникию* эту
Мы пели бы с вами сейчас.
__________________________

* – эпиникия (греч.) – победная песнь.


 12.07.06.





 * * *
И цветные неброски,
Эти фото – ожог,
Позади не берёзки –
Кипарис да рожок.

И снарядов побудки
Здесь пока не слышны.
Внук в коляске. И сутки
До Ливанской войны.

 16.07.06





 Реплика

Зря вы это мне: «Воля. Цена.
Сколько ужаса выпало…»
Жизнь проста, потому что она
Не оставила выбора.

 17.07.06.





 * * *
Стареющая память неправа,
Хотя когда-то звал её родною:
Я прежде думал, что стихи – слова,
А это – звук, что всё пока живое.

 17.07.06.






 * * *
Тебя ль винить за всю разруху эту,
Где люди погибают и дома?
Когда «катюши» бьют по Назарету,
Мир должен был давно сойти с ума.

Но сколько сил для временной победы
И как, скажи, понять тебя тогда:
Ты здесь бродил, предвидя наши беды,
Сгорающие видя города?

И видит ли, кто взял Тебя, жалея,
Что Ты – обыкновенный человек,
Господень сын угрюмого еврея,
Оставивший детей своих навек.

 19.07.06.





 * * *
В глубоком нынешнем тылу,
В десятке миль от бомб и пушек,
В своём заброшенном углу,
Что каждый день по каплям рушат
Известья с сайтов и газет,
Молва и сплетня без предела,
И грязь, какой на свете нет,
И смерть геройская за дело,
И рёв «фантомов» в вышине,
И треск просевшего бетона –
О, сколь же это не по мне!
Ни пасть, ни выжить нет резона.
.................
.................
 
Дождёмся мирного конца,
Судьба ль нас выкинет из рая –
Не вникнуть в замысел Творца.
И только думаешь у края,
Где иудей спасает честь,
Планете прочей впав в немилость:
«Успеть бы Тютчева прочесть,
Пока война не докатилась…»

 22.07.06.



P.S. А это ужасное событие произошло спустя несколько дней.
(http://www.dni.ru/news/art/2006/7/27/87701.html)

В Подмосковье сгорел дом Федора Тютчева
27.7.2006, 12:00
Музей-усадьба русского поэта Федора Тютчева Мураново сгорел при пожаре. От огня пострадали два человека.
В противопожарной службе Подмосковья сообщили, что в здание усадьбы ночью попала молния. В результате вспыхнул пожар на площади в пятьсот квадратных метров. Двое сотрудников музея спасали экспонаты музея и получили ожоги.
"В борьбе с огнем пострадало двое сотрудников музея, которые спасали экспонаты", – сообщили в противопожарной службе Подмосковья. По информации РИА "Новости", часть экспозиции все-таки удалось спасти.

Не сомневаюсь, что музей будет восстановлен. А стихи – они есть и будут, пока есть русский язык.
Б.Р.





 * * *
Война на Севере. И редко…
Не согласишься тут, скорбя,
Что только лестничная клетка
Спасёт от гибели тебя.

И как душою разобраться,
С кого спросить нам, чёрт возьми:
«Катюша» бьёт по ленинградцам,
В блокаду выжившим детьми.

Идёт, подрагивая зябко –
Какой теперь ей ведом страх? –
Иврит не знающая бабка
С убитым внуком на руках.

 23.07.06.






 * * *
Клочок земли, где ты за полчаса
Объедешь город или поселенье…
Везде – прифронтовая полоса.
И тыла нет. И смерть гоню, как тень, я.

И море гор, и полный лес цветов,
Я красоты такой не видел сроду,
И холмики Дюймовочки кротов
Встречает глаз. Индюк зовётся оду…

– Нет! Индия. Да, впрочем, всё равно
Нам до конца не выучить иврита,
А русское не только не зарыто,
Но греет нам по-прежнему сердца.

И знал бы кто, какие города
Под градом миномётного обстрела!
Но, впрочем, кто стреляет, знает дело
Своё. И тем душа его горда.

Когда-нибудь окончится война.
Из лагерей придут на Север дети.
А те, кому не быть уже на свете –
Да вон их на экране имена…

 23.07.06.





 * * *
 N.N.
Здравствуй, милая.

Снова пишу тебе. Нынче – с войны.
Пусть ещё не своей – только здесь до неё недалёко.
Ты давно перестала мои узурпировать сны,
А сегодня опять – как открылось нежданное око.

Я не знаю, была ли ты счастлива там и тогда,
Десять тысяч ночей – это то, что нельзя в одиночку,
Но открывшийся прежде, не меркнет, затмив города,
– Даже страны, гляди! – этот замок, сгустившийся в точку.

Ты шутя рисовала – три грации, помнишь ли, нет?
Наших первых следов я от Господа скоро не скрою,
Их сегодня увидеть легко среди прочих примет,
Где под пылью ковров – пара пяточек с детской каймою.

Этот голос в ночи – он не наш победительный крик,
И восторги, и спор – далеки, и не так, и не с теми,
И с портрета глядит твой едва ль изменившийся лик,
Как с иконы укор – на изгоя, презренного всеми.

Кроме, может, тебя. Но аортою бредит кальцит,
Монологов обол, он сродни вытесненью протеста,
И впустую трубя, я срываюсь в текучий Коцит,
Потому что Шеол – мне и там не оставили места...

 29.07.06.







 * * *
По карте измерите ширину –
И глазу она смешна.
Здесь каждый когда-то прошёл войну.
Немаленькая страна.

Я здесь будто с детства привычно жил,
Хоть медь языка – тверда.
И взгляду нерадостно от могил,
И похороны – всегда!

В Европе оркестры играют туш,
И в Штатах, что день – банкет,
А наши взрослеют под свист «катюш»,
Под грохот и гром ракет.

Не Папы святее, не жизнь – комком,
Нет сердцу чужой беды,
Но можно еврея хлестать кнутом,
Евреи – они жиды…

Не знаю, чем кончится этот пир
Клевет, но назло смертям
Прикроем собою безумный мир,
Летящий ко всем чертям.

 01.08.06.





 * * *
 Быт.: 16 – 17.
Повелось со времён, когда было
Больше зелени, меньше стихов:
Ненавидят сыны Измаила
Авраама и Сары сынов.

Никакой не осилить любови
Тех, в ком бродит, сокрытая тьмой,
Эта злость против собственной крови,
Что разбавлена кровью чужой.

 03.08.06.







 * * *
 «Не выходи из комнаты,
 не совершай ошибку…»
 И.Бродский
Когда сирена воет в Маалоте,
Летит железо, сеющее смерть,
Стоять ты должен в лестничном пролёте,
Поскольку до подвала не успеть.

И если вдруг осколки бьют по крыше
И баррикад от Хроноса не снять,
Успей в подвал – иначе ты не выжил,
А если вышел – нечего пенять.

 05.08.06.






 * * *
В бомбоубежище танцы… Наверно,
Что-то с глазами, иль первый канал,
С горя подвинулся, шутит ли скверно –
Прежде такого нигде не видал.

Не времена наши – злобные волки,
Как написал я об этом вчера...
Первой войны остывают осколки
Там, где положено. Возле ребра.

 06.08.06.









 * * *
 Президент Венесуэлы Уго Чавес заявил, что его страна может
 разорвать дипломатические отношения с Израилем в знак протеста
 против войны на Ближнем Востоке.
 http://news.bbc.co.uk/hi/russian/news/default.stm

Нам отвечать приходится по делу
И никого я в том не упрекну:
Теперь я буду знать Венесуэлу,
Далёкую и важную страну.

Как жалко, что невежество и зависть
В просторный мир мне закрывали дверь!
Но понял я, что есть там Уго Чавес,
Их президент, знакомый мне теперь.

Я галстук на кадык себе повесил
И лучший из комода взял камзол…
Пусть будет он всегда здоров и весел
И никогда – печален или зол.

 09.08.06.







* * *
Любая жизнь поэту дорога,
Но не минуть вопроса мне тяжёлого:
Мы закидали шапками врага
Иль нам враги вскружить сумели голову?

Мы собственные раны бередим
И не смолчать рассудку перегретому:
Я не сужу, но буду сам судим,
И не с кого спросить пока поэтому.

 10.08.06.






 * * *
Не всем хватает места на земле,
И кто не спит, сминает тех, кто дремлет,
И после их закапывает в землю,
Из тёплой плоти делая желе..

И праведный распаливая гнев
На мёртвого, и всё его потомство,
Жестоко обличает вероломство
Покойника, ушедшего в отсев.

И, благородством собственным гордясь,
Себе он ставит памятник, и детям
Рассказывает, как боролся с этим…
Ну, как его – чья жизнь не удалась.

Потом опишет, пакостная шкодь,
Весь заговор всемирного еврейства,
А с неба усмехается Господь,
Последний Каин этого злодейства…

 11.08.06.







 * * *
Порой живой не имет срама,
Куда б судьба ни занесла,
Но поверяет жизнь упрямо
Земные скорбные дела.

Вскрывая грудь, как землю плугом,
Любой проявится закал:
Кто другом был – остался другом,
Кто был ничем – никем не стал.

 11.08.06.








 * * *
В эти выходные ( 11-12-13 августа)
 землян ждет метеорный дождь.
Из газет.
Мы из холода тянемся к зною,
Вашей музыки слушая медь,
Но поток Персеид над Землёю
Из-под мрамора нам не узреть.

Мы свои телескопы достанем,
Чтоб увидеть всё то, что нигде…
Если встанем, друзья, если встанем
Рядом с вами на Страшном суде.

 11.08.06.






 * * *
Солдаты возвращаются с войны
Коротенькой – всего какой-то месяц,
Ни победить не дали им, ни взвесить
Всезнающих политиков вины.
 
Под каскою весёлое лицо,
«Привет жене…», «Приду, увижу дочку…» –
И танки отступают по кусочку
От баррикад противной стороны.

Надолго ли? – об этом нам нельзя
Задуматься – за нас решает кто-то,
Чужие авантюры и заботы,
Мучительная пленников стезя.

Когда б мне тоже вынести урок –
Но некого спросить про уравненья,
Где нет ни отведённого решенья,
Ни даже правды, высказанной в срок.

 14.08.06.








 * * *
Беспощадна судьба и бездонна,
И всерьёз навевают печаль
Это жуткое слово «арнона»,
Это страшное слово «хашмаль».

Но, как вечно саднящая рана,
Неспокойному сердцу урон,
Буквы «заль», на столбах и экранах
В этой вечной стране похорон.
_______________

Примечания:

Арнона – земельный налог;
Хашмаль – (плата за) электроэнергию;
«Заль» – от «зикарон ле браха» –
 – блаженной памяти.

 15.08.06.







 * * *
Где-то капелька света открылась на миг –
И опять ненадолго стемнело,
Скоро хрупкое это укрытье, старик,
Не одно себе выберет тело.

 Дальномер бесполезен, и тихо у нас,
 Может быть, до ближайшего раза,
Нам сегодня опять не отдали приказ,
– Мы не будем стрелять без приказа!
 
Зря Луна за сетчаткою стелет сукно
Половинкой бильярдного шара,
На моей половине планеты темно –
От Ратманова и до Дакара.

И никто не узнает, что стало со мной,
Лишь Рахель да детишки-сироты,
Я лежу на на бетоне за тонкой стеной,
Аль-Калия – за два поворота.

О, клыкастые челюсти чудищ стальных,
Сколько плоти о вас разобьётся!
Нам велели собой заслонить остальных,
Кто беречь наши души клянётся.

И когда же поймут идиоты, сполна
Возле нас прозябавшие сиро:
Жизнью смерть не прикрыть, потому что она
За пределами этого мира.

 30.08.06.






 Второе письмо с войны

Пестрее, чем вагончики трамвая,
Дома стоят, полно вокруг листвы.
Война уже закончилась. Другая
Нескоро, я надеюсь – но, увы,

Нам не дано судить об этом прямо,
А суд кривой не к месту, как ни глянь,
И там, где сквозь прицелы – панорама,
Где дым ещё царапает гортань,

Мне Болдино мерещится. Подобен
Тому, кто даже тут порой звучит,
Я в октябре писать ещё способен,
И только это с ним меня роднит.

Мы здесь пока не ведаем традиций,
И кошельки по-прежнему пусты,
Заложники запутанных амбиций
И светлой человеческой мечты.

Пусть наглые порой кривятся рожи,
Мои анкеты грубо шевеля,
Земля и государство – непохожи,
Поскольку люди – это не земля.

Здесь есть нефанатичные раввины,
Спроси – и он ответ найдёт всему,
Известные успехи медицины,
Наверное, обязаны тому,

Что в почве и воде немало йода.
Не зря меня влекла сюда звезда:
В том городе, где прожил больше года,
Легко найду дорогу хоть куда.

Напоминает прошлое не то, что
Обычно глаз выхватывает днём:
От англичан оставшаяся почта,
Таможня, вся увитая плющом,

А прочее – венцы архитектуры
Ввиду того, с расчётом наперёд,
Что войны здесь привычней диктатуры
В иных местах, где спит другой народ.

Умеют здесь в смешном задоре странном
Свою судьбу вынашивать в груди,
И снова позади война с Ливаном
И с Сирией как будто – впереди.

Кто знает, что рассвет готовит новый
Для тех, кому о прежних не забыть?
Но если досчитаться не готовы
Меня, где был – то так тому и быть.

И столько красоты, приятной глазу,
И тонкие сбываются мечты…
Я б пожалел, наверно, что не сразу
Родился здесь – когда б ещё не ты.

 13 – 14.10.06.







 * * *
Здесь, где в сетях всеведущего веба
Гуляешь за заборами, храбрец,
Летающий дракон плюётся с неба,
Не доставая чудища вконец.

Мне ль было счастья большего не надо,
Когда сюда с таким вошёл трудом,
Где каждый день выносят из из-под града
Железным искалеченных дождём?

Среди восточных ласковых красавиц
Не ими сердце занято пока.
Как тут смешны Шейлок-заимодавец
И Тевье, что разносчик молока!

В предательством раскопанном овраге –
Потомки стран, что враз не схватит взгляд,
Да миром заведённые бумаги
Об усмиренье тех, в кого палят.
 
Десятилетья слышимая нота,
Здесь, как набат, и вслед ему бредут
Пустые разговоры о высотах,
Что нынче безымянными зовут.

И ослеплён прожекторами сплетен,
Как Полифем с уродливым лицом,
Не чует мир, что ждёт его за этим
Задуманным подонками концом.

 11.12.06.









 Часть третья

 Избранные письма Иосифу







 Письмо Иосифу Бродскому
 (Оказавшееся первым)

Не патриарх и не грешник (читайте ниже),
Всё, чего ждал, происходит теперь со мной,
Я, стерегущий орешник в своём Париже,
Вечный скандал – натыкаюсь на земляной.

Не потому ведь, что жил в постоянном страхе
И не ловил бутербродов чужих куски –
Просто я мало кого посылаю на хер
И оттого весь зажат, как деталь в тиски.

Спи или пой – опоздала фортуна-кобра,
Любишь кататься – вчера приходи в манеж,
Легче дышать – но устали качаться рёбра–
Качество жизни осталось, хоть воздух свеж.

Господи, там, в вышине собери усилья,
Кровопролитьям воздай поголовный лёд,
Бродит по мне обдирающий твой напильник
И до шлифовки ещё не один проход…

Где ж это я? – Да всё там же, в своей постели.
«Как вам спалося?» – изящный войдёт Прево –
«Точно свинья, собираю в земле трюфели»…
– С праздником, Ося, похожим на рождество!

1995.





Второе письмо Иосифу Бродскому

Жизнь, ты так хороша, что, раскинув карты,
Я дожил не спеша до Восьмого марта,
И теперь пробираюсь, наглец увёрткий,
К году, новому, как Дед-Мороз в обёртке.

Измеряю шагами свои палаты,
Эх вы, ноги, да были бы вы крылаты,
Не потратив из премии ни полушки,
Я из вас бы надёргал ковры-подушки.

Но и здесь, на земле, я решил лечиться
И, чихая, насыпал в ведро горчицы,
Как учили Агрикола* иль Агриппа** –
Полководец, владевший секретом гриппа.

Мне приснилось, что вышел усталый дворник,
Вымел из-под дивана мой первый сборник,
Где, к плечу головёнку склонив устало,
Растаращил глазёнки пацан Шагала.***

Оглянусь – не застыну женою Лота,
Лишь из ящика выну простое фото,
Вот таким меня в детстве любила мама..
Где же дней твоих пепел?–во двор и прямо…

 –––––––––––––

Примечания:

* – Агрикола – одна из авторов пособия по
немецкому языку «Слова и выражения»,
зд.: шутка автора.
** – Агриппа – римский полководец, спод-
вижник императора Августа. Много строил,
в т. ч. термы (бани).
*** – Сон о моём сборнике (будущем) с
детским лицом на обложке–подлинный.

1995.






 
 Третье письмо Иосифу Бродскому

Спирт обязательно испаряется через пробку,
Бутерброд нагло падает маслом вниз,
Окружающий мир то раскроет объятья робко,
То трепещет, как банный лист,

Не желая иметь с тобой никакого дела
И презрением вечного к временному дыша,
Потому, что он solid – то-есть, твёрдое тело,
А ты – всего-навсего душа.

И в таком своём качестве ты ничего не стоишь,
За тебя не получишь ни молодость, ни любовь,
И судьба промахнулась – бывает и с ней такое,
Что и значит – не в глаз, а в бровь.

 1995.







 Седьмое письмо Иосифу Бродскому

Нынче с рассветом, внимая докучливой даме,
Я о тебе вдруг услышал последнюю весть:
Нет тебя где-то – в Париже, Кале, Амстердаме,
Часть твоей речи со мной – это редкая честь.

И в поцелуе, воздушном, как шарик из детства,
Вряд ли герою земное грозит забытьё,
Я претендую на большую долю наследства –
Знать, что со мною останется слово твоё.

Не по плечу одному это гулкое зданье,
То, о котором незрячий не скажет: Смотри!
В шири подлунной чуть слышу твоё бормотанье –
Главное горе вороной картавит внутри.

Я обращаю лицо своё к западу, странно
Не беспокоясь о том, что подумают львы,
И пролетая над градом пророчицы Анны,
Кланяюсь в пояс еврейскому сыну Невы.

 1996.






 Восьмое письмо
 Иосифу Бродскому

Ты переехал всё-таки туда,
Где не отыщешь линию прибоя,
Где не спасёт горячая вода
От холода вселенского покоя.

А в мире, где перила коротки,
Где навсегда беспомощны чернила,
Я не успел подать тебе руки,
Что вряд ли бы хоть что-то изменило.

Зато теперь ты тем не по зубам,
Кто не давал обнять тебя за плечи,
И никаким таможенным столбам
Не отвратить последующей встречи.

1996.






 Девятое письмо
 Иосифу Бродскому

Как бездомного, к счастью, не обокрасть,
Так тебя не достать теперь из рядов,
Где тебе не страшна никакая власть –
Впрочем, ты не боялся её и «до».

И в подштанниках цвета морской волны,
В деревянной ли паре червям назло,
Ты теперь проникаешь в любые сны,
Что при жизни достаточно тяжело.

И, бессмертней, чем шелест любых поэм,
Чьи страницы устало листал с конца,
Ты ушёл к Марциалу, к Сенеке, к тем,
Кто, как ты, не успели сменить сердца.

1996.







 Двенадцатое письмо
 Иосифу Бродскому

Точно флюс, однобоко горит духовка,
Выполняя заветы Козьмы Пруткова,
Я сижу над огнём, я читаю ловко
Пухлый томик – а что в нём, скажи, такого?

Я в рассеянном чтенье не вижу толка,
У меня в секретере пустая полка,
Там, где место для Библии или «Дара»,
Ты с Вольтером – довольно плохая пара.

Я брожу, волоча одиноко ноги,
Я напрасно готовлюсь к иной дороге,
Кто всю жизнь, задыхаясь, стоит у бровки,
Проскрипит, точно старая дверь в кладовке.

Том лежит, повторяя изгибы стула,
Точно женщина с кожей прозрачно-тонкой,
Что-то ночью сегодня меня качнуло
Иль толкнуло. Так чувствует мать ребёнка.

Крикнуть ястребом,* осени ли дождаться,
Приготовиться засветло, подобраться,
Видишь денежку – pick it!** Не спи, чудила –
Single ticket – в один бы конец хватило.***

И пока разорённый конец аорты
Не забыл ещё тело второго сорта,
Ты не дама у сердца. Но в той же мере
Мне никто не заменит моей потери.
–––––––––––––––––––––

Примечания:

* – См. «Осенний крик ястреба» И.Б.
** – Подбери! (англ).
*** – Билет в один конец (англ).

 1997



 Тринадцатое письмо
 Иосифу Бродскому

Тот, кто слишком уж сильно подвержен чувствам,
Не сумеет вовек овладеть искусством
Затыканья придурков, добычи денег –
Доказательство, что не совсем бездельник.

Так как площадь души не равна размеру
Сердца, даже разросшегося не в меру,
Я снимаю с артерии шарфик душный:
Разрешите представиться: Равнодушный.

Мы, врачам не доверившие скелета,
Проживём по Форсайту сухое лето,
Из пустого колодца ползёт верёвка,
Всё, что нам остаётся – улечься ловко,

Как Иван на лопату – да шире руки
Растопырь – нету проку от сей науки:
Инструмент из-под сажени доставая,
Здесь в момент и достанет тебя косая.

Я не верил стандартам, весам и мерам,
Мне осёл Буриданов служил примером
Поведенья, достойного подражанья,
Гороскопом предсказанного заране.

В этой тиши и глади загнёшься скоро,
К счастью, счастье чревато зерном раздора
И пираньи-завистники рвут на части –
Вот тогда понимаешь, что значит счастье!

Эта песня без правил лишь тем понятна,
Кто себе не оставил пути обратно,
Отчего и случается быть поэтом,
Избегающим скотства зимой и летом.

 1998.




 Четырнадцатое письмо
 Иосифу Бродскому

Не слишком ли много бумаги за несколько лет
Я трачу на честь, для которой не знаю названья:
Пишу человеку, которого попросту нет,
А если и есть – только прах в тесноте мирозданья.

Гренада ль, Севилья объяты дремотой дурной,
Вокруг ерунда, от которой укрыться не вправе,
Какого б усилья ни стоила встреча с тобой,
Судьба никогда не позволит увидеться въяви.

Нас скоро измором безмолвие в клещи возьмёт,
Хоть волком завой, стихотворство – пустые забавы,
Гигант, пред которым от ужаса сводит живот,
Сожжённой листвой удобрит усечённые главы.

Вздохни, подворотня, и вновь человеку налей,
И веточкой хвойной у ног расстелись человеку,
Двадцатая сотня зияет обильем нулей –
И это достойный итог уходящему веку.

 2001.






 Пятнадцатое письмо Иосифу Бродскому

С точки зрения смерти вся жизнь есть случайный скрип
Заржавелой калитки, усыпанный жёлтым сквер,
Холодок валидола, горячечный чай из лип
По ночам, когда даже сосед по палате сер.

Безнадёжен котёл. Не добыть по ночам тепла.
Неудобна постель. Без подушки нельзя упасть.
И робеет планета, которая так ждала,
Что когда-нибудь мрак над тобою разинет пасть.

 1999.






 Шестнадцатое письмо
 Иосифу Бродскому

Наш бессонный удел – петь акафист, лишённый смысла,
Но понятный любому, кто слышать способен тон,
Мой загривок терпел все немыслимые коромысла,
Погружённые в омут видений былых времён.

А сегодня, пока у матроса бела рубаха,
Он задраит отсек, онемелые пальцы сжав,
Неподвижней зверька, замирающего от страха,
Когда мимо него бесконечный ползёт удав,

Наша жалкая ложь, что стыдливо зовётся речью
И подобием стона вздымается к облакам,
От судьбы не уйдёшь, но не надо палить картечью
По её неуклонно смыкающимся клыкам.

Из парадного зала во тьму, что тобою дышит,
Там, где с горькой потерей смириться больней всего –
Это всё, что сказал я тому, кто не может слышать,
Хотя хочется верить, что слышит – как я его.
 
 04 – 22.10.2000.






 Семнадцатое письмо
 Иосифу Бродскому

Бронхиальное дерево хуже любого ствола:
Изо всех в человеке сплетённых извилистых трубок
Засоряется первым, и тут уж нужны шомпола
Да колотит озноб, хоть средь лета ищи полушубок.

Впрочем, ныне и здравому жизнь эта тоже не мёд,
Он обшарит пальто, кошелёк сберегая заране,
Ты ж шаману лукавому веришь, мышиный помёт
Принимая за то, что спасёт от удушливой дряни.

Терпеливей зануды колючее щупаешь дно,
В предрассветной тиши организму давая поблажку,
Бережёмся простуды, но двери планеты давно –
Вроде русской души, что, известно, всегда нараспашку.

 2001.







 Восемнадцатое письмо
 Иосифу Бродскому

Жизнь, как Гитлер, жестока, и столько в ней есть ерунды –
Даже шагу ступить – в темноте не увидишь воочью,
Потребление тока сродни потребленью воды,
Только хочется пить, разумеется днём, а не ночью.

Мы немного достигли, и в чём бы держалась душа,
Если б не было дней, где стихи – как глоток кислорода,
Я оставил и Библию – в общем она хороша,
Только всюду и в ней – кровь, насилие, ложь, несвобода.

Средь огромного мира стою, точно в тёмном лесу,
Не алкаю утех, но работаю верхним копытом,
Не воздвигну кумира, и идолов я не спасу –
Даже парочку тех, что на днях подорвут динамитом.

Побеждая сонливость, маша бесполезным крылом,
Предоставить судьбе ты не смог ни малейшего шанса,
Я ищу справедливости в прошлом. Так задним числом
Подтверждают диагноз, итог и остаток баланса.

 16.04.2001.






 Двадцатое письмо
 Иосифу Бродскому

Опять февраль колотится в стекло,
Тепла и света требует чело,
Но далеко до этого пока мне,
Заветный перелистывая том,
Я неизменно думаю о том,
Что вещи без творца – как пыль на камне.

К тебе, Иосиф, незачем взывать.
Приговорён надеяться и ждать,
О времени забочусь неуклонно,
Которого приметы чуть видны,
Но всё ж порой мои тревожат сны –
Когда меня найдёт ладья Харона.

Но чем теперь ответствовать судьбе?
Не тем ли, что, не встретившись тебе,
Угрюмо по своей дороге длинной
Из темноты бредя в другую тьму,
Я приближался изредка к тому
Хребту, что окружал твои вершины.

 2002.








 Часть четвёртая

 Переводы

 

 ЛИМЕРИКИ

 Перевод с английского




 Битва с чайником

Переводы лимериков из книги “Topsy-turvy world”
English Humour in Verse, M. Progress, 1978.
Мир вверх тормашками (Английский юмор в стихах),
на англ. яз., изд. 2. Сост. Н.М.Демуровой.,
М. «Прогресс», 1978.



 * * *
An accident happened to my brother Jim
When somebody threw a tomato at him.
Tomatoes are juicy and don’t hurt the skin,
But this one was specially packed in a tin.

С братишкою Джимом случилась беда –
Ему помидоркой попали... сюда.
Порой в нашей жизни бывает и так,
Да только от банки остался синяк.

 1999.



 * * *
There was an old man with a nose
Who said: “If you choose to suppose
That my nose is too long, you are certainly wrong!”
That remarkable man with a nose.

Жил да был длинноносый старик,
Говорил он, срываясь на крик:
«Ошибаешься, брат, я совсем не носат!»,
Этот странный носатый старик.

 1999.




 * * *
There was a young lady of Russia,
Who screamed so that nobody could hush her,
Her screams were extreme, no one heard such a scream
As was screamed by that lady of Russia.

Как-то раз одна русская дама
На весь свет раскричалась упрямо,
Громче криков вовек не слыхал человек,
Как кричала та русская дама.

 1999.



 * * *
This spot is the sweetest I’ve seen in my life,
For it raises my flowers and covers my wife.

Мне этот холм милей любого друга,
На нём цветы, под ним – моя супруга.

 1999.


 


 * * *
A rare old bird is the pelican,
His beak holds more than his belican*,
He can hold in his beak
Enough food for a week,
I’m damned if I know how the helican**.
__________________________

* – belican = belly can.
** – (how the) hell he can.

Странная птица – вон тот пеликан,
Клюв набивает он, точно карман,
Больше вместить не сумеет живот –
Чёрт разберёт его, как он живёт!

 1999.




 * * *
There was an old man of Toulouse
Who purchased a new pair of shoes,
When they asked: “Are they pleasant?”
He said: “Not at present!”
That turbid old man of Toulоuse.

Жил да был человек из Тулузы,
Он купил себе новые шузы,
На вопрос, по ноге ли,
«Ишь, чего захотели!»
Отвечал всем чудак из Тулузы.

 1999.





 * * *
There was a young lady in white
Who looked down at the depths of the night,
But the birds of the air
 filled her heart with despair
And oppressed that young lady in white.

Эта девушка, юная очень,
Любовалась глубинами ночи,
Но полночные птицы и твари
Лишь отчаянье ей навевали,
И пришлось ей отчаянью сдаться
И совсем перестать любоваться.

 1999.





 * * *
 There was an old man who when little
Fell casually into a kettle,
But, growing too stout, he could never get out
So he passed all his life in that kettle.


 Вариант А

Видишь в чайнике деда седого?
Я-то помню его молодого.
Хулиганя, случайно он попал в этот чайник,
Растолстел – и не вылезет снова.


 Вариант Б

Вот наш дед, и живёт он на свете
В самоваре, что там, на буфете,
В самовар этот звонкий он свалился ребёнком –
Баловаться не следует, дети!


 Вариант В

Хулиганя, собой он гордился
И нечаянно в чайник свалился,
И не вылез, поскольку там толстел он – и только,
Так и жил он – и чайником бился.

 1999.






 * * *
There was a young lady of Siam
Who said to her lover young Kiam:
 If you kiss me, of course
 You will have to use force
 But God knows you are stronger
 than I am.


 Вариант А

Если б ты целовал меня, милый,
Я была бы бороться не в силах,
Потому что я спорить не смею:
Видит Бог – ты намного сильнее.

(Неясно место действия).



 Вариант Б

Коль ты полезешь целоваться,
А разрешенья не спросил,
Не стану я сопротивляться,
Напрасно чтоб не тратить сил.

(Ритм не английский).



 Вариант В

Раз сиамская юная дама
Говорила юнцу из Сиама:
Вы меня целовать не спешите,
Вы сильней – всё равно победите.

(Неточно конец).


 Вариант Г

Целовать коль захочешь меня ты,
Не уйти тебе, друг, от расплаты,
Я совсем не согласна, и страдаю ужасно,
Хоть и знаю – сильнее, чем я, ты.

(Soso lala).



 Вариант Д

Как-то юную леди спросили:
Вы ему поцелуй разрешили?
И она отвечала: Ха, ничуть не бывало,
Подчинялась лишь грубой я силе.

(Близко, но не 100%).



 Вариант Е
 (Окончательный).

Целовать меня можно лишь силой, –
Так сиамцу сиамка твердила,
И прошу – не суди меня строго:
Видит Бог – ты сильнее намного.

 1999.





 * * *
There was an old man of the Border
Who lived in the utmost disorder,
He danced with a cat and made tea in his hat
Which vexed all the folks of the Border.


Жил старик возле города Вена,
Безобразничал он неизменно,
Спал с жирафом он в клетке,
Жарил яйца в жилетке,
И доверье терял постепенно.

 1991.




 * * *
I wish that my room had a floor,
I don’t care so much for a door,
But this walking around
Without touching the ground
Is getting to be quite a bore.


Я хочу, чтобы в комнате были полы,
Что там дверь или стены и даже углы!
Но ходить, не касаясь опоры,
Надоест мне до чёртиков скоро.

 1999.



 * * *
There’s a clever old miser who tries
Every method to e-con-o-mise,
He said with a wink,
“I save gallons of ink
by simply not dotting my i’s”.


 
 Вариант А

Этот жадный и мелочный скряга
Экономил на чём только мог:
Он чернилом писал по бумаге,
А потом он писал между строк.


 Вариант Б

Чтоб денег меньше уходило,
Во всём стараясь и везде,
Он разбавлял водой чернила,
Но экономил на воде.


 Вариант В

Этот старый и жадный чудила
Приговаривал часто: «Гляди,
Экономится масса чернила,
Если точки не ставить над «и».

 1999.




 * * *
There was a young man of South Bay,
Making fireworks one summer day
He dropped his cigar
 In the gunpowder jar…
There was a young man of South Bay.


 Вариант А

Этот парень зимою и летом
Всё из пороха делал ракеты,
А потом уронил сигарету –
И с тех пор ни зимою, ни летом…


 Вариант Б

 Эпитафия мастеру
 фейерверков

В бочку с порохом когда-то
Он сигару уронил,
И с тех пор всегда ребята
Говорят о парне: «Был…»


 Вариант В

Нет, не зря ему твердили: «Лихо
Не играй со спичками, дружок!»
Делал он из пороха шутихи
И взлетел с шутихой в потолок.

 1999.





 * * *
There was an old lady who said
When she found a thief under her bed:
 “Get up from the floor,
You’re too near the door,
And you may catch a cold in your head!”

 
Леди старая раз под кроватью
Обнаружила вора – проклятье!
И сказала: «Мужчина,
 ведь кругом холодина,
Вы простудитесь, нате Вам платье!»
 
 1999.




 * * *
There was a fat man from Lahore,
The same shape behind as before.
They did not know where
To offer a chair.
So he had to sit down on the floor.


Он сидел на полу, протирая штаны,
Он везде одинаковой был толщины,
И никто б не рискнул
Предложить ему стул –
Непонятно, с какой стороны!
 
 1999.




 Микроб

Перевод с английского (весьма вольный)
стихотворения Питера Гуля “The Microbe”
(“Topsy-turvy World”, M., Progress, 1978., p.159.)

 I
 Текст оригинала

 The Microbe
 By Peter Gool

The Microbe is so very small
You cannot make him out at all,
But many sanguine people hope
To see him through a microscope.
His jointed tongue that lies beneath
A hundred curious rows of teeth.
His seven tufted tails with lots
Of lovely pink and purple spots,
On each of which a pattern stands
Composed of forty separate bands;
His eyebrows of a tender green;
All these have never yet been seeen –
But Scientists who ought to know,
Assure us that they must be so…
Oh! Let us never, never doubt
What nobody is sure about!


 II
 Вольный перевод

 Микроб
 Питер Гуль

Медно-красные зубы микроба сияют в ночи,
Жёлто-розовый хвост распушён, как цветочные кисти,
На его животе для консервных жестянок ключи
Нарисованы вкось и нежны, как салатные листья.

Если топнет ногой – затрясётся под нею земля,
Он зевает – и пасть открывается жерлом вулкана,
На его якорях – заржавелая цепь корабля,
Что несётся по бурным и диким волнам океана.

На диковинный лоб прядь косая ползёт, торопясь,
Приукрасить спеша от загара блестящую кожу,
Безупречен микроб, и минувшего с будущим связь
Он поёт, дорожа тем, что даже микробу дороже.

Он глотает сироп, извергая сиреневый дым,
Бороздя облака, он парит в поднебесье крылато…
Говорят, что микроб неизменно бывает таким,
А учёным пока полагается верить, ребята!

 2002.







 Стихотворение Б.Рубежова
 на английском языке

I wear neither hat nor kilt,
(It’s my unhappy fate),
I want to have my house rebuilt,
I want my debts repayed,

My bones fixed, my cocktail mixed,
My boat sailed and brisk,
That is not all, but it’s my trick
And I will run the risk.

 17.10.05.









 Переводы с немецкого



 R.M.Rilke
 Die armen Worte

Die armen Worte, die im Alltag darben,
die unscheinbaren Worte, lieb ich so.
Aus meinen Festen schenk ich ihnen Farben,
da laecheln sie und werden langsam froh.

Ihr Wesen, das sie bang in sich bezwangen,
erneut sich deutlich, dass es jeder sieht;
sie sind noch niemals im Gesang gegangen
und schauernd schreiten sie in meinem Lied.

Rainer Maria Rilke, 6.11.1897, Berlin-Wilmersdorf




 Р.М.Рильке
 Слова-бедняги

 Перевод с немецкого
 (С благодарностью Елене
 Александровой)
 
Слова-бедняги, стёртые порою,
Неброские, я так их все люблю,
Я краски им чудесные открою,
И улыбнуться ласково велю.

И суть, что боязливо в них таилась,
Отчётливо проявится для вас,
И в песне, что впервые им открылась,
Они шагают трепетно сейчас.

Райнер Мария Рильке, 6.11.1987, Берлин–Вильмерсдорф.

 16.03.06.





 R.M.Rilke
 Der Panther
 Im Jardin des Plantes, Paris

Sein Blick ist vom Voruebergehn der Staebe
so mued geworden, dass er nichts mehr haelt.
Ihm ist, als ob es tausend Staebe gaebe
und hinter tausend Staeben keine Welt.

Der weiche Gang geschmeidig starker Schritte,
der sich im allerkleinsten Kreise dreht,
ist wie ein Tanz von Kraft um eine Mitte,
in der betaeubt ein grosser Wille steht.

Nur manchmal schiebt der Vorhang der Pupille
sich lautlos auf -. Dann geht ein Bild hinein,
geht durch der Glieder angespannte Stille -
und hoert im Herzen auf zu sein.

Rainer Maria Rilke, 6.11.1902, Paris




 Пантера
 В Жарден де План, Париж

Её глаза, усталые от бега
Железных прутьев, кажутся пусты,
И мир вокруг, тоска его и нега –
Как отраженье этой слепоты.

Пружиной, точно в танце, полном боли,
По тесной клетке мечется, тиха,
И узок круг, где в центре – только воля,
Но и она податливо-глуха.

Лишь иногда, подняв, как штору, веко,
Случайный образ выхватит зрачком,
И он мелькнёт по членам тенью некой
И в сердце скроется потом.

Райнер Мария Рильке, 6.11.1902, Париж.

 21.03.06.





 Часть пятая

 Юмор






 Романс Овидия Пруткова

Когда, в смятенье и дыму,
Душа не помнила о теле,
Вы ключ к замочку своему
Отдали мне – Вы так хотели.

Но били, точно кирпичи,
По нам судьбы метеориты:
Вы отдавали мен ключи,
От боли ж не было защиты.

Прошли, смирились, отболев,
Сердечных мук тоска и пламя,
Утихли ненависть и гнев –
Но вновь идёте Вы с ключами.

Мне сердца Вашего замка ль,
Других сердец застёжек-молний –
Я обо всех доныне помню,
И хоть утраченного жаль

Былого трепета в ночи,
Иссохших губ для новых песен,
Не оставляйте мне ключи –
Мне Ваш замок неинтересен.

 2002.






 Зимний вальс Овидия Пруткова

Там, где давно мы не слышали музыки дивной,
Чья-то рука опустилась на клавиши вдруг,
Что мне вино рядом с прелестью Вашей наивной?
Два лепестка Ваших губ замыкаются в круг.

В чёрном квадрате снежинки за окнами тают,
Капелька вниз по стеклянному полю бежит,
Вы привлекательны – это меня привлекает,
Я удивителен – пусть это Вас удивит.

Мне бы обнять Ваши плечи, но это ль не дерзость?
И не понять, с оболочкой прощаясь земной,
Чья же рука это счастье нежданное держит,
Кто нам играет, пока ты танцуешь со мной?

 2002.






 * * *
Равнодушен к пагубному пьянству,
Человек без почечных камней,
Я дошёл до грани графоманства
И остановился перед ней.

Но последней жертвы ей хватало –
Вздыбилась она что было сил
И меня к себе не подпускала,
Хоть упорно я её теснил.

Говорю ей: «Что за проволочки?
Дай пройти, хоть душу мне изрань!»
Говорю: «Давно дошёл до точки.»
– А она не слушается, дрянь.

Солнце из осеннего тумана
Выглянуло – нет на мне лица.
Так мы с ней стоим, как два барана –
Вечная трагедия творца.

 1992.





 Испанские мотивы

Вдоль кварталов полусонных
Песнь моя летит, как птица,
Я похож сейчас на дона,
Что решил опохмелиться.

Как юнец невинно-пылкий
И совсем ещё не старый,
С неизменною гитарой
Я иду сдавать бутылки.

В одиночестве тоскуя,
Солнца шар стремится к Югу,
Я ж найду себе другую,
Краснобокую подругу.

И с огурчиком солёным
Мы вдвоём, родные братья,
Под твоим стоим балконом,
Жадно слушая проклятья.

 1993.






 * * *
Когда над нами этим летом
С бесплатным в Африку билетом
Срывалось солнышко в пике,
Я услыхал на рынке где-то –
Искали местного поэта
В убогом нашем городке:

 «Вон тот, под деревом стоящий,
Поэт, должно быть, настоящий,
Противник холода и тьмы,
С такими мрачными глазами:
Он никогда не будет с нами,
Но с ним всё время будем мы.

И потому его порывы,
Сверхблагородны или лживы,
Насквоэь под рёбрами видны,
Не зря витийствуют в народе
О замечательной породе:
Поэты редки, как слоны».

И я сказал: «Согласен, люди.
Пускай теперь он с нами будет,
И если скажет – не солжёт.
Стакан воды да хлеба корца –
Поберегите стихотворца,
Он вас от бед убережёт!»

 1994.





 Признания жука

Я жук. Жаботы полон,
Жанятий – миллион,
Живу я, женским полом
Жужживо увлечён.

Не очень-то желанна
Анжела или Анна,
Жато весьма блаженна
Жантильная Жужанна.

Скажу, собравшись с духом:
Мечты жаветней нет:
Она жужжит над ухом
И вяжет мне жилет.

1994.





 Экспромт после
 рекламы на TV

 Cardigan–шерстяная кофта
 на пуговицах, без воротника.
Англо-русский словарь
 В.К.Мюллера.
Говорила папе мама:
– Что ты, милый, морщишь нос?
Это новая реклама –
«Кардиган» от «Вигорос».

Знал ты Ватта и Нагана,
И Кулона, фунт и гран,
Но не знать про Кардигана?
Ты, товарищ, хулиган!

Ты же просто недоучка,
С кем живу я, ё-моё!
Это есть такая штучка,
Носят женщины её.

Если ж вдруг от этих слов ты
Побледнел уже слегка,
Объясняю: это кофта,
Только без воротника.

 1994.



 Овидий Прутков
 У них и у нас

Из-под облака в воздухе сонном
Журавлиный доносится крик,
На мерси отвечают пардоном
Те, кто знает французский язык.

Заграницу далёко и близко
Видел я, да не знал ей цены,
Только помню, как Монина Лизка
Улыбалася мне со стены.

Эх, ещё б мне червончик вчерашний
Да удариться разом в загул!
Я б залез на Эйфелеву башню,
Чтоб оттуда кричать караул.

А у них – хоть пожрать доотвала,
Только встал – на работу спеши...
Не понять им в тисках капитала
Всей загадочной русской души!

 1994.





 Овидий Прутков

Весь день я вчера просидел за столом,
А выглянул – что это? – Ах!
Любимая женщина шла под окном
С тяжёлой авоськой в руках.

Нелёгкое бремя тревог и страстей
Тащил я в тот вечер и ночь,
Я думал всё время: Ну как это ей
Никто не решился помочь?

1994.





 Овидий Прутков
 Уголь и лава

Какая странная эпоха!
Не понимаю, почему
Всё чаще мне бывает плохо –
А хорошо, скажи, кому?

И хоть могло мне быть и хуже,
Ты всё ж поближе рассмотри:
Как всё обуглилось снаружи!
Как всё расплавилось внутри!

 1994.







 * * *
Во мне боролись два начала,
Одно измучилось, устало,
Но, проявив талант борца,
Решило биться до конца.

Зато другому хуже было:
Оно едва не победило,
Но, всё проколото насквозь,
Вдруг отступило – и сдалось.

А я обоим был, не скрою,
Душой, вершиной и пятою,
Удары меткие считал,
И с кем я – сам того не знал.

Вот так – один меж двух начал.

 1994.





 Овидий Прутков даёт
 медицинские советы автору


Милый друг! Не впадая в кокетство,
Согласимся, наверное, все мы:
Валерьянка – важнейшее средство
Укрепления нервной системы.

Учит жизни суровая школа
Лишь того, кто желает учиться:
Кратковремен успех корвалола,
Он в аптечке – случайная птица.

Ведь не зря же в полях спозаранку,
Забывая о корме скотины,
Собирает народ валерьянку,
Нагибая усталые спины.

1994.




 * * *
Высокий жизненный накал
Во мне попутчика искал,
Но я, рассерженный немало,
Не подпустил к себе нахала.

 1994.




 * * *
Я шёл по Пятой авеню,
Что загнивала на корню,
И вспоминал родной квартал,
Где я когда-то процветал.

 1994.



 Овидий Прутков

Мой друг, искать причины
Сегодня тяжело:
Глубокие морщины
Изрезали чело,

Куда мой стан девался –
Согнулся пополам,
А ведь вчера казался
Юнцом себе я сам.

Последнее из бедствий –
Небрежен стал и груб,
Всё оттого, что в детстве
Я плохо кушал суп!

1994.






 Овидий Прутков

Когда у нас редеют волосы,
На сердце остаются полосы,
Когда у нас редеют зубы,
Трубят вовсею унынья трубы,
Когда ж унынья мы полны,
Пропьём последние штаны.

Вот так, с унынием в обнимку,
Идёшь ты, пьяненький в дыминку,
Весь полосат, на всё готов –
И совершенно без штанов.

 1995.




 Овидий Прутков

Хоть немилосердна жизнь-лахудра,
Знать, характер у меня таков:
Я теперь настойчиво и мудро
Изучаю разных языков.

Ошибёшься в слове хоть на волос –
И гадай, пока не надоест –
Может, это cost, а, может, coast,
То ли это ghost, то ли guest.

Звёздную разглядывая россыпь,
Лоб холодный трогаю, как лёд,
То ли это gospel, то ли gossip –
Впрочем, кто сейчас его поймёт?

Having seen so very much of trouble,
Grief and woe, sorrow and luck,
Говорю: всего хужее бабы,
Отправляй их к лешему, чудак!

Перевод последней строфы:

Повидав немало в жизни, Пимен,
И печаль души, и сердца взбрык,
I can say: there’s nothing worse than women,
Let them go to hell – and be a brick!
 
 25.06.1996.






 Овидий Прутков

Всё чаще и пронзительнее снится
Последнее свидание, когда
Вы мне не разрешили объясниться,
И всё ушло, умчалось без следа.

Но копошится мысль в душе и в теле,
Она цинична, что ни говори:
Когда бы я любил на самом деле,
Я Вас бы не послушался, Мари!

 1996.





 Овидий Прутков

Мой друг, когда кружится голова
От мыслей, что детьми спешат толкаться,
Нас окружают разные слова,
С которыми непросто разобраться.

Владеть сим кладом, право, нелегко,
Но в суть вещей я проникаю сразу:
Молочница приносит молоко,
Проказница дарует нам проказу.

Пусть закрома словесные полны
В библиотеках бывшего Союза –
Чиновница присвоит нам чины,
И музыку в душе пробудит муза.

Пока ты сам ворочаешь едва
Тем языком, что запросто лукавит,
Словесница найдёт тебе слова,
А умница ума тебе прибавит.

Горячий, как из печки пирожок,
Счастливым оказавшийся в итоге,
Подвижница отдаст тебе движок,
Наложница возьмёт с тебя налоги.

Непросто уберечь бесценный дар,
Что нам оставил предок златоустый,
Пожарница зажжёт для нас пожар,
Капустница нарубит нам капусту.

Когда душа в смятенье уплывёт
В далёкие неведомые страны,
Налётчица сотрёт с тебя налёт,
Сановница споёт тебе осанну...

О недостатке времени скорбя,
Закончу стих, что так рождался жарко –
И только ты приносишь мне себя,
И нет милее этого подарка.

 1999.




 Утренняя лингвистическая песня
 Овидия Пруткова

Жизни добрые приметы – языковая культура,
Тут тебе и карты в руки, вся твоя над ними власть,
Класть на место все предметы учит нас литература,
Да и прочие науки учат нас на это класть.

Небрежение фольклором к чистоте приводит гадкой,
И доверившись успеха сладко-радостной стезе,
Не спеши косым под гору – иль останется загадкой,
На какой ещё подъехать сможешь ты к нему козе.

Разведя в горниле пламя, куй железную поэму,
Бей в победные литавры, сочиняй чудесный стих,
За рога, как Минотавра, к свету вытяни проблему,
Обойдись его рогами, коль не вырастил своих.

Шутки, павшие весомо, с губ, задумавших проделки
Над вокабулой невинной, могут выдержать не все,
Но средь этого Содома я всегда в своей тарелке
И верчусь, как та скотина, точно белка в колесе.

Пусть со мной не сваришь каши – потупляя очи долу,
Как последнею надеждой, осеняю вас крылом:
Хоть горька познанья чаша, торопитесь, дети, в школу –
Много разного, как прежде, нынче в школе узнаём.

Мне ль с Горацием тягаться – но и я, кладоискатель,
Знаю разные словечки, к коим смолоду привык,
Чтоб нигде не облажаться, говорю тебе, читатель:
Завсегда танцуй от печки, изучай родной язык!

 28.03.2000.







 Овидий Прутков на
 незаслуженном отдыхе

От дома нашего дорожка
К соседней станции ведёт,
Сижу спокойно у окошка,
А мимо девушка идёт.

Пусть не велит сестра-злодейка
Мне зря на девушек глядеть,
Куплю бинокль я себей-ка
И буду вечером балдеть.

И скоро сбудется, как в сказке,
Мой план тактический вот так:
Она ко мне поднимет глазки
И улыбнётся: Вот дурак!

 2000.







 Зимняя песня
 несостоявшегося
 котельщика

 Посв-ся Саше Соколову
 (За интонацию в прозе)

Натяну потеплее нательное
И запру ранним вечером дом,
Я пошёл бы работать в котельную,
Да боюсь, помешает диплом.

Интересно здесь, ёлки зелёные –
Печка, трубы, приборы, штатив,
 Да, наверно, ребята сплочённые
Не возьмут меня в свой коллектив.

Чувства здесь не особенно нежные
И суровы законы у них,
Хотя цены давно уж не прежние,
Им сподручней делить на троих.

И не то чтобы это могущество
Над стихиями сильно влекло,
Здесь одно только есть преимущество –
Что зимою бывает тепло.

1994.






 Баллада о стекле

Решив однажды на ходу, что жизнь моя прошла,
Я подложил себе в еду толчёного стекла,
Лежу, страдая, на боку, я загнан, точно волк –
Теперь чего ни истолку, навряд ли выйдет толк.

Ах, вы бы знали, чёрный дым струился как, упрям,
Когда ковали нас таким железом по бокам!
Нахмурюсь грозно, пусть сгорит беда моя, стара,
Да только «Поздно», – говорит угрюмая сестра.

 А за окном идёт народ и девушек полно,
  Чем отдавать меня в расход, откройте мне окно!
Есть у меня ещё денёк, удачлив я, богат,
И у твоих сумею ног растратить этот клад.

Чтоб были дни мои тихи на дальнем берегу,
Я сочиню тебе стихи, которые смогу,
Которых прежде не писал, они тебе потом
Заменят множество зеркал с единственным лицом.

Не для меня вилась лоза и пели соловьи,
Но только глянул я в глаза печальные твои –
«Я передумал, не готов, отдайте кислород!
А что касается стихов – за мной не пропадёт».

1994.





 Надпись на камне

Я Сидоров. Лови упавшие со лба
Тяжёлые вихры, как лепет откровенья,
Клепсидрой* на крови была моя судьба,
По каплям до поры цедившая мгновенья.

О чём бы я ни пел, витали надо мной
Огромные крыла, таившие угрозу,
Повсюду мне предел мерещился земной,
И жизнь меня секла, как сидорову кОзу.

Но вот теперь я, глядь, в последний двинул путь,
Недаром до краёв наполнена клепсидра.
Так хочется сказать, да губ не разомкнуть:
Я Сидоров. Здоров. Сижу над чашей сидра.

––––––––––––

Примечание:

* – Клепсидра – древние водяные часы.

 1995.




 * * *
 Создателям известного сериала
 «Возвращение в Эдем».
На исходе двадцатого века,
Не умея соблазн побороть,
Вы вернули в Эдем человека –
Лучше это бы сделал Господь!

 2002.






 Нецензурный романс

Её глаза и чудная фигура –
Таких, клянусь, на свете больше нет!
Её предмет была литература,
Она же представляла мой предмет.

И мы встречались с ней зимой и летом,
Пока её не выследила мать –
Она была единственным предметом,
Который я не в силах описать.

Как классик, не избегнувший ошибки,
Хлебнув, что мне положено, сполна,
Я н е м о г у не в с п о м н и т ь без у л ы б к и
Серьёзнейшие эти времена.

 1995.






 Эпиграмма

За вашим выражением лица
Я разглядел ухмылку подлеца,
И этот стих – единственное средство
Вам доказать, что всё-таки подлец Вы.

1995.





 Эпиграмма

Как хорошо, что в чудном мире этом
Нам полная взаимность по плечу:
Талантлив я – но ты молчишь об этом,
Бездарен ты – и я о том молчу.

 2002.





 Комплимент

Ваши плечи и грудь, столь пленявшие многих,
Безусловно достойны резца,
То ж, что самую чуточку Вы кривоноги –
Сюзеренное право Творца.

Поднебесная твердь, чудный купол над нею –
Всё в одном экземпляре стоит,
Сотвори же он Вас хоть немного стройнее –
Он бы вылепил двух Афродит.

 1995.






 Частушка – экспромт

У меня спросила Лида:
«Что, мол, – кончилось либидо?»
Я ответил: «Нет либид
У меня для всяких Лид!»

 1995.






 * * *
Я самый замечательный еврей
Из тех, что нарождались под луной,
И вы поймёте это тем скорей,
Чем ближе познакомитесь со мной.

 2004.






 * * *
Когда мы с Вами вдруг в одной постели
Случайно оказались без труда,
Вы выслушать меня не захотели –
Вам было просто некогда тогда.

И снова Вас встречая в мире диком,
Где Вы мне задолжали разговор,
Я вижу по изящным Вашим взбрыкам –
Вам недосуг всё так же до сих пор.

 1995.




 Длинная эпиграмма

Не привык он к продолжительной борьбе,
Той, которой человек одной и ценен,
Задыхался из-за жалости к себе
И от ужаса, что мир несовершенен.

На лице его то скорби торжество,
То печаль, неодолимая от века,
Удивлялись окружавшие его:
«Это ж надо как скрутило человека.»

И когда над целым миром свежий гром
Грохотал, сдвигая горные потоки,
Сколотил себе убежище и в нём
Доволок себя до старости глубокой.

1996.





 Сентиментальное
 воспоминание

Когда-то, много лет назад,
По пьянке или просто сдуру,
Я обратил свой жадный взгляд
На Вашу чудную фигуру.

Нам на судьбу роптать грешно,
С неё теперь не снимешь слепок,
У Вас фигуры нет давно,
И взгляд мой стал не так уж цепок…

Но согревает в поздний час
Всё, что не сгинет без возврата:
Воспоминание о нас,
Какими были мы когда-то.

 1997.





  * * *
На нашем ранчо Санчо ходит в пончо –
А чё б ему в том пончо не ходить?
Работу он до вечера закончил,
И, значит, может Санчо кофе пить.

Он вычурен с друзьями нарочито
И в кабаке до вечера торчит,
А чуть позднее Санчо ждёт Кончиту,
Поскольку вечер скучен без Кончит.

Он в сотовый звонит всё время сроч-но,
Очки и шляпа – в точности шпион,
Но всё равно, скажу вам это точно,
Что Санчо всем на ранчо чемпион.

Теперь ответьте мне без проволочки,
За что вам будет слава и почёт –
К чему я написал вам эти строчки
И что меня в поэзии влечёт...
 
 1999.







 Диалог

– Любимый, наконец ты здесь со мною,
Тебе я буду верною женою
Навек, пока вращается земля,
Как два крыла лилейны от природы,
Я берегла себя все эти годы –
Ну, не считая Сашки Мотыля…

– Мне слышать этот вздор – такая мука,
Зачем ты разговор начАла, сука? –
Неужто темы не было другой?
Ну кто тебя просил болтать об этом?
А я вообразил себя валетом,
Что увлекает даму за собой.

Я мать твою с отцом – не позавиду…
Солёным огурцом заем обиду,
Сказал: Женюсь! – и точка. Хоть сгорю.
И чтобы мне фату по всей проформе,
И чтобы ты была сегодня в форме –
А Сашкой я ещё поговорю.

 1999.






 * * *
Отслужив свои годы на флоте,
В бескозырке и маечке флотской
Я бродил безо всяких хлопот
И не слушался голоса плоти,
Но однажды, бессовестно-плотский,
Он меня-таки взял в оборот.

Был он очень понятен и властен
И сулил небывалое счастье
Ощутимее грома с небес;
Появившийся в образе Насти,
Что моей не ответила страсти,
Он нашёптывал в ухо, как бес.

Жизнь текла так медлительно-тяжко,
Как коричневым взглядом ни зыркай,
Надо новый вывешивать флаг,
Нарисована краской тельняшка,
Из картона моя бескозырка,
Но в душе я бывалыё моряк.

Был характер у юноши скверный,
Но везёт дуракам непомерно,
И привёл я любимую в дом,
Семьянин, как напишут, примерный,
Я доплыл до своей благоверной –
Сколько лет уже вместе плывём!

Но могучей засыпан лавиной
Лет, которых бы мне половины
Без сомненья, хватило с лихвой,
Тайна имени сушит седины –
Где же дед мой, портной благочинный,
И другой, что сапожник лихой?

Одиночеством связан жестоким,
Иероглифом гнусь однобоким,
Буквой "Б" замыкается круг:
Переполненный Бродским и Блоком,
Истекаю ли клюквенным соком,
Протекаю ль, как Постума друг?

Успокоенный горсточкой риса,
Озирая окрестности зорко,
Опираюсь на меньшее зло:
Пожелтела моя гимнастёрка,
Не щебечут дрозды в кипарисе,
Солнце осени греет тепло.

 1999.






 * * *
Кипенье чувствуя в крови,
Забыв о скромности и норме,
Я объяснился Вам в любви
В сугубо извращённой форме.

Обрисовавши без прикрас
Свою судьбину роковую,
Я Вам сказал, что я без Вас
Не мыслю – только существую.

Что в Вашей трепетной тени
Мне не страшна печаль земная,
Что я влачу пустые дни
Зачем – и сам того не зная…

Небрежный сдерживая шаг
И губки вытянув устало,
Вы вопросили: «Чё ж, дурак,
Ты не сказал у сеновала?»

 2000.






 * * *
Увлечена историею древней,
Бесхвостых презиравшая отряд,
Лягушка захотела стать царевной
И потому лягала всех подряд.

Она ждала, что день придёт, вот-вот он –
Уже видны лучи его из мглы –
И всё своё дремучее болото
Перекопала в поисках стрелы.

Мечту хранила светлую во чреве –
Кто б не мечтал о случае таком?
Иван не шёл. Возможно, что царевич
На деле оказался дураком.

Мне очень жаль, что девы златокудрой
Родные не увидели края,
А вот мораль: Не мни себя премудрой,
Коль шкура дорога тебе твоя.

 2002.







 Экспромт
 (Для будущего цикла
 «Морды жизни»)

Ты не смотри, что в зубах сигарета,
В сумочке презерватив –
Много работает девушка эта,
Ценит её коллектив.

Пишет стихи и прекрасно готовит,
Баха поёт под гармонь,
Хочешь – коня на скаку остановит?
Только вот, где этот конь….

 2005.





 * * *
Забвения возле (а жизнь безмятежной была!)
Я помню про всех, что меня обижали когда-то,
Я серенький козлик. Ответите вы за козла,
Что вас обижал головою своею усатой.

Хозяин-мингрелец травой неожиданно сыт,
Он мяса не ценит, оно ему просто постыло,
Я, грозный владелец острейших рогов и копыт,
Найду примененье своим нерастраченным силам.

Прощалась на взморье лишь отроков кучка нагих,
Содрогнулся Крит – Минотавр обездвиживал души,
На нашем подворье героев найдёте других,
Здесь бабушка спит под своей безмятежною грушей.

И всё-таки впрямь чудеса меня держат у дел,
Не то, что герой, погубивший отца после Крита,
Забыл поменять паруса – и давно почернел,
Как чёрное всё, что навечно бывает забыто.

 03.05.06.






 Поэма о правде

Читатель, ты мне музыку не путай,
Мне ль этой песни пламенной не знать:
Ходила Правда толстой и надутой,
Ей деньги было некуда девать,

Вокруг неё цветные пели птицы,
Поэты били дружно ей челом,
А Ложь была, как глупая девица –
Бедна, грязна и пахла табаком.

Её цыплячьи тоненькие ноги
Несли туда, где был сплошной разврат,
Ей не читали классики эклоги,
Плевались на неё и стар, и млад, .

И презирали власти, и державы
Ей кандалы надели и вели
Туда, где все, кто праведны и правы,
Позорный столб построили вдали.

Последнюю ей бросили ватрушку,
Уже толпа с камнями стала в круг –
И стало Правде жалко потаскушку,
Она её помиловала вдруг.

И весь позор, и всё кипенье фальши
Спаслись от казни, истину тесня…
И с этих пор – да, впрочем, что там дальше,
Ты, мой читатель, знаешь без меня!

 30.05.06.





 Суть дела

Вот ещё одна важная в жизни отметинка,
Чтоб юнцам укротить нерастраченный пыл:
Начинается всё с неглубокого петтинга,
А кончается… Кажется, снова забыл!

 30.05.06.








 Краткий очерк истории айдамыкского народа

В отличие от остальных населяющих нашу планету наций и народностей во всём их многообразии, айдамыки стоят особняком в истории человечества. Недавние раскопки древних закопок показали, что именно айдамыки впервые стали прямоходящими, научились добывать и поддерживать огонь, шить одежду из звериных шкур, изобрели колесо, порох и телефон.

Эпос айдамыков свидетельствует о глубокой и своеобразной, не имеющей аналогов культуре. Поэма про Небесную Мать Иху, спускающуюся с неба на оленьей шкуре, неопровержимо свидетельствует о высочайших интеллектуальных способностях представителей древнего народа, до уровня которого всем прочим надо ещё расти и расти. Постулат о неопровержимости бесспорного доказательства, если оно исходит из уст любого Айдамыка – Первого, Второго или Третьего, Но Не Последнего, А Равного, показывает, что отдельные учёные других наций, открывшие теорему Пифагора, закон Ома, и пр. и пр., неизменно находились под влиянием и вдохновением упомянутого постулата. Не опасаясь упрёков в нескромности, можно ответственно заявить, что именно айдамык Айдаяк XIV в трактате «О полном равенстве народов» убедительно доказал равноценность и процветание всех живых под сенью Великой Айдамыкии.

 18.09.06.







 Эпиграмма

Ежедневно, в холод или зной,
Помни и другому расскажи ты:
Человек не должен быть свиньёй
Даже у разбитого корыта.

 25.02.06.






 * * *
Я бедная овечка Долли,
Вот мой сюжет:
Я не могла учиться в школе
Во цвете лет,

На мне безбрачья мрачный перстень
Лежит (пока?)
Нет у меня для вас ни шерсти,
Ни молока.

Мои страданья невесомы
Для тех, в ком нет...
Во мне гнездятся хромосомы
Чужих планет.

Как страшно в моровском болоте
Бродить с трудом!
Я ухожу, но вы пойдёте
За мной потом!

 20.06.2005.





 Хищные вещи века

Под окном стою с гитарой,
И меня несчастней нет –
Там живёт больной и старый
Замечательный поэт.

Сверху светится окошко
Разноцветное его,
Соберу любви лукошко,
Мне не жалко ничего.

Я б вина ему согрела
И подставила плечо,
Чтоб согреть родное тело
И варить ему харчо.

Не понять несчастной страсти
Недалёкому уму,
Над словами милый властен –
Власть такая ни к чему.

Под его душою тонкой
Горя чёрное клеймо,
Вот оденусь почтальонкой,
Принесу ему письмо.

 04.01.2006.






 Большой вопрос

На земле, где многое сбылось,
Не ценю зеркальную парадность
И порой прощаю людям злость,
Злость и глупость,
Глупость или жадность.

А теперь, подруга, объясни,
Может, я чего-нибудь не понял:
Как это сошлись в тебе они,
Три в одном. Таком большом флаконе?

 29.04.06.





 Эпиграмма

 N.N.
Зуд любопытства в людях не зачах:
Как много раз в компании жеманной
Встречал тебя на званых вечерах,
Куда порой являешься незваной.

В отбросах жизни бархатно скользя,
Стирают серебро ножи и вилки –
Ты вылезла из грязи не в князья,
А в княжеские лучшие подстилки.

 29.04.06.
 




 Нехазарский словарь

Вон над полем лопаты летят,
Хоть мороз донимает февральский.
У какой это дачи солдат?
Неужели опять генеральской?

 30.04.06.





 * * *
Пусть целый век не видеть мне бутылки,
Не зря я нынче начал разговор,
Что девушки на нашей лесопилке
Красавицы – и все как на подбор.

Их знают у пожарного гидранта
И в уголках необжитых земли,
Они читали Гегеля и Канта
И даже до Пелевина дошли.

Пускай у многих семеро по лавкам –
Не унывают, крепко держат дом,
И каждая умеет томагавком
Не хуже, чем иголкой и шитьём.

На них всегда до щиколок ботинки
И у груди – букетик чайных роз,
Но всё же остановят без запинки
На всём пару огромный паровоз.

И нет на свете барышень чудесней,
И ярче на земле не встретишь глаз,
А для чего я спел вам эту песню –
О том ещё позднее будет сказ.

 12.09.06.






 * * *
 К.Л.
Княгиня говорила мне когда-то
И капеллан обмолвился вчерне,
Что в нашем замке чудные ребята.
А я не верил. Ёклмне!

За сидром и селёдкою под шубой
Унылые растягивают дни,
И музыкой арфическою грубой
Слух услаждают девственный они.

Не верится, на этих глядя пьяных
Мелодией, что прежде, хлопоча,
Они в запретных шарили карманах
И сейфы открывали без ключа.

Смахнёт слезу, похож на злого гения,
Явившийся кокардою сверкать,
Надзорный посетитель учреждения
Ущфя – три двести – двадцать пять.

 15.09.06.







 Дорогая Мариэттта!

С тех пор, как я увидел тебя в своём окне, я потерял покой. Это лицо, это тело, эти стройные ножки на подоконнике – как здорово, когда ты в шутку бьёшь меня ими по щекам – а я только улыбаюсь и радуюсь, как маленький! Настоящее чувство можно ощутить только через страдание – пусть даже искусственное – ведь безмятежного в нашей жизни так мало, правда?

Понимаешь, Джесси, если бы я тебя не встретил, жизнь моя была бы неполной. А теперь у меня появился смысл жизни: увидеть тебя ещё раз! В пролёте ворот солнце светило на твои ноги и плечи, и волосы твои казались золотыми, как у другой моей знакомой девушки, на скале. Dass ich so traurig bin. Но Гейне был неправ. Ничего печального в нашей любви нет и быть не может. И ты на камнях, спиной, понравилась мне ещё больше. Только вот, прости, грудь почти не видна. Хоть и вполоборота. А расчесать твои волосы мне всё же удалось.

Значит, Тинни, не зря я так часто глядел на тебя вечерами – ты всё-таки улыбнулась, знаю, что никогда меня не покинешь. Ни Шейла, ни Виола, ни даже Кристина не отвлекут меня от милого облика. И потом – я ведь впервые услышал твой голос. Это нечто неописуемое. Даже в моих старых динамиках. Ты пела “I love you, darling” для меня одного. И кушетка у тебя замечательная, во весь рост.

Наталья с Ольгой тоже пытались остаться со мной надолго. Ничего не получилось, милая Надя! Кроме тебя, мне никто не нужен. Даже Линн, Дона, Менди и Визи. Только ты одна – моя настоящая мечта во плоти. И наш последний вечер на прошлой неделе оказался самым замечательным в моей жизни. Да и в твоей, думаю, тоже. Тебе ведь было хорошо со мной? Будет, поверь, ещё лучше. Лишь бы обозреватель не подвёл – у меня иногда сбиваются настройки.

Я помню, ты ещё спросила меня, if I would like to hang out around the pool with you, и я согласился. Но когда я пришёл, ни тебя, ни бассейна почему-то не было. Неужели ты забыла? А ведь на тебе был такой красивый и такой крохотный купальник, что все мне завидовали, когда я просто держал тебя за плечи. Где же ты теперь? Какие страницы открывать мне на этот раз? И почему я всё чаще вижу какие-то одни и те же цифры – 404? Разве может арифметика помешать настоящему счастью? Что случилось?

Поздно уже, я что-то устал. До завтра, милая Настя, на том же месте. Вечером. Одни.

Твой Василий.

 05.10.06.






 Песня для Тимура Шаова

Кто-то сыр голландский, кто-то плавленый,
Кто на каравелле, кто пешком…
Дотянусь душою ль незаржавленной
До тебя сегодня прямиком?

У меня угодий нет заброшенных,
Не по мне вздыхает «Коммерсант»,
Человек, судьбою припорошенный,
Даже без пометки, что талант.

Розы где-то ждут меня иль тернии,
Вот животрепещущий вопрос,
В нашей замечательной губернии
Времена, не лучшие для роз.

И пускай красавица с балкона
Неотрывно смотрит на меня:
Наши жёны – пушки заряжёны,
Танки быстры и крепка броня.

 18.09.06.






Ракетные обстрелы израильских городов вблизи границы с сектором Газа,
включая Ашкелон, не прекращаются с тех пор, как в 2005 году Израиль
вывел из сектора свои войска.
 BBCnews.

В ответ на дружественный обстрел ракетами города Сдерот и применение противотанковых ракет против блок-постов израильская военщина с вертолётов нагло обстреливает жителей сектора, перевозящих в автомобилях миролюбивые ракеты и взрывчатку, подготовленную для конструктивных переговоров.

 03.11.06.






 Тычинки и пестики

– А ты меня любишь?
– Люблю?
– А как?
– Вот так: (смайлик).
– Правда-правда! (другой смайлик и цветочек).
– А ещё как?
– А вот так – вот так – вот так!
– А вот так ты меня ещё не любил.
– Любииил. Вчера.
– Нет-нет! Позавчера. Вчера не так.
– Ну, сделай звук погромче и слушай : «Я тебя люблю».
– Не слышу!
– Это у тебя наушники плохие.
– Скажи ещё раз!
– «Я тебя люблю».
– Не верю. Встань и скажи стоя.
– Встал.
– Не верю.
– Вот камера. Смотри. Я стою и говорю.
– Громче!
– «Я тебя люблю!!!!» Громче не могу – жена спит.
– При чём тут жена?
– Вот и я говорю…
– Ты пальцы скрестил. Я заметила.
– Вот пальцы. Ноги разуть?
– Садись. Завтра в восемь.
– Хорошо.
– И это всё?
– Что «всё»?
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
– Ты же сказала «завтра».
– Мало ли что женщине взбредёт.
 Всегда могут быть причины.
– Прощай, дорогая. До завтра.
– Не так. Ласковей.
– Прощай, дорогая. До завтра.
– Это другое дело. Ладно, гуляй пока.

 04.01.07.






 * * *
У крохотной Вселенной в колыбели,
Средь катакомб горчичного зерна,
Зародышем в дарованной купели
До срока дремлют чьи-то имена.

Когда ж не стерпит ржавая планета
Всех лошадей, загадивших Парнас,
То этот взрыв невиданного света
Ещё накроет каждого из нас.

 11.12.06.








 Здравствуй, Щастье!

Давно мы с тобой не виделись. Ты всё такое же, и пиджак красный, и сигаретка в зубах... Спасибо, не сигара. Родину, наверно, любишь? Как человек незаитересованный, сразу скажу, что от тебя лично мне ничего не надо. Я своё давно получил, и делать из тебя долгожителя не собираюсь. Вот только вопросы маленькие есть. Улицу Горького в моём городе помнишь? В 1982-м? Летом. Да-да, с киоском газ-воды на углу. Я тогда почему-то завернул туда с главной. Ничего не купил, ничего не увидел, в глаз даже и то не получил. Просто прошёлся, как дурак, туда и обратно. И на обратном пути встретил Галку. Она курсом старше была, с заочного, работала уже и училась. Только по их сессии её и помню. Она тоже купила мороженое и стояли мы два идиота облизывались и тут она мне спокойно так сказала. Что сказала? Да, ты, конечно не знаешь, ты же не моё счастье, а общее. Сказала она, сцуко ты такое двуличное, что она, Галка, только вот пять минут как проводила с подружкой Маринку до такси в столицу. Ей-то Маринка была только подружка. О нас она фиг знала. Ну, я ещё минутку постоял с Галкой равнодушно, потом сказал, что живот болит, попрощался – и рванул! Тренера нашего рядом не было! Не избежать бы мне тогда, неспортсмену, включения в институтскую команду преподавателей-легкоатлетов. Через две минуты я был на площади. Охватил глазом все такси, прошёл мимо каждого – нету. Уехала! Что? К лучшему, говоришь? Или ты моей жизнью когда-то интересовалось? Иди-иди, по-хорошему, мимо. И чтобы я тебя больше не видел! Прощай, родненькое!

 15.02.07.





 Диалог-2

Высится гладь необъятная для двоих,
Сколько простора! Какие, смотри, леса!
– Чё, ты опять для меня накарябал стих?
Чёт больно скоро, угодники. Чудеса.

Золотом звёздным усыплю тебя одну,
Солнце сниму с укрывающих нас небес...
– Слушай, давай лучше будем играть в войну,
Я буду Штирлиц, а ты робингудов лес.

Мятный репейник цветёт. Отвори глаза,
Нет даже силы за точкой следить вдали.
– Снова, затейник, меня ты потрогал за...
Лапы, как вилы, колючие. Отвали.

Сольнес-строитель о тверди мечтал земной,
Той, что не выдержит скуку или позор...
– Слушай, любитель, давай-ка пошли домой.
По телевизору скоро «Ночной дозор».

 24.02.07.





 Пасхальная сказка любимой

Над ручейка пленительными струями,
Усердия и тщания полна,
Принцесса лечит Ганса поцелуями,
А он не поправляется, шпана!

Счастливый шанс к судьбине приноравливать –
Не всякий это разумом поймёт.
Несчастный Ганс, не вздумай выздоравливать,
Когда ты не последний идиот!

08.04.07.






 Письмо незнакомке

Ты прости, что сегодня безделье,
Ты цимлянского лучше налей.
С детских лет обожаю модели –
Сколько, помню, сломал кораблей!

И смешно ослепленье, и просто
Сами тянутся очи к теплу.
Мне твои шестьдесят – девяносто
Ни к чему. Но люблю кабалу.

Я б тебе приготовил лукаво
Беспощадные игры ума,
Только слава – да что тебе слава,
Если вечно в софитах сама?

И какой толстопузый Отелло
Захватает сегодня, спеша,
Вот такое прелестное тело,
Над которым витает душа?

 17.05.07.






 Песня поводыря собаки

 Е.А.
Спокойный глаз и твёрдый шаг, и нам неблизко до финала,
Я никогда не лезу в драки, не набиваюсь на ночлег,
Я поводырь слепых собак, и у меня хлопот немало,
Поскольку умные собаки желают жить, как человек.

Ах, эти люди! Коль хотят, они немедленно добьются,
То путешествуют по Сене, то Монреаль им чем-то плох,
Они не пьют и не едят, они читают и смеются,
Они купаются в бассейне и не вычёсывают блох.

Оставь, любимая, балет, со мною лучше побалакай,
Опять в трамвае нашем давка, но ты попутчиков прости,
И стану я на много лет твоею лучшею собакой,
Чтоб ни одна борзая шавка к тебе не смела подойти.

 26.06.07.





 Песня о Вишнёвой Эмми

Мне вечером добрым бутылка согреет постель,
Но слишком кровать широка для такого формата.
Прости мне, фотограф, но лучшую в мире модель
Тебе никогда не видать, как ушей Герострата.

Заброшенный всеми, пою не о странностях я,
Всё ясно, как день – человечества сцена пустынна.
Вишнёвая Эмми не любит цветного белья,
А всё же приходится ей полежать у камина.

Пусть томного вида красавица, счастье моё,
Останется там, где удобнее навзничь улечься,
Моя Артемида снимает с верёвок бельё
И варит борщи, от которых нельзя уберечься.

А сонное тело, с родной половинкою врозь,
Бредёт среди скал, где теплом наливаются соты,
Где острые стрелы пробили поэта насквозь –
Но я б не желал этой страннице лучшей охоты.

 26.06.07.






 * * *
 1.Омела – волшебное растение, не относящееся
 ни к травам, ни к кустарникам. Чудодейственным
 образом Омела вырастает на других деревьях.
 Обладает свойствами защиты от магии и колдовства,
 листья ее заживляют раны.

 2. ...А сестрица Анна отвечала: “Ничего не видать,
 только солнце палит да трава на солнце блестит”.
Ш.Перро.
Целебна, точно белая омела,
Была хозяйка сердца моего.
Не понял я, чего же ты хотела.
И не хотела, милая, чего.

О, женщины! Легко и неуклонно
Готов за вами следовать везде.
Не получилось у Пигмалиона,
Так дайте шанс хоть Синей Бороде!

 08.09.07.





 Пластмассовое ведро

"Искусство относится к жизни так, как вино к винограду", – говорили древние. Божественный напиток, символ гостеприимства и добросердечия, мёд на устах моих... ещё греки возили тебя в наш Крым.

...И жены вокруг кажутся царицами не робей, краса младая, leise zieht durch mein Gemuet, мы – музыканты Вселенной, мечтатели, нет нам преград... World-losers and world-forsakers, утром быстро-быстро, если осталось – а я оставляю, а я с вечера прячу – и потом: дыша-ать. Угол кухонного шкафа, балкончик за раздвижной стеклянной дверью, пластмассовое ведро с железками на антресоли в ванной – да мало ли...
А! Если! Забыл!
– Манька, вставай! Где, с..., вчера...? Да нет, нету там. И там нет! Быстррро, дура! Встала, пошла.

– Пока сам закуриваю. Терпимо. С балкона вижу свою курицу, которая переваливаясь, как утка, торопится к магазину. И только потом вспоминаю про заначку. Последним усилием вчера залил в пузырёк из-под йода, большой довольно. Всё, полегчало сразу.
И кипит, твою мать, возмущённый Разум наш на краю Ойкуме...

 17.10.07.





 Эпиграмма на
Указ её Величества

18 окт 2007. .15:21 | «Ведомости»
Королева Великобритании вручила орден Олегу Гордиевскому. Перешедший на сторону Великобритании офицер КГБ Олег Гордиевский получил в четверг в Букингемском дворце престижный британский орден. 69-летний Гордиевский стал обладателем шестого по иерархиив британской системе наград ордена Святого Майкла и Святого Георга «за служение безопасности Соединенного Королевства». Он вручается иностранцам за заслуги, не связанные
с военной службой.

И спрашивать сегодня не с кого,
Но вот, чтоб шею опоясать,
Вручили орден Гордиевскому –
Я б дал. Хрустальную неясыть

За дар шпиона и писателя.
Но, не зовя сегодня к торгу,
Не благодарен за предателя
Святому Майклу и Георгу.

 18.10.07.






Благородные старухи
 
Вчера жена виделась с приятельницей, нашей ровесницей, пришла и рассказала маленькую историю. Таня работает няней, следит за ребёнком 10-ти месяцев от роду. Пересказываю, как услышал сам.

– Я давно хотела спросить Машу (маму ребёнка, Оськи), – говорила Таня, – как у них включается свет на лестнице. Мне надо на четвёртый этаж. Я внизу включаю, иду с ним на руках наверх, коляска остаётся внизу. Пока поднялась до площадки поворота на третий – свет гаснет, и надо нажимать кнопку ещё раз. А с ребёнком на руках это непросто, особенно если темнота застала между площадками. И вот, несколько раз, когда я возвращалась с Оськой вечером после прогулки, только я открываю входную дверь в подъезд – загорается свет в подъезде.

Мало того, пока я с ним поднимаюсь на третий этаж, свет гаснет автоматически а потом опять включается. Я все забывала Машу об этом странном случае спросить. А сегодня опять то же самое произошло. Оказывается, этажом ниже живут две бабульки. Одна русская а другая израильтянка. Делать им нехрен. Они целый день пялятся в окно и как только видят нас – включают нам свет, не выходя из своей квартиры. Потом подглядывают в замочную скважину – миновали ли мы с Осей их этаж. Если нет – то они нам включают свет еще раз...

И еще они через дверной глазок разглядели что у меня, оказывается, благородное лицо.

 31.10.07.






 Одностишия

1.Мой темпо-ритм не совпадает с Вашим.

2.Русалка-2000:
Зачем тебе жениться на мужчине?

3. Милой рецензентке:

3.1.А где мои слоны и магараджи?

3.2.Верни мне тело бедного Берлаги!

3.3.Слоновость, ты всегда – удел зелёных.

4.Оставь вино. Оно полезно детям.

5.Возьмите всё. Оставьте только деньги.

6.Целуй сюда. Туда целует Рома.

7.Все яблоки у лошади на шкуре.

8.Ты так умна, что стыдно быть красивой!
(Оставь другим хоть что-нибудь, однако!)

9.Красавица! А с виду не сказал бы.

10.Ушёл живым. (У мужа вышел порох.)

11.Крутой мужик. Рога прочнее стали.

12.Как ты мила! А мы давно знакомы?

13.Не так, не так! Сначала выпьем водки.

14.Ну, вот и ты. Разлучница с любимым. (вариант:с Иваном).

15."Душа, душа". И эт' с таким-то телом!

16.Кааак Рубежов?! Я думал, это Пушкин...

17.Куда, куда... Гора идти не хочет!

18.Горгона мне подруга по несчастью.

19.Сударыня! Зачем Вам столько баксов?

20.Буровишь чё? Про Итон, бл... забыла?

21.N.N. Не смей терзать моё воображенье!

22.Прекрасна ты! Но я люблю другого.

23.Сэр Кентервиль! Так Вы "Твой милый зайчик"?

24.Циклопу в глаз – хорошая примета.

25.Я не еврей. Родители...немного.

26.Люблю свиней! Но только на тарелке.

27.Меня лишь ТЫ любила бескорыстно.

28.Не льни ко злу. Само придёт, родное.

29.Убей меня! Противно пачкать руки!

30.Так ты во мне искала только душу?!

31.Кто? Я слабак? Во мне сто десять фунтов!

32.Игра ума – сомнительная штука...

33.Живи сейчас – потом кредит закроют.

34.Она была. А прочее – неважно.

35.Характер мой – пытливому награда:
Снаружи кактус, дальше – авокадо.

36.И это всё?! Ты просто им...ператор!

37.Зачем цветы?а – Мороженое кушай!

38.Как тесен мир – жена с любого бока.

39.Позвольте, сэр! Вот дупель "пусто-пусто"!

40.Ликуй, народ: Мавроди снова с нами.

41.Что ты дрожишь? Ну, сауна. Ну, жарко.

 август 2007









 Джон Остин


 English Grammar

Любовь моя,
Сегодня утром не мог проснуться – я видел во сне тебя. Этот локоток с потёртой кожей куртки, который я так хотел бы поцеловать когда-нибудь. Увы, жена – серьёзнейшее препятствие для обоих. Твои глаза вызывают в памяти всю коллекцию минералов, виденную в Принстоне год назад. Нет и не было на свете других таких, поверь мне. Форму твоих губ, знаю, снимали на гипс, чтобы потом гримировать любовников в кино. А наша встреча на рауте, когда я нечаянно увидел твою грудь в расстегнувшемся вороте рубашки... «Губы», «грудь» – почемууу, чёрт возьми столько этих печальных и груустных букв «у» в этих словах? Потому что люблю, потому что I love you, дорогой Джон, и никакая жена этому не помешает. Ни моя, ни даже твоя.
Sincerely yours,
Твой Мартин.

 12.03.07.






 Джон Остин

 Дорогая Джейн,

Мы знакомы вот уже скоро четыре месяца. С того самого дня, как я увидела тебя в пассаже Fortnum, Picadilly, а потом ещё в Selfridges, Oxford Street, душа моя не знает покоя. Твои светлые волосы, твои ямочки на щеке и улыбка, твоя тонкая талия, в конце концов, вызывают во мне приступ нежности необычайной. Муж смеётся, когда я восхищённо взахлёб рассказываю ему о нашей последней случайной встрече. И пусть его! Удел мужчин – война и охота. Они и в постели ведут себя как неотёсанные мужланы, что, впрочем, иногда даже приятно! Но только иногда. Никакой орган мужского тела не способен вызвать в человеке такую страсть, как губы женщины, созданные для любви творцом всего земного! Я даже говорила об этом на исповеди нашему пастору мистеру Стэнли. Он откровенен со мной, и он другого мнения. Ну, ты помнишь эту его историю с маленьким лордом Джеффри... Дело тогда замяли, но говорить об этом продолжают. Да и Бог с ними. Все эти противоестественные Les Liasons Dangereuses не вызывают в душе ничего, кроме омерзения!

А пишу я, дорогая, вот зачем: неожиданно представился счастливый повод увидеться без свидетелей. Мой супруг собирается на рыбалку на Great Ouse в ближайшую пятницу. Их будет в лодке трое, он, Джим Гиббинсон и слуга. Не считая, понятно, его пса Ротшильда. Ну, разве что он возьмёт с собой ещё эту жирную сучку Мерилин Сквайр. Но с ней лодка перевернётся. Я отпущу Дину в город, коктейль себе мы и сами приготовим, правда? Если успеем, конечно.

С нетерпением,
Твоя Глория.

 20.03.07.








 Джон Остин
 Двести футов

… А остальное?
– Остальное можно есть, но там тонкости с внутренностями. Голова, говорю, бесполезно – одни мозги, их и видеть-то противно. А туловище – это ещё кто попался. Есть женские откормленные особи.
– Ну ты про обработку обещал...
– Да, короче, смотри, печень у них разная. Кто с Больших берегов – в помойку немедленно, они пьют через одного, если не двое из трёх. Отравишься. Потом лёгкие – если курящий попался, тоже чёрные и горькие. А так на пирожки можно.
– А соусы там, горчица?
– Нет нужды, но если любишь – по вкусу.
– Лапки, как их там, ноги?
– Если на холодец только, а вообще моя выбрасывает.
– Так что же там есть?
– Не скажи. У них сейчас среди самых вкусных пород худеть модно, так и это, слава Нептуну, не всем удаётся. Мясо, жир – никаких тюленей не надо.
– Ладно, уговорил. Попробую. Если что, доктор за твой счёт. Людоедом я ещё не был.
– Не груби. Человечники мы...
И они медленно расплылись по домам.

 02.09.06.






 Джон Остин

Как человек устроен тонко:
Деснице Божьей нет предела!
Внутри находится печёнка
И остальные части тела.

Лишь иногда нажрётся дури,
Лежит, не двигая рукой,
Под ним – струя светлей лазури,
Над ним – луч солнца золотой.

 29.07.06.








 Антиреклама


 


 * * *
Когда совсем не остаётся сил
И нет любви, и маешься всерьёз,
Возьми «Органикс», (он же «Глюкасил»),
Восстанови хотя бы цвет волос.

 1998.





 Роковое наследство

Потухший взор, небрита вечно рожа –
Суров судьбы безрадостный оскал,
Вдобавок у меня сырая кожа,
Поскольку в детстве памперсов не знал.

 2000.






 * * *
Непостижимый класс врачебного искусства,
Взошла в моей судьбе нежданная заря,
Любимый «Регулакс», возвышенные чувства
Направлены к тебе, наверное, не зря.

 2002.





 * * *
Верх эволюции – не в атомной решётке,
Природы тайны – не помощники в судьбе,
Лишь революция в дизайне этой щётки
Оставит шанс на выживание тебе.
 
 2002.





 * * *
То первое пропустишь, то второе –
Рекламу слышать нету больше сил,
Я мог бы позабыть о геморрое,
Да вот названье снадобья забыл.

 2002.





 * * *
Лукаво я взираю на дорогу –
Вот результат небрежности твоей:
Ты правую побрить забыла ногу
И левая несёт тебя быстрей.

 2002.





 * * *
Мы не оставим геморрою
 даже шанса.
Реклама в газете.
Сегодня последний сеанс,
И снова я, будто сквозь строй…
Прошу вас, оставьте мне шанс
Хоть крохотный.
 Ваш геморрой.

 17.06.06.




 Эпохальное одностишие

Так и пойдёшь? С небритыми ногами?

 31.07.07.



 


 Приложение


 Попытки прозы и критики




Рецензия на поэму «Канун зимы» Феликса Купермана


Феликс Куперман

Канун зимы

п о э м а

За что меня Господь карает?
Да, признаю. Не без греха.
Такое скажется в стихах,
чего и сам не понимаю.
Ночами замещают сон
виденья образов неясных,
и судорожно, и напрасно,
в слова их обращаю сонм.
Но не умею, или нет
ещё таких в природе здравых,
чтоб выразить, какой отравой
быть может жёлтый лунный свет.
Какой дорога до угла
быть может непреодолимой,
когда ты знаешь, что любимая
лишь поманила и ушла.
Слова, слова,… где вас найти,
Чтоб, как положено поэту,
и лунный лик восславить этот,
и к Ней дорогу перейти?
…………………………

Но верьте, что по жизни лох,
наивный и неосторожный, -
не так, друзья, я безнадёжно
бездарен и нелеп, и плох.
Обманчивой ночной порой
(а ночью пишется, как правило),
я с краю левого до правого,
где рифма,
формирую строй.
Не очень ровен он, и грусть
мои окрашивает строчки,
но от заглавной и до точки
ни буковкою не совру.
Пишу, что на сердце лежит,
что там теплится и болит,
от сердца просеку рублю
ко всем, всему, что я люблю.
…………………………

А что люблю? Вон ту старуху
на лавочке со стариком.
Погоду в дождь и если сухо
и морозно, и снег кругом.
Люблю собак без поводков,
всех женщин кряду, без разбору,
и даровитых мужиков,
и всё, что прячут за заборы.
Хотя оград не признаю.
Вернее, тех, кто их поставил.
Иное дело – крылья ставен
в деревне старой на краю
Не прячет русская изба,
что рогачи у печи дыбом,
в печи румяные хлеба,
над печью белая труба
в полнеба пышет вкусным дымом.
Всё настоящее по мне –
журавль над криничной прорвой,
и деревенская оторва,
что корчит рожи мне в окне.
Люблю, когда не всё подряд.
Люблю, когда мне говорят:
Старик.- А полагают – молод.
Люблю, когда в железо молот
молотит и подковы гнёт.
И даже гнёт люблю, но тот,
что в бочку квашеной капусты
и кочанов отборных хрустких
хозяйка поверху кладёт.
Когда зимой метели кружат,
и разлит самогон по кружкам,
из бочки этот малосол –
непревзойдённый закусон…
………………………………

Я говорю: «Люблю», но надо б
без сожалений и досады
уже мне говорить: «Любил…»
в моря ходил… писал и жил…
Приходит время всё итожить,
седьмой десяток разменяв.
Что толку каяться? - О Боже,
Ты сам всё знаешь про меня!
Ничто Ты не пропустишь мимо.
Всё взвеcишь – каждый плюс и минус,
и, подводя баланса суть,
вершить свой правый станешь суд.
И, надо думать, в кураже
своей надчеловечьей власти
Ты посылаешь мне уже
во искупление напасти.
………………………

Итак, что ж я ещё любил?
Кого?
Но это долгий список
И в адресах вот этих писем,
и в тех, что, кажется, забыл…

Случалось - и в огонь и в воду,
а медных труб - коробил гром.
И чтить теперь уже по гроб
не научусь законов своды.
Не то чтоб смолоду бунтарь,
но с властью был всегда порозно.
И переучиваться поздно
теперь, когда и вовсе стар.
Есть страсти для меня чужие –
власть, принуждение и ложь,
в прицельной рамке заяц, лось -
Они ведь самые живые.
И не хотел бы я уметь
выслеживать по следу зверя
и праву своему поверить
на чью-то жизнь и чью-то смерть.

Любил неровное. Изгиб
мне дорог был, как Павлу угол.
Ах, если б прежде не погиб,
могли бы мы понять друг друга!
И, может, в свой девятый вал
я б уходил, как это было,
от тягомотины и быта,
а он свой угол рисовал.
Поэт растаял в небесах.
В иных углах - иных иконы.
Но флибустьеры Павла Когана
всё поднимают паруса.
…………………………

Пусть не всегда, в штормах кренясь,
быть равным морю удавалось.
Но мне его недоставало
И, знаю, что ему – меня.
И что дивиться? Кровь моя
с морскою совершенно сходна.
Даст Бог, ещё взбегу по сходням,
и помигает мне маяк.
Ещё осталось всё при мне.
Узлы и сплесни помнят руки.
И за штурвалом в тесной рубке,
курс удержу на должном румбе
при самой бешеной волне.
…………………………

О, если бы и суша так
была, как палуба надёжна,
не так бы часто я, возможно,
на суше попадал впросак.
Среди подонков и ловчил
бываю робок и потерян.
В другой здесь и цене и мере
честь и достоинство мужчин.
В фаворе подлость и обман,
и тех зовут крутыми мачо,
кого на рею или мачту
за шею б вздёрнул капитан.
……………………………

Опять грешу. Конечно, злость.
И знаю, что сужу огульно.
Но что-то слишком, братцы, густо
дерьма в отчизне развелось.
И смрад такой, что не дохнуть.
Тот изощряется в политике,
тот изгаляется в полиции,
зато сладкоголос Сохнут…
……………………………

Я многого на свете не могу –
не видеть зла, гнуть перед властью спину,
быть трезвым, и любить наполовину,
иль слушать, как, пророчествуя, лгут.
……………………………

Мне стал лицеем ле-Цион.
Я к швабре судовой привычный,
Его закончил на «отлично»,
вполне освоив никайон.
И уж тому безмерно рад
в упряжке с бывшими учёными,
врачами, скрипачами…
- чёрная
работа есть для нас в шабат.
Так наши разнятся дороги,
ведущие в субботу к Богу,
что трудно их в одну свести.
Для праведников – в синагогу,
а мне - дорогу им мести.
…………………………

Нет, плакаться я не мастак.
Не нытик я и не сквалыга.
Чернить всё не хочу облыжно,
Но что-то здесь у нас не так.
Террор, инфляция, разгул
беды от края и до края…
Всё слышу, вижу, понимаю,
да вот принять не всё могу.
И не могу о том молчать, -
есть благодарное призренье,
неблагородное презренье,
но и высокое прозренье -
всё это видеть, различать,
колосья где, а где плевела,
где правда горькая, где ржа…
Перед собой ответ держать
Моя душа мне повелела.
…………………………

Дом на песке заведомо бесцелен.
Но то, что мудрым зодчим не с руки,
здесь, здравому рассудку вопреки,
страну построить на песке сумели.

В садах, меду, молочных реках,
предсказанная нам в Торе,
она по виду в той поре,
что в счастье нужно человеку.

Ах, если б только не кольцо
вражды, что так сжимает туго,
почаще б слушать мудрецов,
поменьше слышать подлецов,
побольше уважать друг друга!

Не мне страну мою судить,
которая меня моложе.
Но иногда сомненья гложут –
не молока, и мёда тоже
мы призваны здесь ради жить.
- Моя страна, - ещё несмело
сегодня говорю тебе.
-Другую я в своей судьбе
звал родиной, любя безмерно.
И пусть Россия не всегда
мне отвечала тем же чувством,
но были несказанным чудом
её луга и города,
её бедовые дороги,
(для Гоголя, не для меня),
я их, друзья, не променял,
хоть здешние и ближе к Богу.
Так искренна России стать
во всём – изысках и юродстве,
сельце убогом, храма ростверке,
в нехитрости своей, мне родственной,
что и она мне тоже мать.

В зелёно-голубой оправе
круг нас обетованный край.
О, Боже, мне надежду дай
Его родным считать по праву!
……………………………

…Ночь. Небо. Звёзды. Жёлтый месяц.
Я начал о Любви рассказ
без горечи, упрёков, мести.
С какой строки, с какого места
Она ушла, покинув нас?..
Так не сошлись в рожденьях даты,
как в параллели две черты.
И лет моих, как птиц пернатых,
уже настичь не сможешь Ты…
Ну, разве что, когда поймёшь, -
там не поправить,
где первою явилась ложь,
а после – правда…
………………………….

Быть может, это виновата осень?
Она во всём особенная здесь.
Октябрь. На градуснике двадцать восемь,
У пальмы за окном рыжеют косы,
а в воздухе хамсиновая взвесь.
Щебечут птицы по утрам беспечно,
ничто пока не предвещает встречи
у осени с израильской зимой,
у неба голубого - с облаками.
Но даже малый здешний опыт мой
мне предвещает – вскоре этот зной
вернётся к небу,
в быстрых молний рой
преобразится,
и взорвёт его громами.
И опрокинет ливнь на шар земной.
В поля, сады, на высохшие лица
живой водой он будет литься, литься…
чтобы могло всё заново родиться
и много раз любовью повториться.
………………………………


Неудержна любовь во всём, что суще.
Она копится в золотом луче,
росинке малой, стебельке цветущем,
в речном истоке – крохотном ключе.
Так и судьба к Тебе любовь сплела
Из взгляда, слова, голоса, улыбки,
Была неясной, робкою и зыбкой,
пока в моей душе не проросла.

Зачем, Господь, ты мне её послал?…
…………………………………

А было удивительным начало.
Нам времени обоим не хватало
для поцелуев, сокровенных слов.
Но в прошлом сентябре Ты мне сказала,
что есть другой. И Ты уже во власти
к нему иной, неодолимой страсти,
и тягостна тебе моя любовь.
Что этот мир так невозможно узок,
и в нём троим никак не разойтись
на этом крохотном пространстве в жизнь…

Я не хотел вам больше быть обузой.
………………………………

Любви неразделённой нету горше.
Когда ты и достоинство, и гордость
зовёшь,
а откликается тоска,
больней ножа, приставленного к горлу,
страшнее пистолета у виска.
………………………………

Так нездоровье говорит ночами,
а утро пробуждает мысль:
вот ливни грянут и отмыть
сумеют сразу все печали.
А если нет, то изловчиться
из жил пустить дурную кровь.
Быть может, в ней моя любовь
так злонамеренно таится?

Избиты рифмы – «кровь-любовь»…
Что делать – всё во мне избито
о твердь незыблемого быта –
поэта чёлн, моё корыто,
и зряшность этих горьких слов…
………………………………

Дней медленная череда
к зиме всё ближе подходила.
Уже над городом густилась
чернильных облаков гряда.
И как-то утром первый дождь,
ещё как робкая разведка
сырыми крапинами редкими
не пал, а опустился дол.
…………………………………

Вот я и осень пережил,
не ведая, её итожа, -
меня ты покарал, О Боже,
или любовью наградил?

9-13 октября 2004.

___________________________

Примечания:

Никайон – уборка
Шабат – нерабочая, праздничная суббота
Сохнут – организация, содействующая репатриации.


571.1772.

 Борис Рубежов

 Лев в пустыне

 (Заметки о поэзии Феликса Купермана)

Широкий (в израильском понимании) читатель знает Феликса Купермана пока только по его книге стихов «На уровне моря» (Тель-Авив, 2003 г.), по отдельным стихотворениям, в разное время печатавшимся в ряде журналов, в т.ч. недавно в №6 – 2004 г. журнала «Слово писателя», да по опубликованной здесь, на сайте стихи.ру поэме «Канун зимы», которую вы только что прочли. Автор данной рецензии впервые слушал «Канун зимы» в чтении Ф.К. осенью – зимой 2004 года. Первое, что поразило меня сразу – несоответствие масштаба (я имею в виду литературные качества) поэмы – и скромности обстановки, в которой она была представлена. Современник Павла Когана, Андрея Сахарова и Амоса Оза, человек, заброшенный судьбой (точнее, сделавший такой выбор) из России конца ХХ века в Израиль начала ХХI, в небольшом клубе поэтов и писателей по ул. Моливер, 16, в Ришон ле-Ционе читал пронзительные, лиричные и гражданственные русские стихи небольшой группе олим (или олимов, как говорят многие). Это не был гром среди ясного неба или удар молнии – точно так же в своё время слушали… (имена опускаю из уважения к болезненной щепетильности Ф.К.), слушали, обсуждали и расходились по домам. Но что-то уже неуловимо изменялось в мире. Для них – тогда, для многих из нас – теперь, после прочтения этой поэмы. Потому что это и о нас с вами, о нашей жизни в России или на Украине, или здесь, в Израиле. Дорогой читатель, не о широте и глубине замысла и степени злободневности я говорю, хотя именно они бросаются в глаза в первую очередь, (избаловала нас великая русская литература своей в т.ч. гражданственностью в самом высоком смысле слова) – эти качества благополучно присутствуют вместе или по отдельности – в немалом числе стихов других авторов. Уровень мастерства – иначе, что сказано и как – совпадение «посыла» (выдоха-
 -переживания) и формы выражения, вот что главное. Ну, и поскольку все мы стоим на плечах гигантов прошлого и ничто, как известно, не ново под солнцем вот уже несколько тысячелетий, наиболее справедливым критерием оценки произведения становится богатство словаря и поэтичность (вещество поэзии, как говорил И.Бродский), составляющие неповторимость, индивидуальность авторского голоса.

Размеры рецензии и собственная неуверенность не позволяют мне сколько-нибудь подробно останавливаться на том, каким живым и прекрасным в своей простоте и точности русским языком написана поэма. И этот естественный, без натуги, лёгкий, как дыхание, переход от начала и центральной части к заключительной, и те четыре строки в поэме, где ритм очень резко меняется (найдите!), за которые (эти четыре строки) автору с лихвой должны простить некоторые его оправданные сомнения люди, что могли бы, по недомыслию, упрекнуть автора за честное осуждение того, что ему не понравилось, и это совпадение личного и гражданского, неотделимые одно от другого у всякого истинного художника – и любовь насквозь, во всей поэме, ко всему сущему, живому, родному, старому и новому, ко всем вместе – и к одной-единственной…. И непроизвольные интонационные всплески, совпадающие с лучшими отечественными образцами прошлого столетия – прочтите отрывок, начинающийся словами «А было удивительным начало…» – это же, как в «Первых свиданиях» Арсения Тарковского («Свиданий наших каждое мгновенье…»), читающего за кадром свои стихи в фильме «Зеркало» Андрея Тарковского. Напомню о концовке в «Зеркале»: «Когда судьба по следу шла за нами, как сумасшедший с бритвою в руке…» Любой из нас прошёл через такое, через это, увы, неизбежное следствие трагедии жизни и настоящей и чистой любви. Видимо, и Тарковский, и Куперман неосознанно-пророчески открыли в мелодии русского стиха эту ритмическую конструкцию, пронзительнее которой я пока ничего не знаю… Воистину, Израиль есть и будет крепок не только своей правдой и верой, и надеждой на лучшие дни, но и тем, что славные традиции великого «народа книги» абсолютно созвучны духу великой русской литературы, достойнейшим служителем и мастером которой явился автор поэмы.

На своём творческом вечере, говоря о собственных предпочтениях, Феликс Куперман упоминал слово «уровень». «На уровне моря» – название его первой книги стихов, «На уровне души» – предполагаемое название второй. Но если бы меня попросили найти слово, выражающее истинную суть Купермана-поэта, то, безусловно, это было бы слово «совесть». Или даже «со-весть», т.е., то, что мы с вами чувствуем, читая его стихи. Кстати, в отличие от многих наших собратьев-литераторов, Куперман почти неспособен к сколько-нибудь настойчивому действию с целью напечатать своё произведение, и текст поэмы для публикации в альманахе пришлось почти выпрашивать у автора – впрочем, это вряд ли будет уроком для тех из нас, кто, располагая возможностями, которые в любую эпоху «важнее» таланта, и будучи неспособен ощутить собственную творческую беспомощность, непроизвольно (хочется верить) пытается компенсировать её упорством в пробивании публикаций, организации выступлений и концертов. В полном соответствии с пословицей «Им эйн ани ли, ми ли?» – т.е., если не я для себя, то кто же для меня? Талант, благополучие и популярность часто не просто слабо взаимосвязаны, но находятся в сложном взаимодействии, вплоть до почти абсолютной независимости друг от друга. Да и, кроме того, как известно, нет пророка в своём отечестве. А для нас, служителей русскому языку здесь, на пусть исторической, но Родине, это, к сожалению, нередко справедливо вдвойне. Потому что и «старая» Родина далековато, и историческая – не вся и не всё способна оценить. Но это уже другая тема.

Я намеренно почти полностью избегаю цитат в подтверждение своих оценок – цитировать пришлось бы всё подряд или с любого места. Уверен, что оценки ещё будут – серьёзный разговор только предстоит, потому что перед нами не что иное, как письмо в будущее. И мы с вами первыми его прочитали. Поздравим друг друга и придвинемся ближе друг к другу, дорогой читатель. В этом и была главная цель автора – неважно, думал он об этом или нет.

И, наконец, последнее – об авторском голосе. «По когтю узнаю льва», говорили древние римляне. А пустыня – это не только место, по которому Моисей водил свой народ. Это ещё и безбрежный для одинокого странника простор вокруг. Подобный океану, который до сих пор так любит Феликс Куперман. И дело тут не только в неизбежном и до поры благодатном одиночестве любого пишущего. Вспомните: «Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу. И звезда с звездою говорит». Лермонтов знал, откуда легче всего говорить с Богом. Точнее, внимать Ему.

 Борис Рубежов. 15.02.2005.








 В тени Даниэлы


http://www.vz.ru/columns/top/
Пользуясь некоторой свободой публикаций на сайте, и не нарушая, надеюсь, формально хотя бы, его правил, привожу для близких мне по духу и уважению к слову людей ссылку на одну из многих статей о современном искусстве, особенно массовом. Сюда же добавлю этот ... "Код да Винчи" (жаль, материться не умею), гербалайф во всех его физиологических проявлениях и отправлениях, особенно успокаивающий текст "Теперь Вы ОБЯЗАНЫ...", и т.д. и т.п. Так и просится "Горячо любить свою Советскую Родину..." – я не смеюсь, я плачу! Кто спросит, при чём тут стихира, почитайте массу авторов, держа в уме жанр этой моей публикации.

Один мне знакомый литератор, на одном популярном сайте, перечислены медальки, грамоты, места в конкурсах, песни и т.п., рифмует "сижу" "лежу" и "сторожу", а также "луна" и "когда". Ну и что? Себя себе не видно. А если видно, то есть полная безмятежная уверенность, что так пишут. ("Армия поэтов". О. Мандельштам.)

Ответ на невинный запрос с очень уважающего себя сайта "литературного": "Если мы увидЕм, что Вы нам пАдходите" – я не шучу, ссылка есть. И не только это на первой же странице!!!

Другой, член массы зарубежных для него отделений молодых писателей, самое дальнее из которых кубанское, армавирское и т.д., в местах, откуда я приехал туда, где я сейчас, на сайте, добытом потом, кровью и немалыми для него деньгами, объявил о своём сборнике стихов "Мутная гладь" (или "Гладкая муть", не помню), что, мол, раскупать надо скорее, поскольку "ожесточённые литературные споры вызвали усиленное внимание к книге", и она скоро может кончиться. Единственным замеченным мною проявлением внимания был крик тёщи "Когда твой придурок уберёт макулатуру из дома?!" в адрес его, литератора, жены.

Брюзжу? Завидую? Озлобляюсь? Нет, господа! Пиар-с, он как два пи эр, или пи эр квадрат, кому мало одного измерения. А вот и третье подоспело – Лукьяненко как продукт эпохи. "Ночной дозор" и "Гарри Поттер" – это в цитируемой статье есть, я добавлю из "Крокодила" что ли, не очень эстетичную шутку про надпись "Продукты детского питания", и если в последней автор некорректно и почти безграмотно в смысле стиля и употребления лексики передёрнул, то в смысле определения продукты массовой культуры суть родственники того, что я назвал ниже культурой в биологическом смысле.

Почему сшить костюм без учёбы нельзя, а написать стих можно? Руки, что ли, есть?

Восхитительная, по Фрейду, неизменно устойчивая lapsus calami в массе реплик на массе сайтов: "Мне нравится, как Вы пишИте"... "Вы рисуйте, вы рисуйте, вам зачтётся", короче. Окуджава ни разу, по-моему, нигде не сказал, что надо любить, учить и беречь русский язык. Он просто его учил, знал, любил и берёг.

Борьба с сайтовыми идиотами вообще заслуживает отдельного исследования. Сначала тебя хвалят за одно стихотворение, и, если не понял, объясняют, что похвала эта, исходящая от имярека, очень ценна. Доказательством послужить может его, имярека, страничка, где недоумку-читателю сразу, словами, не стихами, объясняют, с кем именно он имеет дело. (Казалось бы, опубликуй циклы, отдельные ли вещи, дай заголовки, если надо, хлёсткие, и пусти читателя пастись. Ан нет! Читатель же дурак, ему надо объяснить, что представляет из себя найденный автор, какие его стихи в каком порядке и, главное, почему надо начать усваивать. Помните встречи рабочих с Ильичом-вторым в цехах на заводах нашей родины? Мне мужик в гостинице ташкентской рассказывал, как их инструктировали: «И руки всем держать по бокам, в крайнем случае на яйцах!» Другие страны-нации это только на футболе, и то, кто играет)... А авторы упомянутые и справку могут представить: "Сей субъект ушиблен Пегасом такого-то числа". Попробуй не поверь! Потом у тебя находят другое стихотворение, «плохое», и душу из тебя вынимают, чтобы ты его то ли объяснил, то ли "улучшил". Это как у Вересаева борщ помог при уремии в 50% случаев, когда один больной вылечился, а другой умер. В случае постепенного озлобления и раздражения помехой тебе никуда не уйти от упрёка в высокомерии – ловушка захлопывается, и цветок начинает пить из тебя твою паучью или мушиную кровь. И поделом! Не хрена отвечать на реплики при малейшем подозрении на неадекватность!

Субъект, неудовлетворённый желудочно, давно перерос своего папу-Выбегалло и в дополнение к пожиранию селёдочных голов рванул ещё и прозой и стихами. A противогазы не розданы! Так, значить. А нас уже за сто тысяч. И глаза у всех горят священным огнём.

Массовая культура часто в смысле совершенно биологическом. Или технически-утилитарном. Прочтите и вдумайтесь, если получится: Ответ финансовому менеджеру: «Успех моей карьеры объясняется моими продуманными решениями, основанными на тщательном анализе всех деталей. В работе с вами меня очень привлекает возможность развития эффективных систем и процедур, которые позволили бы двум нашим департаментам совместно функционировать с максимальным результатом»... Это вам не "Война мышей и лягушек". Но вы думаете, в литературе так нельзя? Ещё как можно, она же ещё и художественная! Ничем не хуже, даже "лучше" экономики, техники и политики. (С гордостью, кстати, вспоминаю, что единственным предметом, начисто заваленным мной, круглым отличником, в институте, был научный коммунизм. Жаль, пересдать пришлось, иначе не видать бы мне диплома!)

Искусство, а особенно искусство слова, очень увлекательно и многообразно. Наряду с обычными, разного уровня образования и способностей людьми, пишущими стихи, когда мастерские, когда неплохие, иногда гениальные, на сайте паразитирует немалое количество литературных свиноматок обоего пола, не только производящих с бешеной скоростью типографской машины крепко сделанные, с еле заметной опытному или даже недоуменному глазу нравственной, лексической и т.п. червоточинкой стихи, но и способных до смерти загрызть любого, покусившегося, по их мнению, не на их детище, талант, а на то, что выдаётся ими за честь и достоинство личности. «Не надо путать автора с лирическим героем», писал ваш покорный слуга. Ещё как путают! В силу замкнутого нелюбопытного характера пишущий эти строки мог бы, пожалуй, установить печальный рекорд человека, прочитавшего наименьшее число авторов стихиры, но и то – минимум три-четыре фамилии на слуху – и далеко не только у него. Поднимите мне веки – да нет, пожалуй, пусть пока летает и панночка с розовыми ушами и чисто выбритая, и прочая нежить и нечисть, потому что только крик петухов её прогонит или выключенный компьютер. Ну, и шёл бы себе отсюда, подумает иной читатель. Да что вы, пока хорошо не попросят, не уйду! Здесь ведь и других встретить можно. Вон и Андрея Андреевича опубликовал хороший человек, хотя мэтру оно надо… И Леви-младшего встретил случайно. И свои друзья-подруги немногие пишут интересно. (А некоторые мало пишут и публикуют, но поражают меня неожиданной точностью суждений и вкусом, а также объективной и трезвой оценкой прочитанного.) И сидеть с закрытыми глазами в раскачиваемом вагоне тоже не хочется. Вот и высказываюсь. Кстати,одной ли строчкой "Ты меня на рассвете разбудишь" А.А. вошёл навсегда в русскую литературу? Конечно, нет! Но эта – первая при любом раскладе. Что из нашего будет на слуху, дорогой читатель-писатель? Букву, что ли, придумать новую... Или слово? А то и стих бессмертный замастырить. Чем я хуже Вознесенского?

«Существуют стихи не то что ниже, а вообще вне стихового уровня… Слова в них – и бытовые, и книжные – никак не трансформированы. Просто словарные слова, с которыми решительно ничего не случилось оттого, что они (по Тынянову) попали в единый и тесный ряд. Нет, все же случилось – механическая ритмизация не позволяет им с достоинством выполнять свое нормальное коммуникативное назначение»...

Считая своим долгом в меру времени и сил быть в курсе течений и веяний, я прочитал пять книг Кастанеды, каждую с НЕИЗМЕННЫМ, одинаковым интересом. Закрыв последнюю книгу, (подъезжая к сей станции!..) у меня возникла мысль, что со мной что-то не так. Изменение сознания наступило, но, видимо, по ошибке, не в ту сторону пошло. Ведь интересно, познавательно, увлекательно, мистически – а меня не взяло, как кружка пива спившегося матроса. То ли пиво плохое, то ли матросу всё мало. С неменьшим вниманием я читал бы справочник водопроводчика, если бы учился проводить водопровод. А иначе зачем? Мне Владимир Леви и даже Хасай Алиев («Путь к себе») дали куда больше. А этот, при всём уважении к эзотерике, прямо Кашпировский какой-то. Только, в отличие от последнего, резвится он на собственном художественном поле, и уже за одно это достоин высочайшего человеческого уважения: не хочешь, не читай. А другим не мешай восхищаться унылым однообразием самых неожиданных и экзотических чудес. Кока-кола всех стран, сливайся!

Почему, скажите мне, "Имя Розы" Умберто Эко, детектив в чистом виде, ещё и исторический, читаешь не отрываясь, а Дэна Брауна, наоборот, притягиваясь? И там, и там слова, сюжет, буквы и текст. Надо уметь писать, говорите? А как это? Может, скажете ещё, писатель писателю рознь? Оба же зарубежные! Положите раскрытую книгу наивного рыцаря Конан Дойля на стол – и рядом в таком же виде, скажем, Хейли, и отойдите на метр (полтора, кто постарше). Чувствуете разницу? И я не чувствую. Книга и книга.

Когда у автора разливается по комнате весенний аромат любви, я тоже его не читаю дальше. О таком писал, по-моему, ещё Аверченко. Но каждый знать его не обязан. А писать стихи ли прозу – труба зовёт, гражданский долг и собственные чувства требуют рассказать человечеству о главном.

Непроизвольно возникающие всерьёз пародии типа оных Угольникова "Я люблю тебя, ты люби меня..." давно и серьёзно восприняты немалой частью ГРАМОТНОЙ, т.е., умеющей читать и писать публики в качестве достойных песенных образцов. Современная песня и музыка к ней – это другая тема. Я только слегка обозначил. О литературе же скажу, что последним (моя улита тихо едет) по опупенному впечатлению от саморекламы была надпись на обложке и шмуцтитуле романа Анатолия Тосса "Американская история": "Книга, от которой невозможно оторваться"... "Стала культовой для многих российских семей"... "Событие в мировой литературе". Цитирую далее: «Его (Тосса) творчество продолжает великие традиции Тургенева, Бунина, Набокова».

Полстранички монолога этого не владеющего даже разговорным русским языком Гаврилы женского пола, вышедшего на охоту за высокой и чистой любовью, я героически одолел и теперь требую присудить мне Нобелевскую премию по чтению. Иначе мне не избавиться от ночных кошмаров, когда Тургенев с двустволкой за плечами и Набоков с сачком и на велосипеде, грозя кулаками, преследуют меня, гневно вопрошая: «Ты прочёл Анатолия Тосса?!». А не дадите премию – я её сам себе назначу. А вещь очень похожа на дурной перевод Даниэлы ли, Стил её ..!, Донцовой ли, начитавшейся Хмелевской, на которой, последней, всё структурно обозначилось (Это как один француз описывал ад: "Я видел тень кучера, которая тенью щетки чистила тень кареты" (пер. с франц.) Братья Карамазовы.) – и давно застыло, только ухудшаясь в дальнейшем. Хотя, остывшее добро или тёпленькое, разница невелика. Кушать подано! О манере письма и стиле не здесь и не сейчас (если честно – нигде и никогда). При переводе можно было бы свалить на автора. Здесь же глыба стиля и вкуса заставляет задуматься, в академии каких именно наук, как указано в предисловии, работал автор. Денежную часть Нобелевки я перед лицом своих читателей торжественно обещаю человеку, который принесёт мне скальп рецензента упомянутого издания. Не с автора же спрашивать. Человек не виноват, пишет, как дышит. А ну, дыхни! Свободен!..

Мама, зачем ты покупала мне в детстве Жюль Верна и Майн Рида!

С уважением ко всем, включая оппонентов,
Светоч русской поэзии
Б.Р.










 Городские сумасшедшие


Странных людей немало везде, особенно на нашей многострадальной исторической родине. Но я вспомнил о нескольких, живших в небольшом, даже по тем временам, узбекском городке, который давно стал крупным областным центром, а в минувшем году, волею исторически, может быть, объяснимого, но простым людям абсолютно неподвластного развития событий, даже занял на непродолжительное время первое место в мировых газетных заголовках.
Первым был здоровенный узбекский парень лет двадцати пяти, а потом уже и тридцати, и сорока, которого мальчишки на улице дразнили и пугали, а он только вздрагивал, мычал и отмахивался, не догадываясь уйти или убежать. Жил он, как и я, в районе машзавода в старой части города. Ходил в засаленном узбекском халате и такой же тюбетейке (у нас говорили: допе, другого слова для неё там не было и нет, это в России называли тюбетейка), зимой и летом в старых калошах на босу ногу, которые всегда были ему велики.
Второй был более интересен. Его все знали под прозвищем «Старичок со спиральками». Маленький, в кепочке, довольно похожий внешне на Ленина, он, как я слышал, приторговывал спиралями для электроплиток, весьма дефицитными в то далёкое время. Люди, родившиеся в последние 10-15 лет в бывшем СССР или в Израиле в любое время после 1925 года могут мне не поверить, но это правда. Электроплитки делали на заказ, налево, на заводе, потому что в магазине их мгновенно сметало с прилавка, если они туда по чьему-то недосмотру доходили. На базаре были любые, но дороже. Старичок ходил всюду с портфельчиком, из которого торчали эти самые спиральки, и непременно с газетой «Известия» или «Правда» в другой руке, причём держал газету так, чтобы был виден профиль его великого двойника, трижды или сколько там раз повторявшийся в верхнем левом углу. Говорили, что он то ли приходился внучатым племянником великому предшественнику, то ли претендовал на это в силу очевидного внешнего сходства.
И, наконец, третий, описанный мною на стихире в стихотворении «Меня рассвет погладит по головке…», по прозвищу «Филиппок», был человек ниже среднего роста, неопределённого возраста, живший, как и старичок-Ленин, в Новом городе, куда мы ездили автобусом в институт, в кино, или гулять по Ленинской – эта улица, понятно, была центральной. Филиппок отличался необычной, карикатурной внешностью, редкие волосы торчали, как у Незнайки, ёжиком, он прихрамывал на обе ноги и всегда был с палочкой, в последние годы – с костылями. Именно «с костылями», а не на них, потому что передвигался он достаточно быстро, чуть опираясь. Неведомые мне процессы в его организме медленно прогрессировали, неизменными оставались только речь с пришепётыванием, но без шепелявости, походка враскачку с переваливанием с боку на бок, оборванный вид и резкая реакция на дразнителей.
Интересной и пугающей во всех троих для меня, тогда ещё пацана, а перед отъездом, когда в живых оставался только третий, человека уже немолодого, была некая идея, уверенно и прочно сидевшая в каждой из этих трёх голов, и мне казалось, что стоит как следует, внимательно и душевно поговорить с таким – и он не только пойдёт на контакт по-своему, но и вообще вернётся к тому, что я тогда считал нормальной жизнью. То-есть, утром ходить на работу, вечером домой, и завтра снова то же самое. Конечно, для этого необходимо было уметь что-то делать, но это мне в голову как-то не приходило.
Почему вспомнил – ну, во-первых, потому, что, как говорят, впечатления детства самые яркие, и я с этим согласен. Во-вторых, хотя я человек нерелигиозный, мне кажется, что если мы о чём-то рассказали, что-то или кого-то вспомнили, как говорят, помянули, количество зла в мире несколько, на неуловимо крохотную долю, снижается. Возможно, оно и не увеличилось бы на эту самую долю, сумей я вовремя подойти к этим людям и помочь им чем-нибудь. Как старушки, время от времени говорившие с этими убогими, подкармливавшие их и вообще проявлявшие к ним интерес. Может быть, моя вина перед ними, в том числе уже ушедшими, несколько уменьшится с публикацией этого очерка, как и предыдущего упомянутого стихотворения. Или хотя бы некое чувство неудобства перед собой, которое я до сих пор испытывал.

 25.01.06.








 Кап-кап


Жизнь длинна и многообразна. Кто-то из классиков сказал, что, если взять карандаш и бумагу и день за днём записывать честно и точно, что ты думаешь и чувствуешь, получится гениальная книга. Странно, что пока никто этого не сделал. Видимо, не так просто занять внимание читателя своими воспоминаниями, перебив на время его собственные. Но попытаться можно. Тем более, что в жизни всё развивается по спирали, если приглядеться. И круги-витки всё шире и шире…

Заводской посёлок в небольшом среднеазиатском городе. Вечные проблемы с водой зимой (замерзают иногда трубы) и летом (вода идёт из крана только ночью, и не каждую ночь). Обычный, на восемь семей, барак, из хороших – комнаты чуть крупнее, чем в двух-трёх соседних, на два окна, не одно, кухня такая же, как у всех, два на два. Пристраивали террасы и летние кухни, и из кухни получалась комната. Туалет и помойка во дворе, баня за три квартала, жизнь с тазиками, короче. Привычные глазу и уху толпы подростков, детей и взрослых с громыхающими вёдрами. Внезапные счастливые вести: «Возле библиотеки! И людей мало пока! Бегом!», «В школе! Займи мне очередь!» – и т.п. Ночные дежурства у крана. У нас вообще ложились поздно и имели дурную и малопонятную привычку мыться каждый день. Отец часто работал в ночную, и я ходил его встречать в половине второго к машзаводу. Недалеко.

Вода техническая, кстати, на фоне почти полной засухи, нередко днём и ночью под громадным напором хлещет из дыр в широкой трубе, проложенной от забора завода через Сай (сай – речка, так и назвали), и в Сае воды тоже немного есть, течёт себе куда-то. Жены, дочки, все умытые-чистенькие, никто бы не сказал, что на голодном водном пайке. Ни в школе, ни на работе.

Бывший, по его словам, лётчик (фуражку видел), а ныне обыкновенный алкоголик и муж тёти Полины, дядя Вася, принявший однажды моего одноклассника спьяну за американского шпиона, ничем помочь делу не мог, а вот сменивший его в качестве супруга Николай Николаевич, пожилой столяр, сумел. Раньше кран был возле нас, кв.4, в середине барака, а он выкопал возле своей первой квартиры яму, забетонировал и поставил кран хороший, ниже уровня земли. То-есть, вода должна была бы появляться чаще. Но, как это в жизни часто бывает, стало ещё хуже, но для нас осталось так же благодаря яме. Вода в наземном кране исчезла вообще, а в «подземном» пошла по старому, редкому ночному графику. И собранные деньги помогли, но мало.

Отец обычно ходил занимать очередь, чтобы, когда накапает, я пришёл за ведром, или, когда везло, кран даже чуть прикручивали, и я успевал добежать, вылить ведро во что-нибудь, вернуться, взять следующее. Поздно ночью, после смены, отец боялся разбудить людей, тоже честно отработавших трудовой день, и включал, если не было очереди, воду тонкой струйкой, меньше же шума. Оказалось, не угадал. «Стреляйте, гады, сразу!» Николай Николаевич выговорил мне как-то, что лучше бы сразу набрали и ушли. Так и делали. Но не к тому мой рассказ.

Во второй квартире жили татарин Алик с мамой тётей Шурой, той самой, которая в 1975 году ушла к дочке, оставив на несколько дней включённым газ на плите на веранде, и случился сильный пожар. С той поры я всегда перед сном газ проверяю дважды, где бы ни жил. Пунктик, но безобидный. Полезный даже. Алик был сердечник, и по телу его уже шли пятна какие-то, и работать он не мог, и пахло от него не очень, а пенсия была крохотная, если вообще была, и пропивал он её, как пропил бы большую.
Алик нередко записывал пьяным голосом похабные песни мне на магнитофон, я потом их стирал. Я учился в школе, потом в институте, а он всё болел и пил. И вот, однажды летним днём, он пришёл ко мне, с трудом, но рядом же, он тогда ещё ходил, и изложил идею, как нам получить ДНЁМ воду, а ему заработать. Он хотел собрать небольшой насос (он электрик был), и подключать его к крану, и качать воду, когда она не идёт самотёком. И плату он хотел брать небольшую, две копейки за ведро (буханка хлеба стоила 16 копеек). Идея была хорошая, и, видимо, Алик был лучший экономист, чем я, хотя классиков марксизма и политэкономии он явно не читал. Мне-то казалось, что мы должны были уплатить ему за насос и работу, и всё. Пусть дорого, но один раз. А тут зависимость какая-то получалась. Короче, я помялся, но говорить с остальными соседями отказался наотрез. А он к ним почему-то не пошёл. До сих пор не понимаю, почему.

А вспомнил я об этом не случайно. Не так давно, уже совсем в другое время и в другой стране, пришлось за пару лет три или четыре раза столкнуться с так называемым обучением через интернет. Это когда требуются «учителя по всем предметам», причём если по телефону назовешься преподавателем лингвоперлоумноганомастики, тебя тоже охотно пригласят на интервью. И не по адресу "гимназии", а в какую-нибудь контору, офис по-нынешнему. Неважно, что ты умеешь. Главное – кинь 500 зелёных и годик спокойно учись у них, как обучать «по компьютеру в интернете» учеников из Новой Зеландии или Новой Гвинеи вышивать ли крестиком, делать модели платьев – неважно. Или английскому-французскому. Перед дамами со стальным взглядом и извилистым языком Чумак и Кашпировский – жалкие доходяги в смысле дара убеждения. И никакой суд этот гербалайф не берёт. Распределяем доходы. Мне один «учитель», уговоривший меня придти к нему через товарища, нужны, мол, очень специалисты моего профиля – человек, не знающий, как правильно сказать “How do you do?”, показал на монитор, где схематично изображены квадратиками его компьютер, и ветвями от него компы учеников в режиме он-лайн, и пояснил: «Вот, деньги отсюда и капают». Получается, что он продаёт не знания, как репетитор, сам-то он английского не знает совсем, не программу обучения даже и тем более не её, она же ему доход приносит, а время доступа к ней под своим личным контролем. Что-то вроде платной библиотеки получается. Интересно, какие успехи у учеников в этой области? Возможно, не меньшие, чем у тех, кто, прочитав рекламу, идёт чистить чакры или к кранио-сакральному терапевту, а то и в центр прикладной кинезиологии (кавычек нет, потому что я цитирую вполне серьёзные источники – местные газеты, лежащие на столе). Вот абзац из научного объяснения обладателя последней специальности: "Наиболее доступно диагностику можно объяснить тем, что существует достоверно установленная схема связи: мышца – орган – позвонок – меридиан – зуб – эмоция – химия." Мне трудно с этим спорить. Я не об этом пишу. Мне бы сказали, зуб перестанет болеть или нет. И не лучше ли сразу к Роме, зубному. Проще и, главное, надёжнее. Или зачем секретарь уважаемого центра по обучению правильному дыханию БЕСПЛАТНО после моего неосторожного звонка с вопросом, сколько стоит это бесплатное обучение по системе доктора (имя опускаю, система и правда известная и совсем не плохая) перезванивала мне пять раз, приглашая на интервью, которое "открывается в ближайшие дни" вот уже третий месяц "по мере набора групп", но ни разу не назвала мне даже примерной стоимости "бесплатного" обучения. "Доктор Вам скажет". Надо ли объяснять читателю, что доктор - автор системы и доктор, секретарю которого я звонил - не одно и то же лицо. Пусть так, но зачем морочить голову людям? Может, первая консультация бесплатно? Ну, и скажите сразу! Получается, как в сказке про печку и пирожок... Самым сильным оскорблением, которое я получил в жизни, были стыдливо опущенные глазки и скромное, но упорное молчание докторши в клинике, стремительно переходившей от государственного существования к частному, но, видимо, слишком быстро. Так молчали наши партизаны в логове врага. Я в конце пятиминутного "обследования" с помощью нехитрого прибора, известного уже более ста лет, выслушал давно не новые для себя рекомендации и спросил, сколько я должен. Молчание. После третьего вопроса без ответа я не выдержал немой сцены, выгреб из кармана всё, что брал с собой, бросил на стол и ушёл. Вот тут я и вспомнил Алика. Но тот хоть воду гарантировал. По две копейки ведро. Недорого.

 12.05.06.







 О жадности нашей

Человеку всегда мало. Прогресс. Юльке говорю: "Поменяй мне сигналы на сотовом, я поставил разные вам с мамой и Кляйнеру (газета) а хочу, чтоб было только два – "все" и "семья". Сотовый я получил от старшей дочки с зятем в день приезда. Платили пока они. Но связь была и есть постоянная.

Ну, стало совестно, да и самому докопаться можно, и вспомнил родину, и говорю: "В Андижане бы такие проблемы". Там у нас склочная и подлая соседка, в четвёртом подъезде, откуда к нам тянулась воздушка в первый по крыше и мимо окон, ничтоже сумняшеся (её муж торговал выездами во Владивостоке и далее) когда её отключали, бедненькую, за неуплату бешеных сумм (было с чего платить, только зачем?) спокойно отделяла наш проводок от контактов, а контакт в Андижане – это две скрученные между собой проволочки, в деревянной коробке на лестничной площадке, – и говорила сколько влезет как бы через меня, а когда я приходил возмущённый со счетами, даже отдавала мне деньги. Хоть и не сразу. Честная и благородная потому что. Ну, что я прыгал без телефона – кому это важно?

То, что у меня телефон из-за этого неделями не работал, не так страшно. Потому что по причинам протечек и затоплений подвалов все линии на АТС и так не работали месяцами, и три дня в неделю начинались с утреннего похода на АТС, чтобы прислали техника. Сроки я нигде не преувеличиваю. Скучная правда иногда интереснее любой выдумки.

Так я два или три года прожил с настоящим домашним телефоном, которого ждал, став на очередь студентом первого курса и живя с родителями в машзаводском бараке, возле Сая (речка – "сай", и название такое), а получил через 24 (двадцать четыре) года, отцом семейства в Северном (самом заброшенном и страшном в городе – не топили никогда) микрорайоне. Летом там, правда, ещё не было воды, но можно было ночью сходить к соседям на второй этаж. Не очень долго это счастье продолжалось – скоро уехали. Через семнадцать лет.

В эту страну, где страшно трудно и дорого жить. И при этом немного скучно. Ни тебе диких воплей во дворе, ни жутких помоек около домов, ни так и не ставшей понятной речи на языке, учить который было когда-то не сильно надо, потом некогда, потом лень, а позднее – даже не хотелось по чисто человеческим причинам. Здесь же хочешь – не хочешь, азы выучишь. Хотя до остального тоже руки не всегда доходят.

 30.06.07.







 Стыд не дым
 
На третьем курсе иняза ( дело было очень давно), я допустил ошибку в написании слова «привилегия». Написав «привеллегия». Неловкость чувствую до сих пор. К чему это я? Не к тому, конечно, что ни разу нигде больше не ошибся, но вроде старался, если только о грамматике и правописании. Но если бы я написал ещё и «прЕ» – было бы гораздо стыднее. Орфография – точная наука, и двусмысленности здесь нет места, чего нельзя сказать о пунктуации, где иногда, по смыслу, возможны варианты, но тоже не всякие. Классиков оставим в стороне, им можно. Раздел «рейтинги» нашего сайта – тоже. О стилистике говорить не решаюсь – русскую не проходил, иностранная тут неприменима, но всё равно – есть же какие-то критерии, которыми мы руководствуемся, оценивая произведение, стихи в нашем случае? Не как придётся, не по степени симпатии к автору, обременённому нередко членством и званиями, а некоторые и просто гнутся под их тяжестью – нет! Просто: Вот стих, а вот… стихи, но, понимаете, без души ли, ещё чего-то неуловимого, но понятного если не всем, то (я оптимист) многим. (Кстати, тема, актуальность произведения не рассматриваются в данной статье как не относящиеся к делу.) И не особенно видна, кстати, зависимость от рода занятий – профессиональный литератор или простой инженер, а то и пенсионерка или нянечка из детского сада. Или девочка со школьной скамьи. Примерам на сайте несть числа, каждый выберет по вкусу. Я не о личностях, тем более не о своей, я о языке поэзии и русском языке поэтов или просто пишущих стихи. Каплей, переполнившей чашу, был собственный ляп, когда, найдя в рецензиях случайно автора, огрызнувшегося на реплику другого автора, женщины, пошёл по ссылке к рецензенту (деловое было замечание и тонкое), прочёл первое попавшееся стихотворение, пришёл в совершенный восторг и написал рецензию плюс что-то вроде: «Стоит ли Вам кого-то учить, кто всё равно не понимает». Не нажимая кнопки, вспомнил анекдот про борщ, помогавший в 50%случаев (Вересаев) и решил прочесть ещё пару стихов. И ответов их автора на рецензии. В этот раз, по всем правилам драматического искусства, меня ждало разочарование, тем более глубокое, что «то» стихотворение было явно случайным проблеском (муза пролетала птичкой, видимо…), и ещё я нашёл, без усилий к тому, просто трудно было читать, такое количество этих пресловутых «мне нравится, как Вы пишИте», что сел за эти заметки.
Это всё было нечто вроде предисловия, или первой, не главной, хоть и важной, части. Что хочу сказать, куда клоню: размеренность и строгость текста, хорошая рифмовка, прописные или выстраданные и вроде по-новому преподнесённые истины или открытия, или, наоборот, смелость, эпатаж, цинизм наигранный или тем паче реальный имели и имеют весьма отдалённое отношение к качеству стиха, поэтичности. А что имеет? Точно сказать не берусь, но ВСЕ это чувствуют: нечто неуловимое, какой-то компонент (модно дурное здесь техническое «компонента»), и не только понимают, но, уверен, по-доброму завидуют тем из авторов, кто сумел это написать. Если чувствуют, конечно. О самозабвенной любви к своему выстраданному здесь не будем, другая тема. Огорчает только озлобленность нередкая на любого, кто посмел критиковать. Пир дилетантов не самое печальное. Самое – их, дилетантов, хороводы и праздничные камланья вокруг дружно выбранного главного шамана. С умилением, достойным лучших голливудских образцов. Честное слово, ни на кого ни в малейшей степени не намекаю. Беспредметный разговор затевать тоже не хотелось. Хотелось бы поговорить, призвать людей высказаться. Но как представлю, что тут начнётся, да ещё на моей странице. Если начнётся, конечно...
Смешно при таком количестве авторов организовывать позорный столб либо Доску почёта. Посмотрим, как слово это отзовётся.
В заключение предлагаю начинающим литераторам представить себе химика без таблицы Менделеева в голове или книге. Сантехника без вантуза и сапог или гаечного ключа. Водителя, не знающего, что такое (хотел сказать «карбюратор», но вспомнил реальную жизнь и говорю: приборная доска и спидометр.) Ну, это всё представить трудно. А поэта без справочника и словаря – вполне. Почувствуйте разницу. Она на сайте.

 15.09.06.







 Дорогое человечество!

Твоё странное пристрастие к датам вынуждает меня выбирать момент. А то ты и внимания не обратишь, как не раз бывало.
 
Мне бы никогда не пришло в голову обращаться к тебе, если бы не некоторая привычка точно формулировать, что происходит вокруг и ниже меня. С самого раннего времени ты вызываешьу меня опасения, если не сказать больше, и сомнения в твоём здравом уме, потому что в здравом уме поступают совсем иначе. Ну, слетало ты на Луну и бродишь в космосе. Что, легче стало? Посмотри, что творится, СПИДом бы лучше занималось, шприцами, презервативами и, главное, просвещением медиков и соблюдением законов в отдельных странах. А войны? Тебе места назвать, где вчера бомбили аэропорт? Или ты думаешь, мне сверху ничего не видно? И потом, человеку совершенно без разницы, убили его на маленькой войне или на большой и важной. Это правда – я многих спрашивал.

Об этой вашей травянистой гадости и химии вообще говорить не хочется. В Содоме и Гоморре я ещё справился, но не с этим, с тем, что у тебя сейчас почему-то в самой моде, а тут – подними меч – детишки сутулятся. Я же не изверг, как некоторые твои!

За свои поступки вообще положено отвечать. Но ты к этому явно не способно. Почему, скажем, в своё время девушка, которую один из твоих любил больше жизни, не просто ушла, но ещё и променяла его на то, чего лучше бы не видеть никому? Я ещё примирился бы, если бы она стала потом счастливой, богатой, довольной собой, любимой или всё вместе или хотя бы что-нибудь одно из этого нехитрого перечня! Так нет же! Всё именно наоборот. Ничего не было – а с тем студентом хотя бы последнее!

И что это, слушай, за жлобское отношение к бедным? Почему это они только – носители, хранители и т.п.? А академиков, только высунутся, ты заплёвываешь. Правду слышать противно? Найдись же человек, способный, пишущий, раскопавший, имеющий, что сказать – так и его сразу на постамент – и в поклоны, поклоны. Он и размягчается и воображает о себе больше положенного! Мне бы лучше кланялись, хотя мне это и безразлично.

Странно всё это. Не скажу больно – у меня ничего не болит, понятно, но за тебя обидно. Я своё дело сделал ещё пять тысяч лет тому как. Могло бы и подучиться, хотя бы на собственных глупостях, если мои тексты не подошли.
И вообще, давай, это, как его, виноградное? Чёрт с тобой, не при мне будь сказано. Но учти – в последний раз. Ещё пару лет я тебе дам, а потом – закроем проект. Я советовался.

 31.12.06.